Save my soul

Неделю спустя Хранитель не появлялся и не выходил на связь, игнорируя призывы своего подопечного, выдохнутые шепотом в ночное небо через раскрытое настежь окно или выдавленные в подушку отчаянным стоном чуть позже. А Милкович ждал. Старательно выискивая возможные причины к задержке Йена наверху, брюнет продолжал просиживать часы и вечера за кухонным столом, пересчитывая звезды в ясную погоду или количество завихрений облаков, когда над Чикаго сгущалось ненастье, выкуривая пачку за пачкой и опустошая дверцу холодильника от рядом стоявших в ней бутылок Йегера. Отправляясь в неприятно холодившую кожу пустую кровать лишь под утро, чувствуя едкую горечь жженого табака на языке и ощутимую тяжесть в желудке от поглощенной хмельной жидкости, Микки заверял себя в том, что завтра, уже завтра, рыжий обязательно появится, но и следующий вечер не радовал парня желанной встречей. Масло в огонь, сжирающий внутренности Милковича продолжительной разлукой с любимым человеком, подливала Мэнди, не раз подкалывающая брата на предмет отсутствия его настроения, вызванного, по мнению девушки, исключительно отсутствием регулярного секса и неожиданной пропажей его тайного любовника, зажатое в тиски отчаяния и одиночества сердце брюнета заставляя чуть ли не остановиться от мысли, что Йен и вовсе может больше никогда не вернуться. Хранитель исполнил свое предназначение, и необходимости во встречах больше не было. Подобные мысли все чаще посещали воспаленное сознание Микки, рождая крупные мурашки липкого холода на теле и заметную дрожь рук, едва ли способных чиркнуть колесиком зажигалки с первого раза. Тупая боль в груди мешала дышать и нормально функционировать, выкручивая серебряные крылья души Йена, запертой в клетке ребер смертного, не позволяя яркому теплу и свету чистой энергии достучаться до Милковича. «Он вернется». Вера в реальную возможность появления рыжего в тихой пустой квартире постепенно сходила на нет, уменьшая количество проведенного перед окном времени и тихих призывов Хранителя, к вечеру пятницы и вовсе доходя до отметки «ноль», возвращающегося домой с работы Микки вынуждая пройти мимо двери своего подъезда, следуя по только одному ему известному маршруту. – Хей, ты тут, – окликнув сосредоточенно рассматривающего что-то в Чаше друга, подошел ближе Филлипос, останавливаясь рядом с ссутулившимся Хранителем с осторожной улыбкой на губах. – Конечно, где тебе еще быть, – отметил он вполне очевидный факт нахождения рыжего в Зале, который Йен не покидал, кажется, уже пятый земной день подряд. – Привет, – не поворачивая головы, поздоровался Хранитель, собирая взглядом с поверхности мельчайшие детали мелькающих картинок жизни любимого человека, боясь пропустить хоть что-то. – Почему ты не спустишься к нему? – решив не ходить вокруг да около и не мучить друга ненужной прелюдией, в лоб спросил Филлипос, наклоняясь, чтобы заглянуть в потухшие зеленые глаза, веки которых, он готов был поклясться, были подозрительно красными из-за сдерживаемых внутри соленых эмоций. – Не могу, – выдохнул Йен, кусая губы и сжимая кулаки на каменном борту, возрождая в памяти продолжительный спор с Верховным. – Отец, что, силу забрал? – нахмурился кудрявый, предполагая единственный вариант, способный удержать непокорного Хранителя от побега к Милковичу. – Если хочешь, я могу... – Нет, – мотнул головой рыжий, предвосхищая предложение друга нарушить ради него приказ Владыки и рождая в подтверждение словам своим легкую дымку над поверхностью Чаши. – С силой все в порядке, – пояснил он свои действия, рассеивая туман взмахом ладони, позволяя себе секундную улыбку брюнету, неожиданно повернувшемуся в его сторону и будто заглянувшему в глаза. – Тогда какого ты здесь стоишь? – захлопал в непонимании мотивов приятеля ресницами Филлипос, бегая взглядом от лица рыжего к отражению, успевшему уже смениться и показать наблюдателям очередную страницу жизни Микки. – Потому что отец был прав, – поднимая руки к лицу и прячась в дрогнувших ладонях, приглушенно простонал Йен, озвучив пришедшее в рыжую голову понимание, стоившее парню не один день терзаний и мучений. – И в чем же? – свел брови на переносице