POV Кастиэль
События вчерашнего дня подкосили меня. С наступлением утра всё только ухудшилось. Ночью я лежал на постели, неподвижным взглядом уставившись в потолок, раз за разом перебирая в голове тревожные мысли, однако страха, как такого, не было. Но словно с пробуждением солнца, проснулись и все мои страхи. Я подскочил на ноги с первыми лучами солнца и, не находя себе места, начал метаться из угла в угол, подобно мышке, загнанной в клетку. Изредка я резко останавливался на месте, озирался по сторонам, словно ища что-то глазами, нервно взлохмачивал волосы, превращая их в птичье гнездо, то ослаблял, то затягивал папин галстук и снова ложился на кровать. Я был на взводе, нервы накалились до предела. Слух также обострился, и я вслушивался в каждый шорох, трепеща от ужаса, что вот-вот ко мне явится Ангельский суд и вынесет смертельный приговор за нарушение главного закона. От одной этой мысли по телу пробегали мурашки, в горле вставал комок, а волосы становились дыбом. В голове вертелось всего два вопроса: что я наделал и что теперь со мной будет? И если на первый вопрос я ещё мог сам себе ответить, то вот про второй я даже думать не хотел. Мне ужасно хотелось верить, что вчерашнее происшествие сохранится в тайне, но на душе скребли кошки, внутренний голос твердил мне, что я что-то опустил из виду и тайну моего преступления знаю не только я. Честное слово, мне хотелось биться головой о стену от безысходности. Почему именно я, почему?! Чем я такое заслужил? Сначала пропали родители, затем видения Джошуа о грядущих переменах, а теперь ещё и это. Конечно, мне ведь для полного "счастья" не хватало только нарушить самый главный закон и раскрыть людям наше существование! Я никчемен. И жалок. И предатель. Что мне теперь делать? Снова в мои мысли вмешался внутренний голос, который советовал мне вести себя как раньше, будто ничего не произошло, но я усмехнулся этой мысли, так как понимал, что уже ничего не будет как прежде. Как бы то ни было, я пообещал сам себе, что попытаюсь взять себя в руки и делать то, что я должен делать, а это: посещать занятия, общаться с братьями и сестрой и практиковаться, то есть делать всё, что я делал каждый день. Встав с постели, я подошел к зеркалу и оглядел себя с ног до головы. Тот ещё видок, скажу я вам. Взлохмаченные моими же стараниями волосы я поспешил вернуть в прежний вид. Получилось не ахти, но, по крайней мере, лучше, чем было. На белой рубашке я заметил несколько грязных пятен. Нахмурив брови, я попытался вспомнить, когда бы я мог её запачкать, но вчера столько всего произошло, что я мог легко упустить это из виду. Да и, собственно, была ли разница, когда я ее испачкал? Я невольно задумался, почему я всегда ношу белые рубашки, ведь они же довольно маркие. Было бы логичнее и намного практичнее надевать что-нибудь из темных вещей, но я тут же отбросил эту мысль. Я не любил темные цвета, они казались мне мрачными. Белый цвет — символ чистоты и невинности, мне он нравился куда больше. Возможно, подсознательно я хотел соответствовать этому цвету, кто знает. Я никогда не задумывался над этим. А может, я просто не любил изменять свой стиль, если у меня он вообще был. Тёмно-коричневые ботинки и такого же цвета штаны, не стеснявшие меня в движениях, свободная белая рубашка с завязанным под горлом синим галстуком, а сверху всегда накинут бежевый плащ. Сам не знаю почему, но последний элемент одежды я очень любил и редко с ним расставался, что, конечно, стало предметом вечных шуточек моего брата Габриэля. Удалив при помощи своих ангельских сил пятна с лицевой стороны, я решил для верности снять плащ и рубашку, чтобы осмотреть со всех сторон. Перепачканный вид мог вызвать вопросы, которые мне были уж точно ни к чему, ведь тогда бы мне пришлось отвечать, а по закону ангелы не должны лгать. По правде, я ненавидел этот закон, хотя не думал, что все его свято блюли. Однако если правда всё же станет явью, тогда ангелу несдобровать. Наконец очистив всю свою одежду от грязи, я собирался было вновь надеть рубашку, как вдруг мой взгляд зацепился за что-то, увиденное краем глаза в зеркале. С обнаженным торсом