Три года спустя.
– Сколько раз мне тебя звать, блять? – проорал мужчина, швыряя в показавшегося в дверях восьмилетнего мальчика смятой банкой из-под пива.
– Я делал уроки, – ответил Микки, наклоняясь, чтобы поднять железную тару. – Что ты хотел, дядя? – спросил он, но с места не сдвинулся, оставаясь на относительно безопасном расстоянии от подвыпившего Трэвора.
– Чтобы брат порешил тебя вместе с твоей шлюхой-мамашей, но, сука, поздно уже мечтать, – прорычал алкоголик, крепко сжимая зубы, вновь не сумев сдержать в себе ненависти к ни в чем не повинному ребенку. – Пива принеси, блять, хули непонятного?
– Сейчас, – ответил Милкович, пряча кулаки за спиной, едва сдерживаясь от того, чтобы не ответить брату отца, но не зажившие еще с прошлого раза трещины на ребрах, встретившихся с ножками брошенного в ребенка табурета, заставили прикрыть рот, сильно стиснуть зубы и развернуться на пятках в направлении кухни.
– И пожрать захвати, уеба! – прилетело в спину мальчика, уже дошедшего до холодильника и копающегося в нем в поисках очередной банки любимого напитка Трэвора.
– Вот, – аккуратно устанавливая на журнальный столик перед дядей еду и выпивку, проговорил Микки, не поднимая взгляда на мужчину, зная, что получить может даже за это.
– Какого хуя так долго, блять? – но Трэвор нашел более удобный повод – смачный хлопок огромной ладони по затылку паренька заставил зажмуриться от боли и обиды, сдерживая слезы во вмиг покрасневших глазах. – Пиздуй уроки делать, выродок, – а пинок облаченной в тяжелый ботинок ноги под задницу – поспешить обратно в комнату, громко шмыгая носом и проклиная мужчину внизу, обещая себе этим же вечером пририсовать к распластанному на полу в луже крови отцу еще и Трэвора.
– Микки, – почти уже в дверях его спальни, мальчика остановил тихий женский голос, редко теперь слышавшийся в этом доме. – Малыш, зайди ко мне, – попросила Мэри, выглядывая в коридор через открытую деревянную створку в ее комнату.
– Да? – Микки не часто заходил в спальню тети, он боялся бывать в ней и сторонился пропахшего кислотой и лекарствами помещения, разговаривая с женщиной обычно из коридора.
– Зайди, пожалуйста, и закрой дверь, – настаивала Мэри, и мальчик не смог отказать своей второй маме, уже почти два с половиной года не поднимающейся с кровати. – Нам нужно поговорить, – проговорила тетя, едва заметно похлопав бледной ладонью по одеялу рядом с собой, намекая Милковичу о том, чтобы он присел на указанное место, но сильный грудной хрип прервал ее.
– Тебе больно? – поинтересовался ребенок, заметив на лице Мэри привычную гримасу, завершающую продолжительный кашель.
– Нет, малыш, уже нет, – прошептала женщина, поднимая руку, холодными пальцами цепляясь за небольшую ладошку мальчика. – Микки, мое время пришло, и скоро я уйду, – начала говорить она, прикрывая веки, не позволяя себе плакать при племяннике.
– Но... – мальчик хотел возразить, но тетя не позволила закончить:
– Прости, я подвела тебя, – выдохнула она. – Но, пока я еще здесь, я хочу сделать кое-что... – Мэри замялась, бросив быстрый взгляд на входную дверь. – Завтра к нам придет женщина из социальной службы и попросит тебя поговорить с ней, – Ребекка обещала сделать все, что в ее силах. – Ты должен сказать ей, что Трэвор тебя обижает и бьет.
– Но дядя сказал, если я расскажу кому-то...
– Он не узнает, малыш, – вновь перебила его тетя. – Эта женщина – моя хорошая подруга, она поможет тебе, после того, как я умру.
– Нет, ты не умрешь, – одного разговора почти три года назад вполне хватило Микки для того, чтобы весь следующий день и ночь проплакать, и теперь Милкович всячески избегал этой темы, не позволяя Мэри говорить подобных слов.
