Доброе утро для Темного Властелина

Прошло полгода. Башня давно была отстроена и заселена, новая лаборатория наполнена образцами и задействована в новом грандиозном опыте, казну гоблины перетащили в подвальные помещения и рассортировали по наименованиям. Жизнь налаживалась. И даже Аматаэнис (Сун и сам не заметил, когда начал называть эльфенка по имени; правда, исключительно про себя) оказался не таким уж бесполезным. Во-первых, выяснилось, что эльф недурственно играет на лютне. Даже, можно сказать, весьма недурственно. Сун нередко останавливался под дверями комнаты Аматаэниса — или другой комнаты, где проходил импровизированный концерт, — и подолгу вслушивался в выверенные аккорды, извлекаемые пленником из старенькой, раскопанной где-то в трюме медленно рассыхающегося на приколе корабля, лютни. При этом Темный Властелин изо всех сил старался быть незаметным, и вроде бы у него получалось. Но все равно Суну казалось, что Аматаэнис знает о его маневрах: со временем тот перестал закрывать двери, если играл. Иногда Сун думал, что это результат развившейся паранойи. А иногда — что эльф делает это, чтобы хозяину цитадели было лучше слышно. Во-вторых, с Аматаэнисом было интересно. Он был непредсказуемым, а еще у Суна никак не выходило постигнуть все глубины предубеждений, заложенных в такое юное существо. Первое время Темный Властелин воспринимал пленника сущим младенцем. Конечно, в земных годах он был старше эльфа, навскидку, раза в два, а значит, физически возрастная разница была не так уж и велика — всего около семи лет по аналогии с людским счислением. Однако при этом Аматаэнис оказался совершенно неприспособленным к жизни. Эксперименты на корабле были показательны, но далеко не исчерпывающи: Аматаэнис не умел ничего. Время от времени Сун задумывался, как он выживал в эльфийском племени, склонном, судя по слышанному от родни и прочитанному в трактатах, к бродячему образу жизни. Но каждый раз обдумать эту мысль ему что-то мешало: то делегация людоящеров с просьбой очередного дождя, то поездка на другие острова крошечного архипелага, то Гварлок с известием про пещеру с кладом, в котором Сун обнаружил зашифрованную книгу — и после этого его по-настоящему волновал только не поддающийся прочтению старинный текст. Однако и тут Аматаэнис не давал забыть о себе. Он уже не сбегал, не пытался вредить и подсыпать слабительное в утреннюю кашу Темного Властелина. Но при этом его присутствие ощущалось во всем: в ежевечерних тихих наигрышах, в странных взглядах исподтишка, в больших букетах зелени и цветов, начавших появляться в самых неожиданных местах. С букетами была отдельная история. Поначалу Сун никак не мог сообразить, что за странные запахи расплываются по коридорам его башни. Сначала он грешил на вдруг начавшего соблюдать личную гигиену Гварлока, затем на эманации из лаборатории. А потом в одной из комнат Темный Властелин наткнулся на кувшин, из которого во все стороны торчали стебли травы и соцветия, и надолго задумался, пытаясь сообразить, что бы это значило. Откуда это взялось, Сун даже вопросом не задался: само собой подразумевалось, что любую странную, ненужную и/или опасную хрень в его башню мог притащить только эльф. Который, кстати, очень скоро нарисовался неподалеку и снова начал бросать на Суна те самые взгляды, от которых у Темного Властелина начинала болеть голова — он не понимал, что они означают, а это раздражало. Обычно Сун игнорировал любые провокации Аматаэниса — ну или старательно пытался это делать, но тут любопытство оказалось сильнее. — И что это такое? — спросил он, рассматривая новую деталь интерьера. Аматаэнис набрал побольше воздуха, и только начал говорить: — Это… — как Суна озарило. — Веник? — радостно закончил он, и насладился редкостным в последнее время зрелищем: эльф подпрыгнул и зашипел, как разозленная лесная кошка. — Не веник! А букет! Понимал бы что! — выкрикнул явно оскорбленный в лучших чувствах Аматаэнис. Сун озадаченно свел брови и еще раз сверил впечатления. — А что тут понимать-то? — поинтересовался он спустя пару минут. — Большой, растрепанный, скоро