я поближе подошел к зеркалу, но так ничего и не увидел. Я уж было решил, что мне просто показалось, как вдруг, развернувшись к зеркалу спиной, я заметил на левом плече отметину. Сердце пропустило удар: со мной что-то произошло. Видимо, это результат встречи с человеком. Паника начала подкатывать к горлу, крылья беспокойно затрепетали за моей спиной, но я заставил себя глубоко вздохнуть и успокоиться. Запаниковав и потеряв контроль, я только навлеку на себя беду, а бед у меня и так уже имелось предостаточно. Прищурив глаза, я попытался разобрать символ, который был словно выжжен на моей коже. Отражение зеркалило знак - я не смог ничего разобрать. Тогда я взял лист из комода и карандаш, затем перерисовал символ. Закончив, я несколько минут всматривался в изображение, вертел его в руках, пытаясь отыскать хоть что-то знакомое, но всё без толку: ни одной идеи, что этот символ мог бы значить. Была лишь одна догадка: этот знак связан с тем мальчиком. Но как? Почему он вдруг на мне появился? Это плохой знак или хороший? Он будет влиять на меня? Я терялся в догадках. Благо, клеймо будет скрывать рубашка. Но если кто-то, хоть кто-нибудь случайно увидит на моём плече отметину, явно связанную с человеком, — я пропал. Внезапно меня охватила злость. И кто меня дёрнул потащиться тогда в Лес? Лучше бы я не вмешивался. Но тогда бы мальчик погиб... Нет, так тоже нельзя. Значит, так должно было случиться. Случайности не случайности, напомнил я себе. Неужто это всё твой план, Святой Отец? Но защитишь ли ты меня от последствий? Чего ты хочешь, Отец? В молящем жесте и стоя на коленях я взывал к Святому Отцу, прося у него помощи и защиты. Пути Господни неисповедимы, вспомнил я слова Джошуа. Я страшился будущего, а с каждым днем - всё больше и больше. - Кастиэль? Что ты делаешь? - Услышав голос Габриэля, я подскочил словно ошпаренный. Развернувшись и сложив крылья за спиной так, чтобы они могли скрыть символ, я испуганным взглядом уставился на брата. Я до смерти боялся, что он мог увидеть знак. Дрожащими пальцами я схватил рубашку и поспешил накинуть её на свои плечи. Пальцы не слушались, пуговицы никак не хотели попадать в петли. Габриэль, видя мою нервозность, не спеша подошел ко мне и помог одеться. Я приложил все усилия, чтобы не отскочить в сторону и не вжаться в угол. Однако Габриэль, на моё счастье, ничего не заметил. Вернее, заметил, но не то, чего я боялся. - Так ты уже слышал? Потому ты молился Святому Отцу? - оглядев меня обеспокоенным взглядом, поинтересовался Габриэль. На его лице отсутствовала прежняя, свойственная ему веселость, брат был, на удивление, серьезен и сосредоточен. В глубине его глаз я увидел тоску, боль и сильнейшую печаль. Не к добру. - Слышал что? - надломленным голосом спросил я. Что такого могло произойти? Габриэль отступил на шаг назад, заглядывая мне в глаза. - Кастиэль, Анну собираются казнить.***
И вот я снова на Иларионе, в месте, где вершатся не только добрые дела, но и очень страшные. Совет, посовещавшись, уже вынес приговор. Созвали остальных ангелов, чтобы каждый был свидетелем, как выражались сами советники, "высшего правосудия", однако я понимал, что публичная казнь — это способ запугивания, предотвращения от совершения другими ангелами подобных ошибок. Убитый горем, я стоял позади братьев, склонив голову. Я всё ещё вспоминал разговор с Габриэлем: - Габриэль, пожалуйста, скажи мне, что ты шутить. Скажи мне, что это твоя очередная шутка. Прошу, молю тебя. Габриэль, это не смешно! - выйдя из себя, закричал я. Однако хмурое лицо, печальные глаза и поникшие плечи брата говорили сами за себя: это не шутка. На моих глазах выступили слезы. Я всегда считал, что ангелы не умеют плакать, но вот по моим щекам, говоря об обратном, стекают солёные капли воды, которые я судорожно проглатывал. - Прости, Кастиэль, но это правда. Совет принял решение, он созывает остальных. Как только я узнал об этом, я сразу пришел за тобой. Мы ничего не сможем сделать. - Габриэль говорил спокойно и на первый взгляд могло показаться безразлично, но я слишком хорошо знал брата, чтобы понять, что тот спрятал свои переживания за