Второй после Мадары

      Когда становится понятно, что происходит, ирьёнин вскакивает, отпрыгивает назад от Наруто и кричит что-то, чтобы привлечь внимание остальных, а затем пытается ударить Обито лезвием чакры. Но к этому моменту Наруто уже под управлением Обито успевает сложить печать. Обито слегка уворачивается, чтобы не сбить концентрацию на исполнении техники, и зелёное лезвие медика входит в его плечо. Обито собран и невозмутим, и хлещущая кровь и какая-то уже совсем далёкая, словно чужая, боль не могут ему помешать.       Второй удар ирьёнина уже падает в пустоту, а затем заканчивается его переломанной шеей и булькающим хрипом. Обито входит в раж, чувствуя, что, впрочем, за эту подвижность придётся потом расплатиться — собственное тело предъявит ему счёт.       Тело же Наруто уже неподвижно, и остальным шиноби Конохи легко снова увидеть в Обито врага. На недавний зов сейчас уже мёртвого медика слетается внушительное подкрепление, — и благодаря им Обито ранен ещё дважды. Теперь нет смысла жалеть чакру, и он украдкой залечивает колено, и вскоре уже может опираться на эту ногу. Остальные раны непосредственно движению не мешают, наскоро затянутые крупные сосуды в них спасают от потери большей части крови.       Обито снова в опасности, но чувство выполненного долга согревает и приносит с собой интенсивное ощущение неуязвимости. Он некоторое время ещё уклоняется от ударов, убеждаясь, что запретная техника, применённая руками Наруто, сработала, а затем силы начинают покидать его. Мышцы повинуются медленно, слишком медленно для шиноби, который собирается выжить. Обито становится всё сложнее вести бой: ни одного серьёзного атакующего дзюцу ему уже не применить и не призвать для защиты даже части Сусаноо. Атаки сыплются со всех сторон, он не успевает даже осмотреться, ему удаётся заметить лишь, что среди нападающих нет Какаши.       Обито нужно, чтобы его всего на минуту оставили в покое, всего на минуту, он ждёт этого момента…       Его сбивает с ног даже не сила очередной техники стихии ветра, применённой против него, а вплетённые в этот ветер сюрикены, один из которых попадает в недолеченное колено, а второй чиркает над ухом, поливая плечо кровью. Обито приседает, но не падает, совершенно не по своей воле: он чувствует, что что-то его держит. Мгновением после в строю оказывается заметен совершенно неподвижный шиноби — этим он выделяется из толпы. Это Нара Шикамару. По земле ползут тёмные щупальца: Обито пойман в теневой захват, и Шикамару даже не нужно больше ничего делать — разглядев заранее слабое место Обито и заставив его просто присесть, он доводит боль в переломанном колене до совершенно лишающей рассудка степени.       Он в ловушке. Теперь точно всё. Обито знает, что за этим последует хвалёная связка дзюцу кланов Акимичи и Яманака, и что теперь бежать некуда. Но ему просто необходимо бежать, иначе зачем тогда всё это…       К нему тянется гипертрофированная техникой увеличения тела огромная рука — для победы над Обито этому толстяку даже не приходится увеличиваться целиком. Это обидно и бьёт по самолюбию, мысль, что с ним разберутся малолетки, никак не укладывается у Обито в голове. Зато становится очевидной ирония жизни: Обито давно должен был умереть, будучи раздавленным скалой, и смерть его в конце концов находит в том же виде: сейчас его сожмёт кулак, и от Обито останется только вытекшая между огромных пальцев лужа крови.       В глазах окружающих шиноби кровожадный азарт и готовность наконец-то отомстить.       Остаётся надеяться, что что-нибудь перекроет источник света раньше, чем Обито окажется схвачен и его кости в этой хватке начнут превращаться в труху. Одними глазами Обито смотрит вверх и понимает, что даже проклятая луна не на его стороне: словно Шикамару подчинил себе даже облака и заставил их ползти по ночному небу в обход неё.       