– Когда меня не станет, ты должен будешь жить с Трэвором и Колином, – не обращая внимания на протесты, шептала женщина, и, заметив на лице племянника неприкрытые страх и панику, поняла –
ОН был прав – и, наконец, решилась. – Я не хочу, чтобы ты оставался с ними, Микки, поэтому ты должен сказать все, что я тебя прошу той женщине. Она заберет тебя у них после моей смерти и найдет тебе новую семью, где о тебе будут заботиться и любить.
– Я буду жить в приюте? – кажется, мальчик начинал понимать. – Там, где живет Мэнди? – его лучшая подруга и названная сестренка до сих пор оставалась в детском доме, и Микки навещал ее чуть ли не ежедневно, таская из школьной столовой угощения или просто разговаривая с девочкой через забор, а иногда забирая ее с собой на прогулки в парке с Йеном.
– Да, пока какая-нибудь хорошая пара не заберет тебя к себе, – кивнула Мэри, улыбнувшись столь легкой реакции мальчика на подобные новости. – Может быть, даже вместе с Мэнди, – добавила она, заметив яркую искру надежды, загоревшуюся в голубых глазах. – Но для этого ты должен быть очень послушным и воспитанным, – Мэри знала, что этот разговор с Микки будет последним, и хотела попрощаться с племянником на самой добродушной ноте. – Но сначала ты должен сделать все, как я сказала, малыш. Пообещай мне, что расскажешь обо всем тете Ребекке?
– Обещаю, – наклоняясь к женщине, целуя бледную щеку, чувствуя на губах соль не сумевших удержаться на веках слез, прошептал Милкович, крепко цепляясь за ночную рубашку тети.
– Вырасти хорошим мальчиком, Микки, – чувствуя нежный поцелуй в макушку, услышал он хриплый голос Мэри. – Йен поможет тебе, малыш, – выдохнула женщина, в последний раз обняв племянника, напрягшегося от сказанных слов.
– Откуда ты знаешь Йена? – поднимая голову, спросил он. Мальчик никогда не говорил семье о нем, храня свою самую большую тайну глубоко в груди, под сердцем, и на рисунках, надежно спрятанных под крайней половицей чердака.
Но Мэри Милкович ему не ответила.
И, к сожалению, не ответит уже никогда.
Сердце Йена разрывалось на части, когда в отражении Чаши рыжеволосый Хранитель увидел первую слезу, скатившуюся по щеке его подопечного, склонившегося над телом умершей женщины, уже второй потери в его жизни.
Но зеленоглазый молодой человек не сдвинулся с места, оставаясь сторонним наблюдателем за мальчиком, продолжающим шептать обещания своей тете, укладываясь рядом и прижимаясь к боку бездыханной Мэри, ведь Йен знал, что уже через несколько минут в комнате появится Трэвор, не сумевший докричаться до паренька с первого этажа.
– Иоанн, – длинные бледные пальцы, блуждающие по золотому борту Чаши, заметно дрогнули, когда в зале разнесся строгий голос Верховного, материализующегося из большого белоснежного облака.
– Отец, – кивнул рыжий, не поворачивая головы, продолжая наблюдать за плачущим мальчиком, в очередной раз получившим толчок от нетрезвого дяди за то, что не позвал того сразу, как только Мэри вздохнула в последний раз.
– Я знал, где искать тебя, – подходя ближе, печально улыбнулся Владыка, уже успевший привыкнуть к тому, что его сын все свое время проводил или на Земле в компании подопечного, или в Зале, наблюдая за ним через водную гладь.
– Его тетя только что умерла, – проговорил Иоанн, указывая взглядом на мерцающую на поверхности Чаши картинку.
– Та, с которой ты говорил вчера? – тут же спросил его отец, давая понять отпрыску, что его поступок не прошел мимо него незамеченным.
– Я должен был...
– Ты нарушил правила, сын, – не дав возможности оправдаться, проговорил Верховный.
– Она никому не рассказала, – вступил в спор рыжий.
– Не важно. Ты знаешь, что это запрещено, но все равно показался этой женщине, – Владыка был рассержен на Хранителя, в очередной раз переступившего грани дозволенного. – Мало того, что о тебе знает та девочка, так ты теперь решил взрослым показаться.