засохнет… Веник! Аматаэнис глубоко вдохнул, медленно выдохнул и, сцепив подрагивающие пальцы в замок, неожиданно спокойно повторил: — Это букет. Там, откуда я родом, цветами и травами украшают жилище. И… — тут он замялся и замолк. Сун тем временем переваривал услышанное. Эльф украшает мой дом? Облагораживает мою Темную Башню?! Ну охренеть теперь, — думал Сун. Однако пауза настораживала, и Темный Властелин предпочел вернуться в здесь и сейчас, чтобы переспросить: — И?.. — стоило знать заранее, чего еще несут в себе странные эльфийские обычаи. Аматаэнис открыл рот, закрыл, еще раз вдохнул и выпалил на одном дыхании: — И еще их дарят тем, кто нравится! Напрягшийся было Сун заулыбался. — А! Надо же, — проговорил он заинтересованно. — Я что-то такое читал про людские обычаи, но не думал, что на эльфов это тоже распространяется. Вы же вроде не любите, когда вредят растениям? Впрочем, — философски продолжил он, не дожидаясь ответа, — судя по тому, что я наблюдаю все время твоего нахождения тут, базовые понятия логики у нас отличаются, и значительно. Так что ничего удивительного, если и у рас в целом они… — Дурак! — вдруг выпалил Аматаэнис, сжимая кулаки. А потом развернулся и ушел, отчаянно звеня цепочкой «кандалов», которые упорно не желал снимать, хотя они с добросовестной предупредительностью и обваливались с него каждый вечер, незадолго до сна. Сун озадаченно проводил эльфа взглядом, и пожал плечами. Ну, вот и еще один аргумент, — подумал он. — Никакой логики. Знания Суна не были так масштабны, как у деда, или так академичны, как у отца, но это было только дело времени, которого, как предполагалось, у него было более чем достаточно. Поэтому называть его недалеким и тупым было, мягко говоря, непоследовательно. На некоторое время обукечивание Темной Башни приостановилось, но потом Сун стал натыкаться на цветы в кувшинах, кастрюльках и банках с удручающим постоянством. Сначала он ворчал, досадуя на совершенно не темновластелинские ароматы, прочно обосновавшиеся в его башне. Потом бухтел по поводу использования посуды под слишком далекие от еды цели. Но сломался он в тот момент, когда обнаружил крохотный букет из каких-то мелких голубых цветочков, установленный в его любимой чашке с написанной на боку алхимической формулой. Это начало конца, — понял Сун. — Он окончательно растащил кухню. Следующей будет лаборатория. Утром Сун посетил любовно размещенную гоблинами в подземельях казну, собственноручно извлек из нее пять ваз династии Сунь-Вынь и направился к комнате Аматаэниса. Вазы он левитировал, и они послушно плыли за Суном по воздуху. Дверь нужной комнаты была закрыта, но не на замок, и Сун, ничтоже сумняшеся, распахнул ее настежь. — Вот что, — сказал он решительно, входя в комнату. — Этот посудный произвол не может продолжаться! Так ты, того и гляди, до моей лаборатории доберешься! А это чревато… много чем. Так что… Тут справа раздалось сдавленное восклицание. Сун повернулся и уставился на совершенно голого Аматаэниса, пытающегося выбраться из просторной бадьи. Аматаэнис встретился с Суном взглядом, неожиданно покраснел и плюхнулся обратно в воду. Вода выплеснулась, по каменному полу тут же начала растекаться лужа. — Тебя стучаться не учили? — негодующе воскликнул Аматаэнис, погружаясь до самого подбородка. Сун вздернул брови. — Зачем? — непонимающе вопросил он. — В нашей культуре если кто-то не хочет, чтобы к нему вошли, то закрывает дверь на замок. Кроме того, это мой дом вообще-то. Я тут живу. — Я тоже тут живу, — огрызнулся эльф. Мокрые волосы забавно облепили его голову, спадая на плечи тускло-серыми сосульками. Заостренные кончики ушей, торчащие между прядями, при этом выглядели особенно вызывающе. — И у нас как раз достаточно просто прикрыть двери для того, чтобы обеспечить себе уединение! Сун уже открыл рот, чтобы сообщить нахалу, что он, как раз, тут не живет, а находится в плену, но в последний момент передумал. Пусть его. Главное, чтобы не вредил. — В любом случае, я пришел не для того, чтобы выяснять наши межкультурные различия, — сообщил он. Аматаэнис покосился на него, сглотнул и поерзал. Вода