кудрявый Хранитель, ожидая услышать безапелляционный ответ, прекрасно зная, что одно единственное слово из шести букв, обозначающее испытываемые двумя молодыми людьми чувства, с легкостью перечеркнет любые возможные трудности и переступит самые высокие преграды. – Какой же ты идиот, – всплеснул руками Лип, дослушав монолог друга до конца, находя в словах его и доводах смысл, но не желая смиряться с необходимостью разлуки так же быстро, как это сделал рыжий. – Ты опять делаешь то же самое, Йен, – осуждающе покачал головой он. – Решаешь за двоих, даже не спросив у Микки, чего хочет он, – напоминая о подобном разговоре, случившемся некоторое время назад, проворчал Филлип, хватая приятеля за плечо и крепко сжимая его ключицу, беглым взглядом скользнув по мерцающим в Чаше картинкам и принимая необходимое решение. – Так будет лучше для него, – сосредоточенный на своих мыслях, обреченно пробормотал Хранитель, опуская веки в знаке капитуляции, не заметив окутавшей собеседников полупрозрачной серебристой дымки и сообразив о том, что происходит, лишь когда почувствовал знакомую тяжесть в животе, сопровождающую каждое перемещение. – Давай-ка, ты у него самого спросишь, что для него будет лучше, – подтолкнув друга в сторону замершего на месте с широко распахнутыми в удивлении глазами Микки, строго проговорил Лип, усмехнувшись неуклюжести рыжего, запутавшегося в своих собственных ногах и чуть ли не повалившегося на землю, если бы тут же ринувшийся на встречу покачивающейся фигуре Милкович не поймал своего парня в опасной близости от асфальта. – Привет, Микки, – махнул брюнету рукой Хранитель, улыбаясь тут же всплывшим в кудрявой голове воспоминаниям о голубоглазом подростке с проблемами с контролем гнева, пробывшем его подопечным пару лет. – Надеюсь, ты выбьешь из него эти идиоткие мысли, – намекнул он Милковичу о необходимости откровенного разговора и вновь растворился в тумане, оставляя в узком проулке двух молодых людей, не сводивших друг с друга взглядов и не смевших произнести хоть слово. – Это еще кто такой? – не сумев больше поддерживать это странное молчание, поинтересовался Микки, кивнув в направлении рассеявшейся минуту назад дымки. – Эм, – замялся Хранитель, пытаясь подобрать удачное определение исчезнувшему кудрявому, чтобы не раскрыть Милковичу тайну присутствия в его жизни еще одного наблюдателя. – Мой друг, – уклончиво ответил он, опуская подробности. Хотя, стоило ли ему так опасаться правды? Микки ведь и так был в курсе существования их мира. – Бывший друг, – поспешил исправиться рыжий, недовольный поступком Филлипа, вынудившего его встретиться лицом к лицу со своей самой большой проблемой. – Еще один радужный? – нервно усмехнулся брюнет, надеясь чуть разрядить напряженную обстановку и отсрочить момент разборок с потерявшимся парнем, на которого он, безусловно, злился. Просто почему-то сейчас сохранять маску обиженного и разочарованного ему стало так трудно. Слишком ярко горели зеленые глаза, блуждающие по его лицу, собирая любимый образ воедино, гулко стучало в груди вмиг ускорившее свой ритм сердце, и дрожали руки в желании обнять Йена, а душа Хранителя широко расправила свои серебряные крылья, щекоча изнутри ребра смертного, радуясь неожиданной встрече со своим непосредственным хозяином. – Да, Лип тоже Хранитель, – восприняв вопрос чересчур серьезно, честно ответил рыжий, кивая, и чуть отпрянул от поддерживающего его под локти Милковича, чувствуя себя недостойным проявленной подопечным заботы. – Но он не гей, если ты спрашиваешь в этом смы... – Бля, Йен, – усмехнулся брюнет, не позволяя парню закончить, – расслабься, – попросил он, улыбнувшись. Но Хранитель, наоборот, лишь напрягся сильнее. – Меня мало интересуют другие задницы, – поделился своими мыслями Микки, осторожно переходя к волнующему его на протяжении недели вопросу. – Мне больше интересно, где все это время пропадала твоя? – и задал его, заглядывая в зеленые глаза с требованием правдивого ответа, не позволяя рыжему даже подумать о том, чтобы разорвать зрительный контакт и отвернуться. Но взамен ожиданиям получил лишь пару движений кадыка Хранителя, молчаливо искавшего в голове правильные