Пальцы огромной руки приближаются и рывком смыкаются в кулак — мимо Обито. Он стоит, опешив, и постепенно понимает, что хозяину техники просто не свойственна такая жестокость, которую вообразил Обито, и сейчас из него выбьет мозги не сжатием, а ударом этого кулака. Кулак поднимается вверх, готовый опуститься на голову Обито, Обито инстинктивно ставит руками блок. Но огромная рука, сгибаясь в локте, продолжает своё движение назад, запрокидывается окончательно и кулак обрушивается на своего хозяина. Обито отпрыгивает назад, толкаясь здоровой ногой и только сейчас осознавая, что может двигаться.       Что происходит?       Волна шиноби отхлынывает от Обито, Шикамару бьётся на земле, обвёрнутый своей же тенью.       Это шанс! Некогда разбираться, в чём дело!       Но его останавливает тонкий хрип:       — Папа.       Внимательный взгляд шарингана сквозь замершую как по команде группу шиноби следит за Обито.       Обито что-то кажется в этом неправдоподобным, странным и опасным, но что же это…       Тоби проходит между коноховцами, каждый следующий шаг его всё медленнее, словно он боится приближаться к нему.       — Я всё видел, — произносит он, морщась то ли от отвращения, то ли от боли. — Когда ты был в моём гендзюцу, я всё видел. Ты дурак. Ты самый ужасный отец, который только мог бы быть.       Тоби держится за грудь и кашляет кровью, кажущийся сейчас визуально ещё меньше, чем на самом деле.       — Но на твоём месте я поступил бы так же.       И Обито понимает, что здесь не так.       Тоби не может использовать своё массовое гендзюцу без Мадары. А Мадары нет.       Между тем все враги Обито каким-то образом отступили и больше не делают попыток к нападению.       Счёт идёт на секунды, но порадоваться внезапному освобождению почему-то не получается. Наоборот, в груди становится всё тяжелее, словно внутрь налили расплавленный метал, когда Обито видит, как маленькое тело падает, как окружающие шиноби словно в замедленной съёмке оживают и несутся в атаку, как камуи искажает пространство вокруг, унося Обито отсюда с собой.       Ещё не известно, где опаснее — здесь или там, но Обито испытывает облегчение во время телепортации, отрезая себе все шансы на применение изанаги и убивая мысль, что один глаз у него всё ещё есть.       Он не может так поступить с ней. Он ей обещал. Он не оставит её одну, запертой в скале, в каменном мешке одному ему известного местонахождения хранилища шаринганов. Он должен попасть к ней как можно быстрее, ведь она испугается, очнувшись под землёй, в темноте. Он не может отдать шаринган на изанаги, иначе он не сможет больше переместиться к ней.       «Тоби, ты сказал, что тогда поступил бы так же. Надеюсь, ты бы так же поступил и теперь».       Обито из последних сил заканчивает перемещение, которое идёт медленно как никогда, словно эта тяжесть в груди весит тонну.       Его встречает удар Мадары насквозь в живот. Лицо того близко и абсолютно безумно.       Проклятие, на что он надеялся? Неуязвимости в Камуи нет!       Обито чувствует, как кровь подступает к горлу. Это, без сомнения, смертельная рана. Плевать, нужен ещё один телепортационный прыжок, нужно успеть. Обито сосредоточивается; даже если это будет последнее, что он сможет сделать, он должен вызволить Рин из подземелья, никто ведь не знает, где она, и не знает, что она вообще жива… Обито ни на секунду не допускает, что у него не получилось. Она должна быть жива.       Пока Мадара со звериным оскалом прокручивает руку в его животе, Обито сквозь невыносимую боль начинает телепортацию в пещеру.       Главное не переместить его с собой. Нет, только не к Рин…       Обито понимает, что отграничить внутри себя зону камуи он сейчас попросту не в силах. Значит, нужно идти другим путём.       Не будучи до конца уверенным, что задуманное вообще возможно, он телепортируется вместе с рукой Мадары. Одной только рукой.       Обито оказывается на полу в пещере, но Рин нигде нет. Его шаринган гаснет сразу же после перемещения, так что в темноте становится сложно понять даже, туда ли он вообще попал. Только наощупь. Надо встать и наощупь… Обито задыхается от паники, от понимания, что он не сможет подняться. Темнота пещеры рывком нападает на него, берёт за горло. И произносит твёрдым женским голосом:       — Кто ты?!       