в бадье снова плеснула. До Суна донесся травяной аромат. — И зачем же тогда ты пришел? — нарочито безразличным тоном поинтересовался Аматаэнис. Сун шагнул к двери, приоткрыл ее шире и поманил зависшие над полом вазы. — Вот! — сказал он, мановением руки загоняя вазы в комнату и опуская на пол. Древний фарфор жалобно звякнул, соприкоснувшись с камнем. — Чтобы я больше не видел твои букеты в моих кастрюлях и, тем более, кружках! И не смей приближаться к лаборатории, ясно? Некоторое время Аматаэнис рассматривал по очереди расписной сунь-выньский фарфор и Темного Властелина. Сун же с любопытством наблюдал, как изменяется выражение его лица: растерянность, разочарование, негодование, обреченность… На этом Аматаэнис с тихим стоном ткнулся в ладонь и на время затих. Но не успел Сун спросить его, что опять не так, как эльф выпрямился, а потом вдруг заулыбался. — Вазы, — выговорил он недоверчиво. — У тебя есть вазы! — У меня много чего есть, — неосмотрительно брякнул Сун, и тут же пожалел об этом: глаза Аматаэниса вспыхнули интересом. — Да? Это чего же? Сун вздохнул и пригорюнился. Он прозревал в самое ближайшее время экскурсию в казну. Экскурсия, действительно, не замедлила состояться, и после нее башня Темного Властелина постепенно начала видоизменяться. Нет, снаружи она не претерпела никаких особенных трансформаций; а вот внутри… Сначала в каминной зале появились шкуры каких-то заморских животных, и Сун в первый раз подумал, что ошибся дверью, когда заглянул туда как-то вечером. Потом то там, то сям заблестели рамы картин, чеканные рыцарские латы, стены прикрыли старинные гобелены… Сун решил ничему не удивляться, но возле лаборатории поставил пару хитрых ловушек, в одну из которых спросонья угодил сам, и потом долго ругался, пока Ди ощипывал с него перья. Больше в ловушки никто не попал, и Сун с неохотой признал, что Аматаэнис не так глуп, как могло бы показаться. Кстати, «могло бы показаться» тут было ключевым. Если в делах бытовых эльф был как чистый лист, то в том, что касалось литературы, истории и политики, он соображал не хуже самого Суна — а то может и получше кое в чем. Сун охотно признавал, что разговаривать с Аматаэнисом ему интересно, особенно если тема выпадала занятная. Общение всегда возникало стихийно, чаще всего во время очередного недоразумения — как, например, тогда, когда Сун застал Аматаэниса за пролистыванием той самой зашифрованной книги. В первый момент Сун едва его не убил — в буквальном смысле: то самое рванулось наружу так, что Сун едва не потерял и без того нестабильный контроль. — Ты охренел?! — прорычал он, спешно взяв себя в руки. Аматаэнис смотрел круглыми глазами: кажется, он что-то заметил, но не понял, что именно. — А что такое? — спросил он, и едва заметно сжался под тяжелым взглядом, которым наградил его Сун. — Не. Смей. Брать. Мои. Книги. — чеканя каждое слово, выговорил Сун, и потянул фолиант на себя. Аматаэнис, придерживающий страницы локтем, не успел сориентироваться и отпустить, ветхий корешок с тихим треском лопнул и разошелся по шву… Тут-то и не миновать бы смертоубийства: перед глазами Суна поплыли алые пятна, но эльф поспешно воскликнул: — Смотри! Что это? — и ткнул пальцев в зазор между страницей и корешком, откуда кокетливо выглядывал уголок пожелтевшей от времени пергаментной ленты. Сун резко выдохнул, мотнул головой, и аккуратно подцепил ее кончиками пальцев. При ближайшем рассмотрении лента оказалась исписанной с обеих сторон, только неравномерно, косо и криво, и была измята так, словно только чудом избежала использования по конечному назначению любой бумаги. — Что это? — свистящим шепотом поинтересовался Аматаэнис. Сун даже не заметил, в какой момент тот поднялся и подошел поближе. Темный Властелин пожал плечами. — Не знаю. Никогда не видел ничего похожего. И не читал. Эльф нахмурился, бросил на Суна вопросительный взгляд и осторожно дотронулся до ленты. — Можно?.. Сун помедлил пару минут, потом неохотно протянул Аматаэнису находку. Тот повертел ее в руках, потом взял со стола нож для разрезания бумаги и принялся наматывать ленту на его ручку. — В