Второй после Мадары

      — Я уже думал, ты не вернёшься. Это была случайность.       Обито сам себе усмехнулся. Выживание выживанием, но как же он сейчас жалок со своими оправданиями! Кто бы мог подумать, что до такого дойдёт.       Сакура настороженно замерла в дверях и дважды моргнула. Как будто ошиблась палатой. Обито удивлённо вздёрнул бровь.       С задержкой в пару секунд она наконец-то отмерла:       — Я смотрю, тебе уже весело. — Она скривилась. — Значит, лекарство не нужно.       — Нужно! — Боль снова нарастала, Обито категорически не хотел возвращаться в то состояние беспомощного куска мяса с расплавленными мозгами.       Он видел, как она притворяется — из вредности, ясное дело, — что нехотя достаёт из кармана инъектор, и идёт к нему. Нельзя судить её за это, она ничего ему не должна. Вдруг странная вспышка возникла в голове: белая стена, какая-то девушка с чёлкой и молочными глазами…       Прежде чем Обито успел нахмуриться, плечо ужалил инъектор. А спустя несколько мгновений всё — Сакура, дверь, свет из окна — схлопнулось в одно тёмное пятно. _________________       «Сработало!» — убедилась Сакура и с облегчением выдохнула.       — Какаши-сенсей, — негромко позвала она.       Какаши резко вошёл, однако дверь за ним закрылась не сразу. Из-за его спины в проём нерешительно заглядывала Хината.       — Сакура-чан… Я нужна? Меня прислала Хокаге-сама.       Сакура хлопнула себя по лбу.       — Входи, Хината! Конечно, ты нужна. Я должна была сама об этом подумать. _________________       Как же надоела эта чернота.       Последними яркими всполохами в его жизни были сиреневые щёки Рин. С тех пор всё было тёмное, глухое, душное. Даже солнце освещало Обито светом, серым как тряпка. Никакие глаза не могли изменить этот фильтр.       Однако прямо сейчас чернота перед ним чем-то отличалась. Обито не сразу понял, что руки больше не привязаны. «Это либо очень хорошо, либо очень плохо…»       Боли тоже не было.       Обито поднял руку, чтобы наконец-то с наслаждением почесать лоб, и наткнулся на повязку шириной от носа до бровей.       Понимание нахлынуло вместе с липким ужасом, словно окатило ледяной водой.       «Нет… Неужели…»       Не было никаких сомнений. У него не было шанса этого избежать.       Коноха оказалась умнее, чем можно было подумать, когда он очнулся привязанным к кровати.       Перестав контролировать себя, Обито заскулил от отчаяния.       Никакого камуи. Теперь он навсегда заперт здесь. Даже не в этом измерении, а в этой черноте, в крошечной каморке своего достигшего апогея персонального ада.       Прошло много времени, в течение которого Обито мысленно метался от одного способа самоубийства до другого. Кровать промокла от пота или от крови из ран, его трясло.       Вдруг чья-то рука коснулась его локтя.       Обито замер и прислушался, насколько позволял гул в висках.       — Как ты?       Обито молчал.       — Я принёс тебе кое-что.       Голос знакомый, но он не сразу осознал, чей. Что-то твёрдое легло в его руку. Обито осторожно ощупал. Не может быть. Очки! Его детские очки. Он столько провёл с ними времени, что никогда бы не ошибся, сколько лет бы ни прошло.       — Какаши.       Внезапно Обито совершил нехитрое открытие — без глаз нельзя плакать. Хотелось выть от тяжести бессилия.       — Ну и что ты хотел этим сказать? — контролируя голос, произнёс он.       Послышался тяжёлый вздох. Ответа Обито так и не дождался.