Unfamiliar

Как и праздники, день рождения Дина пришёл как-то слишком быстро. Только что был Новый год — и вот уже двадцать четвёртое января. Джесс и Сэм провели с ними всё утро и весь день, понимая, что, когда завтра взойдёт солнце, Дина с ними уже не будет. Они не осмеливаются заговорить об этом, украшая гостиную и кухню Кастиэля, наверное, содержимым целого магазина. Все, в том числе и Дин, вместе пекут торт. И по настоянию Дина они играют в самые банальные из всех праздничных игр. «Прицепи ослу хвост» проходит исключительно хорошо, хотя Сэма обвиняют в жульничестве, а он возмущённо всё отрицает. Пряток надолго не хватает: Джесс жалуется, что стоит ей найти хорошее укрытие, как тут же хочется в туалет (Кастиэль молча с ней соглашается). Они играют в твистер, но Кастиэль специально проигрывает, когда Дин оказывается в его совсем уж личном пространстве, а они оба — почти на коленях у Джесс. От «правды или вызова» Дин открещивается, но с радостью соглашается на шарады. Спустя полчаса Кастиэль обнаруживает, что Сэм и Джесс жульничают, даже находясь в разных командах. Шарады сменяются «рисовальным крокодилом», а Кастиэль истово его ненавидит. Он может нарисовать по памяти любое растение, но велите ему изобразить подводную лодку, и получите арбуз. Терпит эту пытку он только потому, что Дин смеётся над каждым его рисунком, а у него развилась опасная зависимость от звука его смеха. Он старательно не думает о том, что больше никогда его не услышит. После торта и ужина Дин объявляет марафон «Властелина колец». Заканчивают они около полуночи, когда Джесс уже клюёт носом. Пока она сонно собирается, Сэм не встаёт с дивана, решительно скрестив руки на груди. — Я останусь ночевать. — Ты живёшь через двор, — Дин пихает его ступнёй. — Со своей ведьмой. Ты должен быть с ней. Сэм качает головой и шлёпает его по ноге. — Ты мой брат. Я должен быть рядом, когда ты превратишься последний раз. Мы даже не знаем, когда это произойдёт. Может, ночью, а может, утром. Я в любом случае хочу быть рядом. — Иди, — твёрдо говорит Дин. — Мне нужно поговорить с Касом. Выражение его лица не оставляет никаких возможностей для возражений, но Сэм всё же пытается, а потом встаёт с кислым видом и почти тащит Джесс домой, не раз оборачиваясь через плечо. Дин, несмотря на своё заявление, не говорит ничего, а включает первый приквел «Звёздных войн». Они полчаса сидят и смотрят в экран, пока Дин наконец не делает тише. — Прости меня. Кастиэль поворачивает голову к нему и садится чуть прямее, убирая ноги с кофейного столика. — Тебе не за что просить прощения, Дин. Мы об этом уже говорили. Дин качает головой, не сводя взгляда с экрана и сжимая руки в кулаки. — Ты снова останешься один. Кастиэль пожимает плечами. Он думал об этом недели; это нельзя принять, и он знает, что тяжело будет остаться без Дина. Он опускает взгляд на свои руки и молчит. Что Дин хочет услышать? У него останутся Сэм и Джесс, и коллеги, так что совсем один он не будет. — Думаешь, ты уйдёшь? — спрашивает он наконец. — В смысле, если станешь просто совой? — Не знаю, — вздыхает Дин, сползая вниз по спинке и ударяясь коленями о столик. — Не знаю, что от меня останется. — Я не буду злиться, если ты улетишь, — тихо говорит Кастиэль. Дин чуть поворачивает голову и смотрит на него краем глаза. — Но ты расстроишься. — Наверное. Зато приятно удивлюсь, если останешься немного собой, — Кастиэль пытается говорить небрежно и изображает улыбку. — Тогда оставлю тебя себе. Куплю милую клетку. Дин со стоном закатывает глаза и закрывает лицо ладонью, пытаясь скрыть улыбку. — Иди к