наших краях иногда так делают, — пояснил он вытаращившемуся на него Суну. — Наматывают ленту пергамента на предмет определенной формы, и записывают на ней ключи шифра. Потом разматывают — и дело в шляпе! Если ты не знаешь, какой формы был предмет, то в жизни не прочитаешь… — Это вам только кажется! — провозгласил пришедший в себя Сун, отобрал у Аматаэниса ленту, притащил из лаборатории измерительные инструменты, и принялся просчитывать расстояние между строчками. Спустя три часа они с Аматаэнисом на пару перерывали башню в поисках чего-нибудь трех дюймов в диаметре с одного конца, двух — с другого, и с легким утолщением посередине. Когда эльф притащил с кухни съемную ручку от сковороды, Сун даже не удивился. Он только стряхнул с нее не пожелавшего отцепляться, верещащего гоблина-поваренка и скомандовал Аматаэнису: — Держи конец! Аматаэнис растерянно дернул рукой, потом непонятно отчего покраснел и деликатно придержал пергамент, пока Сун оборачивал ленту вокруг сковородной ручки. Еще через четверть часа старательной работы и забористого матерка Сун стал обладателем того самого ключа шифра, над которым бился уже полтора месяца. — Знаешь, — сказал он Аматаэнису, любовно прижимая к груди растрепанный фолиант, — а ты полезный. Произнес он это удивленно, и в то же время с признанием заслуг — одним словом, уважительно. Аматаэнис потупился и прикрыл нижнюю часть лица ладонью. Его плечи чуть подрагивали — расчувствовался, должно быть. — Я польщен, — сдавленно выговорил он наконец. Сун торжественно кивнул. Этого и следовало ожидать, — подумал он. И отправился в лабораторию разбираться с шифром. Совместный интеллектуальный труд стал благодатным заделом для общения в дальнейшем. Теперь вечерами Сун и Аматаэнис часто задерживались после ужина в трапезной, начав обсуждать какую-нибудь занятную тему. Нередко такие обсуждения перемещались из трапезной в каминную залу, на веранду или на балкон, опоясывающий Темную Башню ровно посередине. О чем они только не говорили при этом! Но самые запоминающиеся разговоры получались тогда, когда темой для обсуждения становились межрасовые различия. То, что представления Аматаэниса о Темных Властелинах были уж совсем какие-то дремучие, Сун понял давно. Но все глубины того, что говорят о его народе, он постиг только тогда, когда Аматаэнис совершенно серьезно спросил, являются ли лаборатории тем самым местом, где Темный Властелин пытает и разбирает на органы своих нерадивых слуг, а также тех, кто рискнул посягнуть на святое. — На саму же лабораторию, что ли? — фыркнул Сун, и долго хохотал, когда услышал в ответ серьезное: — Нет, на казну и мировое господство. — Да что вас зациклило так на мировом господстве-то? — недоумевал он некоторое время спустя, отсмеявшись. Аматаэнис сидел на перилах балкона и хмурился. Сун время от времени представлял, как красиво он будет лететь вниз, и покрывался холодным потом, но ничего не говорил. С какой стати? Он не нянька этому эльфу; а кроме того, заклинание левитации наложить — секундное дело, Сун его знал еще в колыбели: няньки с ног сбивались, носясь по комнатам за летающими игрушками — а потом и за самим Суном. — Но так все о вас говорят, — пояснил Аматаэнис наконец. — Всё, что нужно любому Темному Властелину — власть и сокровища; это все знают. Сун прекратил улыбаться и поморщился. — Все знают, надо же, — проворчал он, подходя поближе и облокачиваясь о перила. — Кто эти «все»? Откуда знают? Лично знакомы были, что ли?.. То, что было нужно всякому уважающему себя Темному Властелину в нашем роду — это знания, и навыки магичества. Ну и семья, да. Парочка мелких темновластелинчиков — как обязательная программа: как ни крути, раса наша не из самых процветающих демографически, и размножиться должен каждый! На этом месте его рассказа Аматаэнис как-то поскучнел. Сун решил, что ему неинтересно, и не стал рассказывать о том, что лично он потому и сбежал от родни подальше, чтобы не давили с размножением; а после Хельмы он вообще был не уверен, что хочет создавать традиционную семью: ну его. Может, через три-четыре сотни лет, когда он уже пресытится