– Пап, я должен был убедить ее отдать Микки в приют. Его дядя очень плохо обращается с ним, он избивает его, а брат...
– Но это не дает тебе права ставить под угрозу всех нас! – поведение сына и нежелание его признавать очевидной опасности злили отца.
– Ну, ничего же не случилось, – тут же ощетинился Йен.
– Могло случиться! Из-за твоего подопечного могли пострадать все твои близкие и друзья, Иоанн.
– Микки, – Хранитель уже давно не воспринимал мальчика в качестве лишь своего подопечного. – Его зовут Микки.
– Не важно, – махнул рукой Верховный, рассеивая картинку в водной глади, лишая отпрыска предмета сосредоточения внимания. – Не стоит запоминать имена, сын, все равно после сотого забудешь, – поделился он своим опытом, глядя в смотревшие на него с разочарованием зеленые глаза.
– Нет, – замотал головой Йен. – Микки я никогда не забуду, – прошептал он, отпуская золотистый борт.
– А ему придется забыть, – услышал Хранитель то, чего боялся уже так давно.
– Еще рано, – едва слышно проговорил он, не желая принимать очевидного.
– Через два месяца ему исполнится девять, Иоанн, – напомнил ему отец. – Ты знаешь правила, и не тебе их нарушать. Снова, – голос верховного звучал строго, не позволяя отпрыску возразить. – Или это сделаешь ты, или...
– Нет, я сам, – поспешил ответить рыжий, пряча кулаки в складках мантии.
– И девочку тоже, – лишь ответил отец, перед тем, как раствориться в облаке, оставляя Хранителя одного.
Несколько раз проведя рукой по водной глади, Йен вновь вызвал на поверхности отражение своего подопечного, громко кричавшего угрозы и размахивающего своими кулачками в обещании скорой расправы с кузеном и его друзьями, смеющимися над Микки.*
– Я не хочу прощаться, – прошептал Хранитель спустя еще долгое время наблюдений, опуская руку в чашу, переносясь к своему подопечному, сидевшему под большим деревом в парке, где когда-то висела его любимая качель, оплакивая новую потерю.
Два месяца спустя.
– А где Мэнди? – обнимая Милковича в знак приветствия, поинтересовался Йен, оглядываясь в поисках девочки.
– Мы поругались, – насупился Микки, делая шаг назад, – я ее платье испачкал, а она сказала, что я дебил, и не пошла к тебе вместе со мной, – рассказывал мальчик под легкую усмешку своего друга, прекрасно знающего, как трепетно Мэнди относится к своим вещам, ведь у девочки и было-то всего три платья. Да и постоянные ссоры этих двоих, ставших друг другу ближе чем кто бы то ни был с переездом Милковича в приют, всегда были любимым развлечением парочки, сначала бурно выясняющей отношения, а потом также бурно мирившейся, обещая никогда больше не ругаться. И «никогда» в этом случае можно было рассматривать как «до вечера».
– Жаль, я хотел вам кое-что показать сегодня, – выдохнул Хранитель, стараясь скрыть в голосе выворачивающие на изнанку внутренности тоску и отчаяние.
Понимая, что процедуру теперь придется повторить дважды, но уже ночью.
– Покажи мне, а она пусть дальше сидит и дуется из-за своего платья, – тут же предложил Микки, – глупая девчонка, – завершая высказывание самым весомым на его взгляд аргументом, Милкович схватил руку рыжего и потянул в направлении ставшего для них любимым места – широкая крона большого дерева надежно скрывала друзей от палящего летнего солнца, а массивный ствол и торчавшие из-под земли корни – самих ребят от взглядов прохожих.
– Покажу, обязательно, только вечером, – грустно улыбнулся Хранитель, следуя за своим подопечным, крепко сжимая в ладони руку мальчика, моля время замедлить свой ход или обратиться вспять, не желая расставаться с Микки, но зная, что должен сделать это сейчас.