чёрту, Кас. — У тебя будет колокольчик и чудесное зеркальце, — продолжает Кастиэль. Несложно изображать улыбку, когда Дин так смеётся. Дин пихает его в плечо: — Прекрати! Кастиэль почти заваливается на его руку, медленно сползая на плечо Дина. — И буду покупать тебе самых лучших мышей. Из Франции. — Сказал же, хорош! — смеётся Дин, пихая его так сильно, что Кастиэль заваливается на диван, но успевает схватить его за руку и утащить за собой. В итоге они оба оказываются на полу между диваном и кофейным столиком. Они начинают бороться, и столик со скрипом отъезжает в сторону. Они извиваются, хохочут, разворачивают миску с чипсами со столика и устраивают полнейший бардак. Повезло хоть, что чашки были уже пустые. Кастиэль ловко обхватывает обе ноги Дина своей и, не задумываясь, толкается бёдрами и переворачивает их. Он оказывается сверху и за запястья прижимает руки Дина к полу. Но вся его радость от победы улетучивается, когда смех Дина резко прекращается и его улыбка тает, сменяясь печальным выражением. Смех Кастиэля тоже резко улетучивается, в горле становится сухо, а рёбра болезненно сжимают лёгкие. Невыносимо хочется обнять Дина. — Я не хочу оставлять тебя одного, — тихо говорит Дин. Кастиэль отвечает, не думая: — Я привык быть один. Печаль на лице Дина сменяется яростью, и его глаза вспыхивают. Он с рыком снова переворачивает их, вывернув запястья из рук Кастиэля и точно так же прижав его к полу, и наклоняется к нему нос к носу. — Ты не должен. Никто не должен, но особенно т… Последняя гласная теряется на губах приподнявшего голову Кастиэля. Он не собирался целовать Дина, но его слова и чувства задели что-то у Кастиэля внутри, и нечто, недели зарождавшееся в его груди, для чего у него ещё нет названия, что сбивает его с толку, заставило его. У него больше не осталось сил сдерживаться — и он понимает, что не хочет. Может, будь он чуть поостроумнее, он смог бы отшутиться чем-нибудь вроде «С днём рождения, Дин», зеркально отразив произошедшее на Новый год. Он опускает голову на пол и открывает рот, чтобы что-то сказать, но у него не получается. Он не знает, что говорить, и, кажется, Дин тоже. Он таращится на Кастиэля широко распахнутыми глазами. Когда он… когда они снова двигаются, движения эти оказываются неуклюжими, торопливыми и отчаянными. Дин отпускает его запястья и тянется к его волосам, одновременно до боли прижимаясь к его губам поцелуями-укусами. Сорвавшийся с губ Кастиэля стон поражает его самого, как и то, до чего же просто всего лишь касаться. Его руки скользят по бокам и спине Дина, задирая его футболку — просто потому, что ему можно. Пол больно впивается в спину, когда Дин перестаёт опираться на колени и тяжело опускается на него. Кастиэль не обращает внимания и широко разводит ноги, освобождая место для Дина. Тот проводит языком по его губам, и Кастиэль с новым стоном размыкает их. На этот раз у Дина не вкус виски; скорее вкус чего-то, что выше понимания Кастиэля, и он просто жадно пытается насытиться. Он цепляется за плечи Дина, а тот снова опирается на колени и поочерёдно забрасывает ноги Кастиэля себе на бёдра. Это довольно откровенная поза, но Кастиэлю некогда смущаться. Скольжение языка Дина у него во рту слишком отвлекает. Пропихнув одну руку под плечи Кастиэля, а другую — под его талию, Дин приподнимает его и почти усаживает себе на колени. Кастиэль всё равно решает, что этого недостаточно. Дин разворачивается, давая ему опереться спиной о диван, а Кастиэль начинает стягивать с него футболку. Поняв намёк, Дин и сам принимается возиться с пуговицами его рубашки. И всё же этого