маской, как нас и учили. Эмоции должны быть чужды ангелам, они затуманивают разум. Я же был до того раздавлен сим известием, что сил ни на что не хватало, даже на то, чтобы отрешиться от эмоций. Слишком поздно: горечь и боль утраты уже проникли в моё сердце. - Но... но за что, почему? - Говорить мне становилось всё труднее и труднее, я буквально выталкивал из горла слова. - Она пыталась сбежать, покинуть Запретный лес. Кастиэль, она отказалась от нас. Ты сам прекрасно знаешь, чем это грозит. - Нет-нет-нет! НЕТ! - закричал я в отчаянии во всё горло. Мир начал уходить из-под ног. Голова закружилась от перенапряжения, в глазах потемнело. Габриэль подлетел ко мне и прижал к своей груди, позволив мне уткнуться в его плечо. Не знаю, сколько я бы простоял вот так, обливая горючими слезами одежду Габриэля и громко всхлипывая, однако брат всё же заставил меня подняться, привел меня в порядок и повел за собой, в место, где вершатся не только добрые дела, но и очень страшные. - Братья и сестры! - Услышал я громогласный голос архангела Михаила. Стоит упомянуть, что все решения принимались Ангельским советом, в обязанности которого входило и судейство. Чтобы утвердить казнь ангела, необходимо было единогласное решение всех членов Совета. Михаил, являясь старшим архангелом, зачитывал приговоры и приводил их в исполнение. Былое к нему уважение вмиг улетучилось. С одной стороны, я прекрасно понимал, что он всего лишь подчиняется закону, но моё сердце не принимало никаких оправданий. С этого дня Михаил мне стал ненавистен. - Вы знаете, как я не люблю выносить смертельные приговоры, однако у каждого ангела с рождения в голову вбито правило: не нарушать законы Скрижали. Закон — единственное, что сохраняет порядок в Запретном лесу. Перед ангелами стоит важная миссия — защита человечества от существ, что обитают здесь. Мы не имеем права отказаться от своих обязанностей. Наши законы суровы, это бесспорно. Мы строго ограничены в своих действиях и желаниях. Но вы все прекрасно знаете, что у нас нет выбора, это наш долг, который мы несем всю свою жизнь. Так нам повелел жить сам Отец. Отказ от долга равняется предательству нашего Отца, а такого ни я, ни вы, дорогие братья и сестры, не потерпим. Ангел Анна нарушила один из главных законов Скрижали, а именно предприняла попытку бегства, за что она осуждена и приговорена к смерти. Исполнение приговора произойдет сейчас. - Когда Михаил кончил, вокруг повисла тишина. Никто не произнес ни звука. Архангел оглядел лица всех присутствующих, задержался на моём лице, а затем повернулся к Анне. Ангел стояла на коленях, руки её были скованы антимагическими цепями (магия против них была бессильна). Сестра молчала, голову она не поднимала. Она смирилась, подумал я. Ей уже всё равно. Анна отважно держалась, когда её подняли на ноги, с её губ не сорвалось ни звука, ни единого стона. Расфокусированным взглядом она смотрела куда-то за горизонт. - Мне очень жаль, Анна, - негромко произнёс Михаил, однако все его прекрасны слышали благодаря чуткому ангельскому слуху. Наконец Анна будто бы вернулась в сознание, она сузила глаза и перевела взгляд на архангела, безумно улыбнувшись. - О нет, Михаил, тебе не жаль. Нисколько. Я вижу тебя насквозь. Ты тупое, безмозглое орудие, Михаил. Ты подчиняешься законам и несуществующему Отцу беспрекословно, даже не задумываясь на миг, что можно жить и по-другому. Но ты этого никогда не узнаешь и не поймёшь. Жаль, и я не узнаю. - Анна замолчала и закрыла глаза. Я сделал то же самое: не хотел на это смотреть, не вынесу. Хотел бы я уйти, не видеть и не слышать ничего вокруг, но не мог. Секунды мне казались вечностью; когда хочешь, чтобы что-то быстрее произошло, это, как назло, напротив, замедляет свой шаг, словно проверяет тебя на выдержку и прочность. Я готов был сорваться, убежать куда глаза глядят, я знал, что долго не вынесу, но вот я услышал до дрожи знакомый звук, а после и крик сестры — всё закончилось. Анна мертва. Михаил убил её. Своими руками. Мне стало дурно. Услышав, как ангелы начали шептаться и понемногу расходиться, я побежал в чащу Леса, толком не разбирая дороги. Чувства во