– Мэнди сказала, что из-за того, что у меня завтра день рождения, учителя купят торт, – хвастался Милкович, занимая свое любимое место возле самого большого корня, нетерпеливо подпрыгивая в ожидании, когда напротив усядется друг, и создаст прямо на земле игровое поле и фигурки из тумана.
– Как заманчиво, – ответил рыжий, опускаясь, – угостишь меня кусочком? – поинтересовался он, чувствуя неприятный холодок в груди от осознания того, что никакого «завтра» у них с Микки уже не будет.
– Да, конечно, самым большим, – закивал мальчик, с неизменным восторгом во взгляде наблюдая за пальцами Хранителя, ловко воссоздающего фигурки и клеточки поля на траве. – Если Мэнди перестанет быть такой девчонкой, я ее тоже угощу, – проговорил он, улыбнувшись. – А остальным не дам, они идиоты, – поделился он своими наблюдениями с другом.
– Микки, мы, кажется, договаривались? – строгий взгляд изумрудных глаз тут же заставил прикусить язык.
– Лааадно, – поджал губы мальчик. – Но они, правда, идиоты, – пробубнил он себе под нос через пару минут, думая, что Йен не услышит.
А он и не слышал: подготовив все для игры, Хранитель погрузился в собственные мысли, роем взбесившихся пчел гудевшие в голове, не позволяя сосредоточиться, и вновь пытался найти возможный вариант для спасения памяти Микки, но терпел неудачу, разбивая надежды о силуэт отца, неизменно сопровождающий каждую новую идею суровым взглядом.
– ... пихнул, – голос подопечного выдернул рыжего из продолжительных размышлений, но уловить нити рассказа мальчика Йен, все же, не смог.
– Что? – переспросил он.
– Ты меня совсем не слушаешь, – поджал губы Милкович. – Я рассказывал, как Питер и Патрик Мэнди хотели обижать, а я им не разрешил, – повторил Микки, уже не так красочно и не в мальчайших подробностях.
– Надеюсь, без драк? – поинтересовался Хранитель.
– Они первые начали, – не желая признаваться во всем, уклончиво ответил паренек, тут же замолкая. – Давай играть, – и поспешил перевести тему, доставая из кармана пару игральных косточек.
– Микки, ты опять подрался? – нахмурился рыжий, понимая, что его подопечный, с первых дней решивший отстаивать свое место в приюте кулаками, вновь кому-то навтыкал. – Сколько раз я уже тебе говорил...
– Они заслужили, – твердо произнес мальчик, нахмурившись.
Раньше Милкович лишь получал тумаки от дяди и брата, принимая вынужденное поражение в неравных схватках из-за разницы в весовых категориях и возрастах, но теперь, проживая вместе с такими же, как он, детьми, Микки легко мог дать сдачи или развязать потасовку самостоятельно.
– Мы будем играть сегодня? А то ужин скоро, – желая хотя бы так закончить разговор на неприятную тему и избежать новой нотации длиною в час, пробормотал подопечный, бросая кости на траву. – Семь, – сосчитал он и широко улыбнулся, когда его фигурка из тумана сдвинулась с места, двигаясь вперед на указанное количество клеток.
– До завтра, Йен, – крепко обнимая друга на прощание, прошептал Микки, утыкаясь носом в грудь Хранителя, не желая отпускать того из захвата.
Сегодняшний день и разговоры рыжего казались мальчику странными, а ощущение приближения чего-то неотвратимо плохого, какое-то чувство грусти и печали не покидали его, усиливаясь и разъедая детское сердечко изнутри, когда они с Йеном подошли к дырке в заборе, около которой всегда прощались.
– До завтра, – выдохнул рыжий в макушку подопечного, но и сам рук не отнял, надеясь отсрочить момент расставания еще хоть на минуту. – Я буду очень по тебе скучать, Микки, – целуя черные растрепанные волосы, проговорил он дрожавшим голосом, изо всех сил стараясь сдержать нежелательные слезы, чтобы не позволить Милковичу заметить соленые капли, собравшиеся в уголках глаз.
– Но, мы ведь завтра увидимся? – конечно, мальчик тоже скучал по другу в моменты разлуки, но обещание новых встреч всегда помогало ему справиться с тоской.