недостаточно, чтобы утолить возникший у обоих голод. Грудь Дина тяжело вздымается, а по его веснушчатым ключицам медленно расползается румянец. Кастиэль тут же хочет испробовать его на вкус, пробежать языком по коже Дина, ощутить его пот; желание это настолько всепоглощающее, что он тянется вперёд, не раздумывая, но Дин останавливает его, уперевшись рукой ему в грудь. — Мы не должны… — он гулко сглатывает и облизывает губы, а взгляд его самовольно устремляется к губам Кастиэля. — Чёрт. Мы не должны этого делать, Кас. Это… чёрт, это моя последняя ночь, и я… — Я хочу, — перебивает Кастиэль. Он говорит это со всей убеждённостью, удивив этим самого себя; он тянется коснуться щеки Дина кончиками пальцев и ведёт ими вдоль его уха к подбородку. Это происходит сейчас; произойти может всё, о чём он всё чаще и чаще думал, начиная с Нового года. Список его вопросов становился только длиннее, и вопросы эти делались всё глубже, но суть одна: он хочет этого, хочет Дина. Хочет успеть, пока не потерял последнюю возможность. И, помоги ему бог, он надеется, что и Дин хочет того же. Он отталкивает руку Дина, и тот не сопротивляется, а напротив, клонится ему навстречу, неловко дёргая его футболку вверх и стягивая её. Они целуются, и Кастиэль каким-то образом умудряется продолжать говорить — выстанывать слова в губы Дина, чьи руки блуждают по его груди, находя все чувствительные места, о существовании которых он и не подозревал. — Хотел, Дин, — выдыхает он, выгибаясь под прикосновениями любопытных пальцев Дина к своим соскам и впиваясь ногтями в его спину. Он пытается сдержать безумный словесный поток, но тщетно. — Я не думал, что ты… потому что ты собирался… не мог перестать думать… — Он вскрикивает, ощутив щипок. — Думать о том, как ты поцеловал меня. Выругавшись, Дин льнёт ещё ближе к нему, сталкиваясь с ним губами и собственнически их вылизывая. Видимо, он помнит, что произошло на Новый год; Кастиэль не успевает подумать об этом, потому что руки Дина вжимаются в его бёдра, удерживая его на месте, а сам Дин начинает толкаться вперёд, вбивая его в диван. Его движения волшебны и сводят с ума; Кастиэль послушно выгибается, поражаясь тому, как естественно у него выходит скрестить лодыжки за спиной Дина, притягивая его ближе. Изнутри он уже горит, и жар вспыхивает внутри всё ярче, напоминая тот, что возникал каждый раз, как он смотрел на Дина и видел его улыбку, слышал его смех, ощущал щекотные прикосновения его перьев во время беспокойного сна. Он сжимает ноги ещё крепче, пытаясь толкаться в ответ, и Дин стонет и роняет лоб на его плечо. И этого недостаточно. Кастиэль хочет больше — он хочет всего Дина. Ведь потом он больше никогда его не увидит — не коснётся — не услышит. Сила его желания пугает и потрясает. Это что-то новое и всепоглощающее, и Кастиэль бормочет что-то Дину в волосы. Дин со стоном поднимает голову и снова целует его, влажно, беспорядочно, обжигающе, так, что дух захватывает. Он возится с ремнём Кастиэля и ширинкой, резко взвизгивающей под его напором. Его руки повсюду; сквозь нижнее бельё обхватывают твёрдый член Кастиэля, дразняще скользят по его груди, шире разводят его ноги, шарят по пояснице. Кастиэль дрожит и ловит ртом воздух; Дин ухмыляется. Когда ладони Дина сжимают его ягодицы, Кастиэль изумлённо пищит, а Дин уже приподнимает их обоих. Кастиэль снова оказывается на спине, но на этот раз на диване, и Дин нависает над ним. Разрывать поцелуй почти больно, и, когда Дин отстраняется, чтобы скинуть джинсы, Кастиэль пытается сесть, потянувшись вслед за ним, но всё же ложится и приподнимает бёдра, чтобы