мне перемешались, будто кто-то взял меня и перевернул, хорошенько встряхнув, отчего всё внутри завязалось в узел без начала и конца. Я бежал всё дальше, еле передвигая ставшие будто свинцовыми ноги, плащ цеплялся за сучья, а ветви хлестали по лицу, но я ни на что не обращал внимания, пока не понял, где оказался. Ха, судьба любит надо мной насмехаться, ибо я снова оказался на своём месте, у границы Леса. Видимо, только здесь я нахожу некое успокоение. Кое-как взобравшись на дерево, я тяжёлым грузом лёг на ветви, благо, они были довольно крепкими, чтобы удержать мой вес и не обломиться. Тогда я очень жалел о том, что ангелы не спят. Так хотелось погрузиться в сон, чтобы ни о чём не думать, не ощущать под сердцем камень, тяжёлым бременем тянущий вниз. Во сне так легко, хорошо, ты находишься совершенно в другом мире, отрешаешься от насущных проблем, ничто тебя не тяготит и никто от тебя ничего не требует. А что насчёт кошмаров? Ведь они тоже приходят во сне. Я отмахнулся, решив, что натерпелся ужасов в жизни, так что во сне ко мне бы пришло желанное умиротворение. Не знаю, с чего я это взял, но мне хотелось так думать. Во сне совершенно другая жизнь... Анна хотела другой жизни. В сердце снова больно ёкнуло, что заставило меня застонать. Я не хотел думать об Анне и о том, что случилось, но, видимо, я рано или поздно всё равно вернулся бы к ней мыслями. Сестра была несчастлива, она не желала такой жизни. Отчасти я её понимаю, но... Я надеялся, что теперь, в ином мире, она наконец счастлива. Я тяжело вздохнул. И когда стало всё настолько сложно? А ведь всего пару дней назад жизнь мне казалась скучной. Дурак. Порой твои желания исполняются в совершено ином ключе, исковеркано, перевёрнуто. Так случилось и со мной: по сути, всё изменилось, но теперь я страшился нового дня, ибо не знал, какие ещё сюрпризы преподнесёт мне следующий день, но это было не то, чего я хотел. Я не хотел апокалипсиса, не хотел смерти Анны, не хотел нарушать закон... Тут мои мысли вернулись к мальчику. Кто он такой? Почему оказался в Лесу в ту роковую ночь? Увижу ли я его снова? Какие последствия это принесёт? Снова и снова я задавал себе одни и те же вопросы, но ответов так и не было. От полной безызвестности хотелось кричать. Но кто услышит мой крик о помощи? Может, рассказать всё Джошуа? Он должен меня понять. Но теперь я боялся. После того, что они сделали с Анной, я стал бояться Суда ещё больше. А вдруг Джошуа выдаст меня, когда я ему откроюсь? Я уже ни в чём не был уверен. Я только знал, что до ужаса напуган. Если мой секрет раскроется, меня ждет та же участь, что и Анны. Я сглотнул подступивший комок и, не в силах более себя сдерживать, снова заплакал, потому что ангелы умеют плакать...***
Со дня смерти Анны прошло несколько дней. По правде, я не считал. Последние дни я провёл дома, не выходя наружу, ни с кем не видясь и не посещая занятий. Только раз ко мне наведался Джошуа, чтобы узнать, как мои дела и не хотел бы я с ним поговорить. Я поблагодарил учителя за заботу, но попросил оставить меня одного на время. Джошуа согласился, и с тех пор меня никто более не посещал, включая братьев, которым учитель, видимо, также передал мою просьбу. Мне потребовалось больше времени, чтобы прийти в себя, чем остальным ангелам. Смерть Анны оказала влияние на всех, ангелы словно приутихли, так как мы уже забыли, каково это — присутствовать на казни. Я же возвращался в норму дольше всех. Возможно, потому, что я присутствовал на подобном впервые, а может, потому, что слишком чувствительно воспринял смерть сестры, а быть может, и оба этих фактора. Не верьте тому, что ангелы бесчувственны. Это наглая ложь. Мы не машины, нас учат быть машинами, а это разные вещи. Что ж, могу сказать, что я снова провалился: только-только я обуздал свои внутренние бунтарские порывы, как они проявились вновь после гибели Анны, причём с удвоенной силой, будто, выйдя из заточения, они обозлились на меня. Теперь мне стало намного труднее совладать с бушующими, подобно грозному океану, эмоциями. То я начинал злиться ни с того ни с сего, то вдавался в слёзы и долго плакал в подушку, сотрясаясь