знаниями, научится с полувзгляда разбираться в любом двуногом, как дед, — вот тогда он подумает. Но не сейчас, — нет, хватит уж. А кроме того, — мрачно подумал Сун, — если мое родовое будет прорываться так, как в прошлые разы… Как знать. Может статься, что стремление к уединению окажется не бунтом, а простой необходимостью. — Ладно. Что это мы все обо мне, да обо мне, — сказал он делано небрежно. — Расскажи о себе. Я о вас тоже больше понаслышке знаю. О себе Аматаэнис рассказывал немного, и неохотно. Больше говорил о своем народе в целом. Сун и не настаивал, чтобы тот выворачивал душу наизнанку: сам такое не любил, что уж там. Просто слушал, запоминал, сопоставлял факты, и потихоньку вырисовывал себе картину жития-бытия своего… пленника? Теперь Сун был в этом совсем не уверен. Кроме того, он подозревал, что по поводу содержания пленника отец сказал бы ему много далеко не ласковых слов; но отец был далеко. А содержать Аматаэниса в темнице казалось не очень правильным. К тому же, — думал Сун, — из темницы он обязательно попробовал бы сбежать. А с моим счастьем, кто знает, что осталось бы при этом от башни. И то: темницы по традиции строились как раз под лабораториями. Так что, может быть, в ходивших про Темных Властелинов слухах было и зерно истины. В тот раз они проговорили с Аматаэнисом допоздна, и расходились неохотно, спохватившись только, когда начали бледнеть звезды и занялись рассветные зарницы на горизонте. Перед тем, как скрыться за дверью, Аматаэнис обернулся и сказал: — Знаешь, когда твой орк выудил меня из моря, я понял, что никогда больше не вернусь домой. — Сейчас ничего не изменилось, — проворчал Сун. В самом деле, не мог же он ради возвращения одного эльфа на родину снаряжать корабль и заставлять команду плыть неведомо куда. Аматаэнис, словно прочитав его мысли, усмехнулся и кивнул. — Я знаю. Но сейчас... — тут он замялся, а потом махнул рукой в ответ на вопросительный взгляд Суна: — А, нет. Ничего, — и вышел. То, что утро добрым не бывает, Сун убедился уже давно. И что особенно недобрым оно кажется, если накануне ты допоздна разговаривал с эльфом, а потом еще и «на минуточку» открыл ценный фолиант, он тоже знал прекрасно. Поэтому, едва заслышав сквозь сон тихий стук в дверь, Темный Властелин всех окрестных земель и немножко моря сунул голову под одеяло, выровнял дыхание и сделал вид, что плотнейшим образом пребывает в царстве вечно юного бога сна. Не буду вставать, — подумал Сун. — Пошло оно все… — Доброе утро, Ваше Темнейшество, — прошелестел Ди, и открыл портьеры на окнах: сначала по медной палке прошуршали металлические кольца одной портьеры, потом второй… Потом, вопреки обыкновению, на некоторое время наступила тишина, и Сун понадеялся, что случится чудо и Ди уйдет. Однако спустя пару минут стало ясно, что магия — все еще удел избранных: шагов Ди он, как всегда, не услышал, но шипящий голос раздался уже около кровати: — Позволит ли Ваше Темнейшество помочь одеться? — Иди в задницу, Ди, — невнятно провещал Сун из-под одеяла, и услышал шорох ткани: кажется, Ди поклонился, засранец. — Как прикажете. Однако перед этим позвольте все-таки… — Теперь я точно знаю, что родичи тебя чуть не съели совсем не в ритуальных целях, — проворчал Сун, и сел. — Они просто не могли больше выносить твоего занудства. Ди смотрел непроницаемо и молчал. Зрачки его выпуклых глаз сузились на свету в тонкие щелочки. Сун уставился в ответ, стараясь не моргнуть. Время тянулось медленно. Роговица сохла и саднила. Ди все с тем же непроницаемым выражением мордолица непринужденно облизнул сначала один глаз, потом второй… Сун вздохнул и полез из-под одеяла. Завтрак был… пожалуй, завтрак просто был. Больше ничего особенного сказать о нем Сун не смог бы: он полностью погрузился в изучение криптограмм, машинально поднося ложку ко рту. Не то чтобы он был из тех, кто читает где угодно и когда угодно — нет. Но уж очень хотелось поскорее разобраться с шифром. Отобрать у него книгу Ди даже не пытался: знал, это чревато. Сун поскреб донышко непонятно когда опустевшей тарелки ложкой, поднес ее ко рту, задумчиво