Дин, справившись со своими джинсами, раздел и его. После этого Дин на мгновение застывает, стоя над Кастиэлем и разглядывая его с ног до головы. Тот вспыхивает и подавляет желание сжаться или прикрыться; сейчас нагота его не смущает. Он никогда не смущался перед Дином: всё в нём, с самого его прибытия в этот дом, было донельзя естественным. Конечно, Кастиэль волнуется, но сейчас столько всего происходит для него в первый раз, что он сбился со счёта. Одним коленом опершись о диван, Дин наклоняется над ним. Не раздумывая, Кастиэль тянется к нему; это тоже кажется естественным — притянуть его для нового поцелуя. Этот поцелуй уже не страстный. Он нежный, почти робкий. Ладонь Дина тем временем осторожно ползёт вверх по внутренней стороне бедра Кастиэля, и он легонько касается его члена кончиками пальцев. Его прикосновения едва уловимы и в то же время подобны молнии, и Кастиэль вскидывает бёдра, вжимаясь в его ладонь. — Ты уверен? — шепчет Дин. — Это моя последняя ночь, Кас. — Это твоя последняя ночь, — повторяет Кастиэль, дрожа под его невесомыми прикосновениями. — Получи от неё всё, Дин. Он хочет этого, хочет Дина, пока это возможно. Сейчас это кажется правильным, как бы ни было больно осознавать, что больше это не повторится. — Да, — выдыхает Дин, пробегая большим пальцем по головке и размазывая выступившую каплю. — Как ты хочешь… ты когда-нибудь?.. Кастиэль качает головой и со стоном роняет её на подушки, когда рука Дина сжимается чуть крепче. Нет, раньше он никогда. Никогда даже не был близок к кому-то настолько, чтобы этого захотеть. Но Дин иной. Дин заполнил пустое место в его жизни, словно всегда предназначавшееся для него. И у Кастиэля нет предпочтений. Всё, чего он хочет, — это Дин, и будь на то его воля, он никогда бы его не отпустил. — Не двигайся, — шепчет Дин, отстраняясь, несмотря на протестующий стон Кастиэля. — Я… я сейчас. Не двигайся. Поднимаясь, он бросает через плечи полный такой жажды взгляд, что становится очевидно, как не хочется ему уходить. Наверное, поэтому не проходит и минуты, прежде чем он возвращается со смазкой и презервативами. Уронив их на диван, он наконец избавляется от трусов. Кастиэль садится и тянется к нему; его черёд касаться и ощущать его вес в своей ладони. Касаться чьего-то чужого члена — одновременно похоже и не похоже на прикосновения к своему. Дин снова забирается на диван и толкает его обратно на подушки. Он притирается к его стояку своим, и оба они судорожно вскидывают бёдра. Кастиэлю и в голову не приходит стыдиться бесконечных выдыхаемых стонов, вызванных наплывом ощущений от всего происходящего — и от Дина. Он теряется в поцелуях и любопытных, изучающих прикосновениях. Дин, кажется, знает, что делает. Он забрасывает одну ногу Кастиэля на спинку дивана; смазка холоднее, чем он ожидал, но она быстро согревается, пока Дин щедро увлажняет ей место, о котором Кастиэль никогда особо не задумывался — особенно в таком плане. У него и в мыслях не было, что будет так приятно ощутить, как палец Дина на одну фалангу проникнет внутрь него, мягко проворачиваясь и осторожно проскальзывая глубже. Ощущение словно электрическое, и он закусывает губу, прикрывая рот ладонью. Дин улыбается, терзая языком и зубами его ключицу и спускаясь к соскам. Чувств слишком много, и чем глубже проникают в него пальцы Дина, тем яснее становится Кастиэлю, что он скоро умрёт. Он знает, что его ждёт ещё большее, и не уверен, можно ли пережить подобное. Услышав, как надрывается пакетик от презерватива, Кастиэль открывает глаза и смотрит, как Дин раскатывает его по члену. Дин делает это