Dum spiro spero et amo

      Кискисс, Кискисс…как прекрасная мелодия в голове эхом проносится это слово и добирается к самой душе, оставляя там след. — Иди, же, обниму, — он расставляет руки и я не могу удержатся — со всех ног лечу к ним и кидаюсь на шею. — Как же я давно тебя не обнимал, Китнисс, — шепчет охотник. — Я так рад. — А я, если бы ты знал как я рада, Гейл! — слезы невольно скатываются по щекам. — Если бы ты знал как мне тебя не хватает! Я больше тебя не отпущу! — Покрепче обнимаю его, пытаюсь всеми силами показать как соскучилась. — А я и не уеду никуда, Кискисс. Пит снял все обвинения мне разрешили вернутся. — Разве? — моему удивлению нет конца, поэтому округлив глаза смотрю на Гейла. — Неужели он так сделал? — Да, Китнис. Сделал. Сам не могу поверить.       На кухне послышался тихий кашель ментора, а потом он и сам появился в коридоре. — Ну привет, парень еще раз, — сказал Эбернети Гейлу. — Я думаю вам есть о чем поговорить. Я пойду, Китнисс, если что, ты знаешь где меня найти.       Входная дверь закрылась за Хеймитчем и мы остались одни в доме. Беру уверенно руку Гейла и веду его на кухню, где уже на столе стоит две налитые чашки чая и булочки. — Эбернети, такой молодец, — говорит охотник когда садится за стол. — Он мне очень помогал пока я был в Пятом. Он и Пит. — Да, Эбернети и мне помогает. Но сейчас у нас есть ты, и Хеймитч сможет отдохнуть, — улыбаюсь и, пододвинув стул к нему, сажусь рядом. — У нас? У кого у нас, Китнисс? — Гейл непонимающе на меня смотрит. — Он тебя не сказал? Ох, уж этот Хеймитч! — начинаю смеяться, — я беременна, Гейл. — Что?       Немного моего смеха и его смятение и уже через секунду Гейл подхватывает меня на руки и начинает кружить, при этом расцеловывая все моё лицо. — Тебе наверное нельзя кружится, — он снова усаживает меня на стул и опускается передо мной на колени. — Честно, это такой неожиданный сюрприз, милая. — Он обещал, что скажет тебе. — Но видимо, решил все сделать по своему. -Гейл пожимает плечами. — Да, он у нас такой. Своеобразный. — Да, Китнисс, — мы с Гейлом оборачиваемся и видим Пита в коридоре, — Эбернети у нас своеобразный. Здравствуй, Гейл. — Мелларк кивает ему головой и охотник отвечает тем же. — Наш ментор любит все делать по своему. Как на Играх, помнишь? Когда он почти заставил тебя поцеловать меня в пещере! помнишь, Китнисс? — Пит проходить на кухню и становится около раковины. Мы с Гейлом пристально наблюдаем за ним. — Я надеялся, что ты полюбишь меня. — Пит, — перебиваю его речь. — Я же тебе говорила, чт… — Нет, Китнисс! — он резко разворачивается, в его глазах собралась вся печаль, что он так долго носил в своем сердце. — Я слышал все до последнего слова! Я был так рад, я думал что ребенок нас сплотит…а это даже оказался не мой ребенок. — Пит, послушай, — встаю и делаю шаг к нему, — я же сразу тебе говорила не думай о любви со мной. Я не та, что нужна тебе. — Ну конечно, у тебя же есть Гейл! — пекарь почти выплевывает его имя. — А я всего лишь маленький пекарь, который кстати, спас тебе жизнь! Где ты был когда за ней гонялись профи? А Гейл? — Ты знаешь, если бы я был там, я бы её спас! — Охотник встает позади меня. — А чего ж тогда не вызвался добровольцем? Чего молча стоял? Ты ведь знаешь, что добровольцем может стать любой человек независимо от возраста! Ты просто трус, шахтер! Ты не захотел пожертвовать своей жизнью ради её! Я ради неё готов был умереть! — Так чего не умер? — сжимаю кулаки от злости. — Чего не умер, Меллрак? У тебя был шанс! — Я спасал тебя! Если бы не я, тебя бы уже не было! почему ты так жестока, Китнисс? Разве я мало тебя спасал? Тогда, когда был дождь, помнишь? А в школе? Ты помнишь, тот синий цветок?       На глаза наворачиваются слезы. Помню. Помню все случаи с Питом и его помощью. Это невозможно забыть, потому что это очень яркие и сильные воспоминания.       То был обычный день для жителей Шлака — в голоде и холоде. Ничего не привычного, но все же были моменты когда становилось действительно страшно. Тогда, 17 июня, сильно заболела маленькая Прим, а на нужное лекарство не было определенного ингредиента — синий мака, что так тяжело было достать. Мы с Гейлом в тот день облазили весь лес в поиске цветка, но так ничего и не нашли. Уставшие и с пустыми руками и вернулись домой, где мой утенок уже отхаркивал кровью. Я видела обреченный глаза матери, видела её слезы. Не могла допустит, чтобы она еще раз пережила смерть, мать и так проблем хватает.       Я знала, что за этот редкий цветок, миротворцы дают хорошие деньги, поэтому его нужно было искать у зажиточного населения Двенадцатого. Но поиски и там обвенчались успехом. Многие даже били когда походила к ним, никто не хотел слушать «грязную девчонку из Шлака». Но был один мальчик, который все-таки решил помочь. Это был Пит, сын пекарей, к которым я тоже пришла. Его мама, грозная женщина, еще тогда выписала мне подзатыльник и наорала, а два старших брата просто высмеяли. Но ему было все равно как я выгляжу. Он подошел ко мне тихо, когда я села под дуб плакать, и так же тихо положил цветок рядом. Я не успела ему тогда сказать спасибо…       Счастливая, рванула домой и с криками что нашла его, принесла его маме. Тогда, ночью, мама все-таки вылечила Прим. А завтра, когда мы пошли к соседям то услышали новость — у семьи пекарей умерла маленькая девочка. А все из — за чего? Да потому что синий мак не нашли… — Я помню, тот цветок, Пит. Помню, и очень благодарна тебе за это, — несколько горьких слез скатились по щекам. — Если бы ты тогда сказал, я бы его не взяла. — Вот видишь, я ради тебя жертвую даже своей семьей. — Пит отворачивается к окну. — Мне надо, идти. Я больше не приду, Гейл, можешь жить здесь. Буду лишь показываться когда придут журналисты.       Больше не сказав ни слова, он быстро вышел из дома. — Эй, Кискисс, ну ты чего? — Гейл приобнял меня за плечи. — Чего плачешь? — Гейл, я просто хочу побыть одна. Я скоро приду, а ты просто располагайся.       Шахтер умный, шахтер понимает намеки, поэтому просто отходит и обратно садится на стул — дает мне личное пространство, которого так не хватает. Обхватываю свои предплечья и ухожу в зал, где находится картина Пита. Осматриваю её и начинаю плакать навзрыд, проклиная при этом все на свете.       Молодец, пекарь, спасибо, что вспомнил про цветок который и так не дает покоя уже столько лет. Спасибо, что заставляешь жалеть тебя.