облизал, поднял голову — и тут же увидел Аматаэниса. Тот сидел напротив и по обыкновению сверлил Суна взглядом. — Чего уставился? — в рамках завязывания светской беседы вежливо поинтересовался Сун. Аматаэнис едва заметно прикусил губу и отвел взгляд. — Ничего, — уклончиво ответил он. — Просто так. Сун скептически приподнял бровь, потом пожал плечами. — Вот и ладно, — произнес он вслух, и посмотрел на замершего по правую руку Ди. — Какие новости? Удивительно, но людоящер почти всегда был осведомлён обо всем больше всех в башне, да и за ее пределами тоже. Как у него получалось собирать сведения, Сун не знал, но результатами пользовался охотно. Вот и сейчас, услышав вопрос, Ди склонился, переплетя когтистые пальцы, и зашипел: — Из казны вынесены три светильника… Сун бросил взгляд на Аматаэниса. Тот ухмыльнулся и делано скромно потупился. А еще говорят, что эльфы равнодушны к роскоши, — с возмущением подумал Сун. — Врут, собаки. Сейчас ищи эти светильники… где-нибудь по залам и комнатам. Куда он их рассовал, интересно? Пока он размышлял над этим животрепещущим вопросом, Ди перечислил еще несколько фактов из жития обитателей Темной Башни, и перешел к вопросам окружающего мира. Сун слушал в пол-уха, и потому сначала не придал значения, когда Ди сказал: — …а на горизонте появились паруса кораблей. Сун моргнул. — Не понял, — проговорил он. — Что на горизонте? Где? — На северо-востоке, — Ди был невозмутим, как абдалайский отшельник. — Паруса кораблей. В количестве… — и задумался, пытаясь подсчитать навскидку. Сун переглянулся с Аматаэнисом, и они, не сговариваясь, ломанулись из-за стола на балкон. За подзорную трубу они схватились тоже одновременно. Каждый потянул в свою сторону, и некоторое время они занимались перетягиванием. Сун был сильнее, Аматаэнис — цепче, но, как говаривал дед Суна, против лома нет приема: Темный Властелин совершенно неблагородно резко дернул на себя и стал единоличным обладателем вожделенной оптики. — Так-с, — пробормотал Сун, и поднес окуляр к глазу. — И что у нас тут? Тут — то есть «там», пока еще в открытом море — было на что посмотреть. К островам Темного Властелина шла армада: паруса, беременные ветром, белели в небе голубом, флаги трепетали на звонких мачтах, пронзающих небеса… Но Суна мало волновала эта поэтика: он прямо-таки прикипел взглядом к первому кораблю, на флагштоке которого развевалось такое знакомое по трактатам знамя. — Твою мать, — пробормотал Сун и опустил трубу. Аматаэнис смотрел на него вопросительно и тревожно. — Ты говорил недавно про дом, — задумчиво сказал Сун, постукивая по ладони трубой. Аматаэнис насторожился и кивнул. Сун хмыкнул. Вид у эльфа сейчас был точно как тогда, когда Гварлок приволок его впервые, минус мокрая одежда. — Ну так вот: ты туда скоро попадешь. Аматаэнис замер. Должно быть, не поверил своему счастью. — Ч-что? — пробормотал он. — Как? Почему?! — Потому что сюда идет флот объединенных эльфийских земель, — пояснил Сун, и со щелчком сложил трубу. — Вряд ли они именно по твою душу, но, если у них хотя бы теоретически предполагаются переговоры, то тебя придется возвращать: я только обустроился тут, башню по третьему разу отстроил, и проблемы такого масштаба не нужны мне даже больше чем абсолютно. Так что радуйся! — подвел он итог разговора. — Совсем скоро твой плен закончится. С этими словами Сун развернулся и направился в цитадель, по дороге размышляя, отчего на душе так погано. Он ведь все делал правильно. Но при этом он не мог не признать, что отдавать пленника не хотелось совершенно. Это все темновластелинское собственничество, — подумал Сун, и мрачно глянул на мелкого гоблина-служку, сунувшегося было поперек дороги. Гоблиненок пискнул и свалился в беспамятстве. — Никакого другого объяснения нет и быть не может. С чего бы еще так сосало под ложечкой?.. Дойдя до поворота коридора, Сун обернулся и посмотрел на Аматаэниса. Тот все так же стоял на веранде и смотрел — но не на приближающуюся армаду, а вслед удалившемуся Темному Властелину. Ветер вольно трепал светлые волосы, бросая их вперед, и рассмотреть выражение лица эльфа Сун не смог.