слова. – Проблемы какие-то? – решил помочь своему парню Милкович, предлагая возможный вариант к объяснению. – Нет, – прошептал Йен, не желая врать. – Занят был пиздецки? – поспешил с альтернативой Микки. И рыжий вновь отрицательно качнул головой, испытывая терпение брюнета на прочность. – Не мог спуститься, блять? – понимая уже, что правда желанного облегчения не принесет, Милкович готов был согласиться и на ложь. – Мог, – но Хранитель себе позволить ее не смел. – Блять, так что тогда, Йен? – не сумев выдержать ровного тона голоса и чуть прикрикнув, потребовал ответа Микки, сжимая челюсти и едва ли сдерживаясь от того, чтобы не схватить, кажется, наконец решившегося на откровение рыжего и не вытрясти из него объяснение. – Нам больше не стоит видеться, – едва слышно выдохнули обескровленные волнением губы, обрушив на Милковича разом все надуманные за время разлуки страхи и опасения, заставляя брюнета пошатнуться и отступить, благодаря грязной кирпичной стене дома, удачно появившейся за его спиной и послужившей опорой, лишь не упасть на землю. Собирая ткань легкой куртки каменной кладкой, брюнет медленно сполз по твердой поверхности вниз, оседая и подбирая ноги, не находя в себе сил для того, чтобы продолжать стоять прямо и сопротивляться тяжести тянувшего к земле неподъемного груза неожиданного сообщения. – Какого хуя, Йен? – прочистив горло от липкого горького непонимания, сковавшего голосовые связки, прохрипел Микки после нескольких минут молчания, поднимая глаза на стоявшего напротив парня, в лице того, лишенном любой эмоции, пытаясь найти хоть малейший намек на возможную шутку. – Так будет лучше, – прошептал Хранитель, подходя ближе на шаг, окончательно разбивая надежды Милковича на спасение от неожиданно пришедшего в рыжую голову понимания. – Для кого? – Для обоих, – соврал Йен, сцепляя руки в замок и выворачивая пальцы, ощутимой болью в хрустнувших суставах пытаясь заглушить другую, разрывающую на части грудь и мешающую дышать. Хранитель знал, что страдать придется лишь ему, отец обещал об этом позаботиться. Мы сотрем тебя из его памяти. – Лучше попрощаться сейчас, пока не стало слишком поздно, Микки, – попытался объяснить он, вспоминая мельчайшие детали размышлений, приведших молодого человека к неутешительному выводу, и слова Верховного, зародившие в его голове первые сомнения. Сколько у вас времени, Йен? Год? Десять? Пятьдесят? Микки смертен, и каждый новый день приближает его к Старухе на шаг. – Поверь, я хочу для тебя самого лучшего, – глотая непролитые слезы и давясь воздухом, продолжал Хранитель из последних сил, не отводя взгляда от сжавшегося в комок на земле Милковича, каждым новым словом своим будто нанося брюнету пощечину. Но остановиться не мог. Он должен быть честен перед Микки, даже если он никогда больше об этом разговоре не вспомнит. – Я хочу видеть тебя счастливым, – повторил он, втянув побольше воздуха в грудь, чтобы озвучить страшный вердикт. – Но со мной ты таковым не станешь, – на одном дыхании выпалил Йен и зажмурился, чувствуя десятки острых кинжалов, пронзивших запинающееся сердце безапелляционными доводами. Вы из разных Миров. Он никогда не сможет представить тебя друзьям или семье, никогда не назовет своим открыто. Думаешь, долго вы сможете прятаться? Хочешь ты для Микки подобного? Готов попросить его променять весь мир на тебя и четыре стены? – Но...– подал голос Милкович, поднимая голову с колен и стирая с щеки едва ли заметную дорожку влаги. – Я люблю тебя, – прошептал он, захлебываясь сотней других слов и протестов, не озвученных, но подразумеваемых полным отчаяния взглядом. – Я тоже люблю тебя, Микки, – не сдерживая признания внутри и секунды, выпалил в ответ Йен, не имея больше сил стоять ровно и опускаясь на колени напротив сидевшего на земле парня. – И поэтому должен отпустить, – выдохнул он, потянувшись к брюнету, но тот дотронуться до себя не дал – гулко прорычав на длинные тонкие пальцы, Милкович лишь сильнее сжал кулаки. – Я не могу просить тебя быть со мной, – продолжал Хранитель, уже не сдерживая всхлипов. – У тебя впереди вся жизнь, Микки, новые знакомые и друзья. Ты можешь завести семью и детей с кем-то, настоящим, не