Обито знает, что нужно ответить, но не может. Он прикрывает глаза и сейчас закричал бы от счастья, если бы не боль в животе, раздирающая, обрекающая его на смерть.       Она добрая. Она всегда была слишком добрая, она всегда убеждается, что перед ней враг, прежде чем убить.       — Я… Рин… Я друг… — его голос дрожит. Кровь быстро покидает тело.       Обито не знает, что сказать, он не предполагал, что окажется в ситуации, где она его не видит, он думал, она сразу его узнает и не придётся ничего говорить…       И тут Рин зажигает свечу.       Как она еë тут нашла в темноте? Очевидно, что по запаху. А зажгла огнём — она ведь тоже владеет стихией огня и у неё великолепный контроль чакры — она может создать маленький огонёк…       Обито её не видит, она сзади. Рин, очевидно, понимает, что предполагаемый враг сильно ранен и не опасен, и подходит осторожно, рассекая перед собой тьму свечой, что держит в руке. Та слегка подрагивает, и свет от неё неровный.       Обито зажимает рукой живот и улыбается окровавленным ртом:       — Не убивай меня…       Он захлёбывается кровью, едва заставляет себя вновь заговорить.       — Я слишком долго ждал тебя.       Свеча падает рядом, но не тухнет и катается туда-сюда на полу возле лица Обито: тук-тук. Справа. Освещая шрамы.       Кровь течёт горячим по животу, её огненные струи обвивают его верёвками.       Рин садится на колени и медленно испуганно кладёт дрожащую руку на его щеку.       — О… о-бито?..       Её рука тёплая. Тёплая! Не как у воскрешённых в Эдо Тенсей. Это победа.       Поэтому Обито даже не расстраивается так сильно, когда она еë отдёргивает. Оказывается, она это делает, чтобы оббежать его спереди и кинуться лечить живот. Она почти без брезгливости выдёргивает руку Мадары и зажимает рану своей, но она ещё слаба после воскрешения, еë чакра не слушается еë… Рин в испуге то зажигает руки зелёным, то они гаснут, но старается молча, интенсивно.       — Рин… — Обито впервые есть кого так назвать… и после этого ожидать ответа. Не в силах больше вымолвить ни слова, он просто качает головой.       В еë глазах осознание и слёзы.       Рин перемещается так, чтобы положить его голову к себе на колени. Обито неудобно, но они тёплые — а ему очень холодно.       — Как же…       Каждая клеточка внутри Обито воет от боли, но не той, что в животе, а более острой, более горькой и страшной. Боль, которая преследовала его всё это время, сейчас обострилась и вгрызлась зубами в грудную клетку.       Он достал еë с того света. Но отправляется туда сам.       Обито снова разлучил их. И он не позволит себе хотеть её вернуть в мир мёртвых, чтобы быстрее увидеть самому. Он… проиграл.       Но Рин жива. Жива. Жива…       Нет. Он победил.       Рин гладит его волосы и плачет: уже не так, как провожала его впервые — тихо и неверяще. Теперь она плачет без остановки.       У Обито разрывается сердце от каждой её слезинки, падающей сверху и сбегающей по бороздкам его шрамов на лице. Но она рядом. Ещё чуть-чуть рядом. И у него есть выбор — поговорить с ней и научить, как взять у него шаринган и пересадить себе, как воспользоваться камуи… Но он понимает, что она не успеет овладеть им. Она не Учиха. Ей будет даже тяжелее, чем Какаши. Она не выберется.       И нельзя.       Там Мадара.       — Тсс… — шепчет Рин в ответ на его отчаянный стон.       Она не знает, что Обито только что погубил еë.       — Рин, прости, что прошу тебя… Но ты говорила… Что будешь присматривать… Попробуй ещё раз… Я помогу тебе, я умею… Я теперь могу… — пытается Обито объяснить, что ему доступна регенерация, что ей не будет так сложно его лечить, если она ещё раз попробует, он попытается ей помочь…       Рин целует — целует! — его в лоб.       Она видит опытным глазом медика что-то, что не видит Обито, незнание чего даёт ему надежду. Она не тратит время на попытки лечения. Она просто до конца держит его ладошками за виски и смотрит в глаза, и последнее, что он чувствует — это пробирающееся в мозг тепло.       Он видит её улыбку — и он, несмотря ни на что, глупо, эгоистично счастлив. ______________