всем телом от рыданий. Я не понимал, что со мной происходит. Голова раскалывалась, как орех, на части. Я решил, что мне просто жизненно необходим свежий воздух, потому я наконец вышел из дому и направился к своему уже пригретому местечку на окраине. Пробыл я там несколько часов. Мне стало заметно лучше, напряжённые черты моего лица разгладились, а голову больше не разрывали бесчисленные вопросы. В мыслях воцарилась желаемая тишина. Однако, к моему собственному разочарованию, блаженство продлилось не так долго, как я того хотел. Моё тело напряглось, подобно струне, когда я услышал в отдалении шаги, которые постепенно приближались к месту моего пребывания. Мигом я вскочил на ноги и, приставив ладонь к глазам, устремил взгляд вдаль. Я изумлённо ахнул, когда рассмотрел шедшего ко мне. Человек. Тот самый мальчик, которого я спас от Адского пса. Да, это точно был он, вне всяких сомнений. Его образ в голове прочно отложился в моей памяти: светлые волосы, зелёные глаза, пухлые губы, сильные, натруженные руки... Но зачем он снова возвращается в Лес? Чего хочет? Я-то надеялся, что после случившегося (даже если мальчик решит, что это был всего лишь сон, как я и хотел) он в Лес ни ногой, однако вот он идёт. Видимо, на то была веская причина. Юноша не из пугливых, как я погляжу. И я даже не знаю его имени... Я бы мог поговорить с ним, но в том-то и дело, что мальчик меня не поймёт. Ангелы понимают любую речь, а сами мы обучены только енохианскому языку. Тогда что мне предпринять? Проследить за ним? Возможно, он что-то обронил в Лесу той ночью и теперь вернулся за этим. В любом случае я не дам ему далеко зайти в Лес. На окраине Леса монстры не водились (ангелы не подпускали), а вот в глубине... Ступив неслышно на землю, я следовал точно по пятам, прячась за стволами деревьев. Маскировка и неслышимая поступь — меня этому обучили. Мальчик шёл всё дальше, то замедляя, то ускоряя шаг. Я старался не отставать. Человек зашёл уже довольно далеко, ему нужно возвращаться, дальше идти слишком опасно. Я решил незаметно подобраться к мальчику, усыпить (благо, я это умел) и вернуть домой. Я не знал, что буду делать потом, но плана получше у меня всё равно не было. Я сократил дистанцию до расстояния двух шагов, юноша меня по-прежнему не замечал. Я почти достиг своей цели и уже было протянул к мальчику руку, как вдруг подо мной громко хрустнула ненароком попавшаяся сухая ветка. Не успел я толком среагировать, как юноша стремглав развернулся и с криком ударил меня чем-то. Скорее от неожиданности самого удара, нежели от его силы, я отшатнулся назад. Опустив взгляд, я увидел, как в мою грудь впился по самую рукоять клинок. Я сдавленно охнул. Больно не было, скорее... неприятно. Я взглянул на мальчика, чьи глаза расширились от испуга и неожиданности. На мгновение в его глазах я увидел проблеск узнавания, и вдруг, чем немало меня удивил, начал извиняться и двинулся ко мне, видимо, намереваясь, вытащить кинжал, но взмахом руки я его остановил. Тот послушно замер. Положив ладонь на рукоять, я медленно вытащил оружие из груди и бросил его на землю. Рана тут же затянулась, отчего глаза мальчика удивлённо распахнулись. - К-кто ты? Что ты такое? - выдохнул он, поражённый. Я заметил, как он скосил глаза на мои крылья, но быстро вернул взгляд на моё лицо, рассматривая, изучая. Забывшись, я делал то же самое и, не задумываясь, ответил: - Я Кастиэль. Ангел Божий. - Что? Прости, я не понимаю тебя... Тогда я наконец вспомнил, что мальчик не понимает енохианского. Он же человек, а не сверхъестественное существо. И тут меня, как громом, осенило: ангелы! Нас же могут увидеть здесь! О нет! Что я наделал?! Я же стою сейчас перед человеком и осознанно пытаюсь говорить с ним! Меня убьют за это! Этого не должно было случиться! Не должно! Мне нужно убираться отсюда. Ни секунды более не медля, я запрыгнул на ветку дерева и так быстро, как только мог, помчал подальше от человека, с которым раз за разом сталкивает меня судьба или воля самого Отца. Дело принимало дурные обороты. Я угодил в серьёзную передрягу. Решено: я поговорю с Джошуа. Если не он, то никто мне не поможет.