таким, как я. – Ты настоящий, – просипел Милкович, жмурясь, на секунду возвращаясь в памяти в день, когда он впервые убедился в этом. – Не настолько, чтобы стать твоим партнером по жизни, – качнул головой рыжий, озвучив факт разделившей два мира пропасти. – Я бы отдал все, что у меня есть, чтобы стать обычным человеком, чтобы быть с тобой, – ни грамма сомнения в дрожавшем голосе, – но мне им никогда не стать. – И, что? – помешал Хранителю продолжить мысль Микки. – Ты просто оставишь меня? – вытирая с лица соль, спросил он. – Скажешь «прощай» и сбежишь как обычно? – Я никогда тебя не оставлю, – Йен не хотел озвучивать этого, но рожденные в момент критического откровения слова сами рвались на волю. – Я всегда буду рядом, Мик, всегда был и буду, – поклялся он себе и подопечному, зная, что выполнит обещание даже ценой собственной жизни, – просто ты не узнаешь... И неожиданное понимание добило Милковича. – Ты не сделаешь этого, – прорычал он, вдавливаясь спиной в стену в попытках отодвинуться от рыжего, чувствуя теперь в любимом человеке страшную угрозу для самых светлых и счастливых моментов своей жизни. – Не смей, блять, трогать мои воспоминания, – угрожающее предупредил он, сжимая голову руками, будто надеясь так защитить самое ценное, что у него осталось. – Мик, послушай, – пытаясь ухватиться за локоть брюнета, позвал Хранитель. – Ты просто забудешь обо всем и будешь жить дальше, – озвучил он, наблюдая за крепко сжавшимися в черных волосах татуированными пальцами, – так будет лучше, – попытался объяснить Йен необходимость намеренного поступка, пообещать некое облегчение, но Милкович продолжить не дал. Резко подаваясь вперед и толкая Хранителя, Микки опрокинул долговязую фигуру, не ожидающую нападения, на землю, бросаясь следом и залезая на парня, размашистым ударом в острый подбородок выплескивая первую волну боли, причиненной словами рыжего. – Лучше, блять? Следующий удар пришелся в скулу даже не пытающегося защититься молодого человека, рассекая кожу и обжигая нервы механическим воздействием. – Кому, сука, лучше? Разбивая нос Хранителя и чуть поморщившись от звука сломанного хряща, Микки втянул сквозь зубы небольшую порцию воздуха, позволившую говорить. – Я люблю тебя, блять! И ты говоришь, что забыть тебя будет лучше? Зеленые глаза Йена удачно избегали встречи с наносящими все новые удары кулаками, разбившими бровь и губы, не отводя ни на секунду взгляда от пары голубых, находя в них отражение собственной боли, мешавшей пошевелиться. – Нихуя подобного, рыжий уебок, – роняя на окровавленное лицо несколько прозрачных капель, прохрипел Микки, теряя силы и лишаясь возможности продолжить побои, хватая Хранителя за грудки его серой мантии и сжимая мягкую ткань разбитыми пальцами. – Никуда я тебя не отпущу, блять, – встряхнув парня за одежду и ощутимо приложив того затылком к асфальту, выдохнул он остатки кислорода из легких, не делая нового вдоха. – Понял? Расслабляясь и падая лицом на грудь Йена, Милкович зарылся носом в ткань его мантии, стирая с лица остатки горьких мужских слез, тихо шмыгая носом и отчаянно скуля просьбы не оставлять его, через мгновение чувствуя на спине пару горячих ладоней, осторожно обнявших и прижавших к Хранителю крепче. – Не отпущу, – повторил он едва различимым шепотом в выемку солнечного сплетения рыжего, обращаясь к следу собственной ладони на бледной коже груди любимого человека, скрывающему под собой переполненное прекрасным чувством сердце. А Йен, сморгнув с ресниц липкую алую жижу, прикрыл глаза и позволил себе улыбнуться, думая о том, что отказать столь упорному и настойчивому парню он не сможет. Не хочет отказывать. Все попытки убедить себя в том, что расстаться с Микки, отпустить его и позволить жить дальше, рухнули к ногам, сгорая в пламени всеобъемлющей любви к смертному, крохотными кусочками пепла засыпая все сомнения и поспешно принятые решения, навеки хороня их под собой, обнажая истинные желания Хранителя, крепко сжимающего в своих руках самое дорогое и ценное. И пусть время играет против них. Пусть не узнать им, сколько им его осталось. Секунда, день, год или десять. Йен хотел насладиться каждым мгновением.

Tbc…