– Конечно, – соврал Йен, отстраняясь, зная, что завтра увидит лишь он его, а Микки... – Только, можно, я свой подарок тебе подарю сейчас, а не завтра? – спросил он, тяжело сглотнув.
– Подарок? – а в миг расширившиеся в любопытстве глаза заставили появиться на лице горькую улыбку.
– Дай мне свои косточки, – попросил Хранитель, протягивая руку.
– Зачем? – тут же поинтересовался Милкович, но пару кубиков из кармана достал, чтобы передать их рыжему.
– Я же обещал тебе кое-что показать, – прохрипел едва слышно Йен, уже не сумев сдерживать эмоций.
Сжимая в ладони два полых пластмассовых корпуса, Хранитель прикрыл веки, выпуская наружу первую слезу, медленно скатившуюся по бледной щеке, застрявшую в пальчиках, тут же поспешивших стереть непрошенного гостя с кожи молодого человека.
– Эй, ты чего плачешь? – обеспокоенно спросил Микки, нежно гладя щеки друга уже двумя руками, собирая подушечками новую пару соленых капель.
– Прости, – выдохнул Йен, открывая глаза, позволяя своему подопечному в мерцающей зелени радужки увидеть небольшую яркую искру обжигающего пламени боли расставания, не сумевшего удержаться внутри. – Я больше не буду, – пообещал он, зная, что соврет. – Вот, – разжимая ладонь, переключая внимание Микки на белые кубики, прошептал Хранитель.
Две пластмассовые игральные кости перекочевали из одной руки в другую, а заинтересованные голубые глаза ребенка внутри пластикового корпуса уловили первое движение наполняющего теперь их тумана, переливающегося серебром, не позволяя отвести от себя взгляда.
– Как красиво, – лишь смог произнести Милкович, с открытым ртом наблюдающий за движением дымки через полупрозрачную стеночку куба.
– Никогда не теряй их, Микки, – проговорил рыжий, поднимаясь, – они принесут тебе удачу, – пообещал он. – Даже если меня не будет рядом, я всегда буду с тобой, малыш, – запуская пальцы в черные прядки, еще больше взъерошив и так растрепанную прическу, сказал он, сжимая вторую руку в кулак.
– Спасибо, – а мальчик, кажется, на секунду отвлекшись, не смог уловить в голосе друга той грусти, что услышал бы каждый – делая шаг вперед, крепко обнимая Йена за талию, Микки тихо шептал в его футболку: – спасибо, это самый лучший подарок. И ты у меня самый-самый лучший, – едва слышно проговорил он, прежде чем отпустить Хранителя, услышав звонок, оповещающий о начале ужина. – Ой, я опоздал, – улыбнулся он, отходя от рыжего. – До завтра, Йен! – крикнул, обернувшись, уже успев отбежать на десяток шагов.
– До завтра, – помахал своему подопечному молодой человек и закрыл глаза, тут же растворяясь в клубах тумана, зная, что если задержится еще хоть на минуту, не сможет отпустить его уже никогда.
А ведь ночью ему вновь придется навестить Микки, чтобы стереть все воспоминания о себе и каждом проведенном вместе дне, не забыв и про Мэнди, вынужденного свидетеля их тайных встреч.
***
Отмечая свой девятый день рождения, получая поздравления и подарки, Микки Милкович все никак не мог понять, почему сегодняшний день вовсе не кажется ему таким уж праздничным, торт вкусным, и друзья – настоящими.
А получая по голове от старшеклассника за то, что не захотел отдавать ему последний ломтик угощения, Микки крепко сжимал кулаки и зубы, думая о том, что этот кусок он оставит для кого-то особенного.
Вот только ни имени, ни образа этого «кого-то» он вспомнить все никак не мог.
Засыпая вечером в своей кровати, мальчик вновь посмотрел на большой сладкий треугольник и крепче сжал в ладошке белые игральные кости, в темноте комнаты не сумев больше увидеть серебристого тумана, заключенного внутри полых кубиков.
Tbc...
_______________________________________
* Время наверху течет намного медленнее, чем на Земле, поэтому Йену так много лет, и за время его разговора с отцом в жизни Микки уже успело произойти несколько событий.
