Второй после Мадары

      Какаши с детства наблюдал за людьми. Не то чтобы специально — обладая спокойным характером, он просто успевал замечать полезные в жизни вещи, мимо которых более взбалмошные ровесники проносились ураганом, поднимая столпы пыли. Подметив что-то однажды, Какаши аккуратно складывал это в коробочку в голове под названием «правила», его личную коллекцию принципов. Одним из первых важных наблюдений было то, что никогда нельзя проявлять слабость. Иногда она даёт какие-то сиюминутные привилегии, однако в последующем непременно обращается против тебя. Отец никогда не запрещал ему плакать, ссылаясь на то, что мужчинам это не к лицу. Какаши сам в этом разобрался, глядя на других детей.       К моменту поступления в академию Какаши успел убедиться, что все вокруг живут как попало. Совершают глупости на каждом шагу, делают что-то настолько лишнее, что у него в голове не укладывалось, как и почему они не замечают очевидных вещей.       Даже отец периодически так поступал. В эти моменты Какаши мог только, застыв на месте, недоумённо на него смотреть. Иногда ему казалось, что это он должен воспитывать отца, а не наоборот. Но вслух Какаши такого никогда не произносил.       Даже когда отец совершил самую большую ошибку в своей жизни.       С тех пор Какаши, напротив, старался как можно меньше обращать внимание на людей. Равняться оставалось не на кого, и Какаши должен был стать сам образцом шиноби. Принципы превратились в единственные костыли, последнее прибежище безопасности.       Когда их распределили по командам, волей-неволей снова пришлось принимать во внимание существование окружающих. От этого зависел успех миссий.       И разочарования продолжились, хотя казалось, что Какаши успел уже разочароваться во всём.       Сокомандники оказались — не позавидуешь. Бесполезная бесклановая девчонка. Нулевое тайдзюцу, равно как и гендзюцу. Из ниндзюцу только какие-то медицинские техники невысокого уровня, в которых и необходимости-то не возникало: Какаши безрассудно не действовал и из сражений выходил почти что невредим. Единственное, для чего худо-бедно пригождалась её чакра — затягивать царапины третьему члену команды, толку от которого было ничуть не больше. Хотя, кто знает, может, тот и не протянул бы ни одной миссии, если бы девчонка с ним не нянчилась. Их возня напоминала Какаши кривую пародию на детско-родительские отношения. Хотелось этого не видеть, и Какаши предпочитал не задумываться, почему.       Он втайне надеялся, что его как лучшего из выпуска вскоре снова переведут в команду постарше, но время шло, и надежда выбраться из этого детского сада таяла.       Учиха, мало того, что был бестолковый, неорганизованный и совершенно не имевший инстинкта самосохранения, но ещё и плакса. При виде его очередных слёз уважение Какаши к нему таяло и надежда на эффективную работу сгорала до тла. Какаши закатывал глаза, вздыхал и сдерживался. Даром что Учиха. Ни огня, ни гендзюцу.       Действительно, команда подобралась что надо — девчонка без каких бы то ни было боевых навыков и Учиха без шарингана. Какаши все миссии тянул на себе.       Кто знал, что потом дороже этих двоих ему никого не будет. Но только когда те перестанут существовать. _________________       Какаши готов был поклясться, что плечи перебинтованного почти с ног до головы Обито знакомо дрогнули. В голове Какаши словно взорвалось: так стало оглушительно, непереносимо стыдно.       После всего, что случилось за эти восемнадцать лет, Какаши и в голову не могло прийти слово «плакса» по отношению к другу. Шаринган, риннеган, чёрт знает сколько всего ещё — Обито действительно превзошёл Какаши, превзошёл их всех. Даже Минато-сенсея. Он едва не сравнялся с Рикудо-сеннином… Какаши ни на секунду не сомневался, что никто никогда больше не видел его слёз. Его слабость не обратилась против него, а сделала его таким сильным, что — хорошо это или плохо — весь мир как следует тряхнуло. Что бы делал он сам без части этой силы Обито?       И теперь вот Какаши притащился с этими очками. Какого чёрта он вообще сунулся? Что за идиотский поступок?       — Мне правда жаль, Обито.       Прошло не меньше двух минут, прежде чем тот ответил.       — Я знаю.       Снова наступило долгое молчание.       — У тебя все повязки промокли. Я позову кого-нибудь из медиков. — Однако в ту же секунду Какаши вспомнил, что пока Цунаде-сама не пнёт кого-нибудь, никто не спешит помогать Обито. Это для него тот призрак прошлого — то, что осталось от лучшего друга. Единственный принцип-костыль. Для остальных — монстр. Воплощение ненависти. —  Или я сам, если ты не возражаешь.       Какаши владел навыками первой помощи. За годы работы в одиночку приходилось даже несложные раны зашивать на самом себе едва ли не прямо в бою.       Обито кивнул:       — Спасибо.       Казалось, тому всё равно. Он словно был где-то не здесь, нематериален, будто камуи вопреки всему всё ещё было ему доступно.       Во время перевязки Обито не проронил ни слова. Однако к концу создалось впечатление, что тот расслабился.       — Расскажи мне о Рин.       Хлоп. Несмотря на все инстинкты, флакон с дезинфицирующей жидкостью не удержался в руках Какаши и теперь блестел осколками на полу.       — Я до сих пор не знаю, сколько времени провёл под землёй с Мадарой. — Обито поморщился. — А ведь Рин всё это время была жива… Была рядом с тобой. Расскажи что-нибудь! Что угодно! О миссиях. Что она говорила? Изменилась ли она? — После молчания он добавил неуверенно: — Что видел вместо меня… твой шаринган?       Улыбка. Странная улыбка. Как тогда: недвижимый, прижатый камнем, уже подаривший свой «подарок», он улыбался.       У Какаши холодок пробежал по спине. Повинуясь сиюминутному порыву, он резко подался вперёд всем телом и схватил Обито за плечо — материален ли он, не исчезает ли из его жизни снова.       Обито скривился. Похоже, Какаши перестарался.       Он убрал руку, смутившись собственной несдержанности.       — Не знаю, Обито… Говорили, между миссиями Рин уходила надолго гулять одна. На заданиях она была немногословна, но внимательна к другим, как и всегда. Однажды обмолвилась, что Цунаде-сама всё чаще её хвалит перед Третьим, говорит, что у неё талант. Если честно… Это она подобрала твои очки. И хранила их… Тоже она. Я — потом.       Какаши смотрел в пол. Он бы и под угрозой гибели не рассказал Обито об их неловком поцелуе: Рин неожиданно приблизилась и… у Какаши просто не было выбора. О том, как однажды она замёрзла и, попросив разрешения, всё дежурство прижималась к нему, сидящему на дереве и охраняющему их с Минато-сенсеем сон. Какаши казалось это глупым, но он не мог отказать. О том, как её взгляд всегда чуть дольше задерживался на его лице, чем нужно… Он старался этого не замечать.       Но кое о чём он не мог не рассказать.       — Наверное, тебе всё-таки нужно знать это. Мне это известно от Минато-сенсея. Спустя три дня после той миссии Рин пришла к нему и попросила собрать команду сенсоров для поисков. Сенсей был в тот момент снаряжён на важное задание, Третий не дал разрешения отложить его ни на час. Он сказал, что команда на поиски твоего… тебя уже отправлялась и вернулась ни с чем. Ею руководил Данзо. — Какаши перевёл дух. — Именно с тех пор Рин начала гулять одна за пределами деревни. Я почти уверен, что она продолжала искать. И что очки у неё оттуда. Во всяком случае когда мы выбирались из той ямы, я держал её за руку, у неё их точно не было.       Какаши выдохнул. Он не мог себя заставить посмотреть на Обито, как будто тот был способен сквозь повязку прочитать что-нибудь на его лице.       Когда он все же поднял глаза, то понял, что не зря боялся. Губы Обито были плотно сжаты, брови подрагивали. Он был в ярости.       — Как ты мог. Отпускать её одну. За пределы деревни. Ты, чёрт возьми, дал слово! — Обито цедил слова с поразительным, никогда не свойственным ему самообладанием.       — Обито. Не надо, — взмолился Какаши.       Что-то в его голосе неожиданно мгновенно остудило Обито. Он всё ещё шумно дышал, но больше не хотел не глядя схватить Какаши за горло и куда-нибудь швырнуть.       Так странно было обращаться по имени, этому имени, не к мемориальному камню, а к кому-то живому. Необъяснимо, но несмотря на все смерти земляков, сквозь которые перед Какаши проступал теперь образ друга, он будто чувствовал там, внутри израненного, искалеченного тела того, кто бесстрастно обрёк на гибель половину шиноби Конохи, что-то живое. Словно сквозь броню жестокости, бессильной ярости, страдания и ненависти едва уловимо пробивалось огненное сияние улыбки того неуклюжего жизнерадостного Учихи.       Особенно когда тот произносил имя Рин.       Обито решил, что хватит на сегодня себя пытать новой информацией такого рода, — внутри и так что-то заныло, зашевелилось, ещё чуть-чуть, и было бы нестерпимо, — а потому сменил тему:       — Сколько дней я уже здесь?       — Около трёх.       Надо же. Трёх.       — А это?.. — Вместо озвучивания страшного вслух Обито показал на своё лицо.       — Сегодня утром.       «Значит, я был в отключке два дня? Или эта… медик… вчера приходила? Чёрт, ладно, разберёмся с этим позже».        — Я рад, что ты вернулся, Обито.       Он не ответил.       Как бы там ни было, Какаши не заслуживал его прощения. Он обещал — а значит должен был обеспечить безопасность Рин, чего бы ему это ни стоило. Охранять круглые сутки, если потребуется. Не отходить ни на шаг. Сам Обито бы так и делал. Он доверил тому всё, что было дорого, а Какаши отнёсся к этому безответственно. Где были его дотошность и занудство, когда они впервые в жизни могли оказаться так к месту? Как можно было проморгать похищение Рин, когда он с ней был вместе, на миссии? Не по разным домам в Конохе, а рядом, в одном бою, когда она обязана была находиться под его присмотром? В конечном итоге это Какаши во всём виноват. Обито лгал ему, когда говорил, что это не так. Тогда он всего лишь пытался сделать Какаши союзником.       Какаши не просто подвёл его — предал. Либо оказался не более чем бесполезным шиноби, на деле не способным ни на что. В конце концов, он должен был предвидеть поступок Рин — или хотя бы среагировать вовремя, убрать чидори! Для чего ему был дан шаринган, чёрт возьми?!       Гений выпуска. Позор мира шиноби.       Обито не был уверен, что в нынешних обстоятельствах ему повезёт выжить. Только это и толкнуло его на внезапный откровенный разговор с этим ничтожеством, так же как недавно с Сакурой. Он должен был узнать. Шанса больше могло не представиться. Ко всему прочему, в такой непривычной ситуации, когда его жизнь сильно зависит от других людей, приходилось вести себя максимально покладисто. И неплохо было бы засунуть обиды подальше. Он должен выжить во что бы то ни стало.       Ради Рин.