не глядя; его затуманенные глаза с огромными зрачками прикованы только к Кастиэлю, и этот взгляд просто обжигает. — Ты готов? — тихо спрашивает он, поглаживая его бёдра и живот. В этих прикосновениях столько ласки, что горло Кастиэля сжимается, и он не в силах вымолвить ни слова. Он лишь кивает и снова тянется к Дину, на полпути встречая его поцелуй, угрожающий сжечь их обоих. Дин толкается внутрь, осторожно и не спеша; он дрожит, но сдерживается и ждёт, ждёт, пока Кастиэль привыкнет к новому ощущению. Дин заполнил брешь в жизни Кастиэля — пустоту, которая была с ним годами. Теперь он заполняет его совсем иначе, и Кастиэль и не подозревал, что такое мыслимо: это превыше слов, превыше чувств, превыше просто скольжения Дина внутри него. Это превыше всего, что дано постичь Кастиэлю, и этого недостаточно. Он слишком поздно осознал, что одной ночи никогда не будет достаточно. Его сдавленная мольба о большем рушит последние бастионы силы воли Дина. Простонав в поцелуй, он двигает бёдрами, поначалу медленно, но каждый новый стон Кастиэля словно заставляет его ускориться. Вскоре диван начинает скрипеть, и Кастиэль тянется вверх — ухватиться за ручку и найти точку опоры, чтобы подаваться навстречу каждому новому толчку. Влажный звук движущегося в нём Дина, шлепки кожи о кожу, тихие выдыхаемые Дином стоны — всё сливается в костре, горящем где-то внутри Кастиэля. Кончая, он выкрикивает имя Дина и выплёскивается на пальцы его быстро двигающейся в такт толчкам бёдер руки. Долго ждать Дина не приходится; он стискивает в руках подушки, на которых лежит Кастиэль, и поднимает голову. Его глаза крепко зажмурены, а губы надсадно вторят имя Кастиэля; он целует его вслепую, и Кастиэль, хотя руки и кажутся ему налитыми свинцом, прижимает его к груди и целует со всей страстью. Кончая, Дин сбивается с ритма. Он дрожит, рвано толкаясь бёдрами, и наконец обмякает на Кастиэле, успев, поморщившись, выскользнуть из него. Пытаясь дышать, он расслабляется, пусть и ненадолго: вскоре он с усилием поднимается на колени и опускает взгляд на влажный бардак на животе Кастиэля, в котором и сам успел перепачкаться. — Ты в порядке? — спрашивает он, глядя на Кастиэля, и тянется за футболкой. — Нормально было? Кастиэль совершенно не в состоянии говорить слова. Все его кости насквозь пронизаны приятным плывущим ощущением, а в голове клубится звёздная пыль. Кое-что ноет, а утром, наверное, будет болеть, но ему хорошо. Очень, очень хорошо. Улыбаясь, он кивает и потягивается, пока Дин вытирает их обоих своей футболкой. У него даже хватает сил на смешок, когда Дин, скорчив рожицу, избавляется от презерватива. Завязав его и бросив на пол вместе с футболкой, он снова устраивается рядом с Кастиэлем. — Потом разберусь. Кастиэль выдыхает мурлыканье и подтягивает шерстяной плед, накрывая им их обоих и обнимая Дина обеими руками. Они ёрзают, устраиваясь под одеялом, хотя не то чтобы сильно сдвигаются: Кастиэлю более чем хорошо лежать под Дином, устроившим голову у него на груди и обнимающим его. Ему тепло и хорошо, и он не в состоянии думать ни о чём грустном. Он бы прямо так и заснул. — Кас? — шепчет Дин. От его дыхания по коже пробегает приятная волна мурашек. Дождавшись нового мурлыканья от Кастиэля, он продолжает: — Спасибо. Не за это… в смысле, было просто потрясающе… но, знаешь, за всё. Мне очень понравилось жить здесь. С тобой. Кастиэль слишком устал, чтобы открыть глаза, но он находит в себе силы провести рукой по волосам Дина. Вряд ли то, что он собирался сказать, получается членораздельно, но он бормочет: — Мне нравится, когда ты здесь.