Ну, я как бы не планировала этого, когда села писать главу, само как-то получилось, уж простите...
Пять месяцев спустя. – Спасибо, что деньжат подкинула, – проговорил Милкович в телефонную трубку, стараясь не смотреть на сверлившую его через оргстекло подозрительным взглядом девушку. – Прости, что так мало, – выдохнула та в динамик, – на новой работе платят меньше, чем я рассчитывала, – поделилась Мэнди своим разочарованием с «братом». – Че за работа? – поинтересовался Микки, прекрасно зная, что несовершеннолетней «сестре», год назад сбежавшей из приюта, вряд ли кто-то предоставит тепленькое местечко. – На ресепшн в массажном салоне сижу, – приврала девушка, не желая рассказывать Милковичу всех тонкостей недавно освоенной профессии. – Живу там же, на втором этаже, за бесплатно, – поспешила добавить она, переводя тему в более благоприятное русло. – Саша разрешает, – печально улыбнулась брюнетка, вспоминая десять матрасов на полу чердака ветхого домишки на окраине района. – Кстати, – неожиданно вспомнила она новость, ради которой и пришла сегодня навестить Микки в колонию, – смотри, что у меня есть, – прикладывая к стеклу небольшой прямоугольник, на этот раз совершенно искренне улыбнулась Мэнди. – Ты сделала документы? – узнавая в предоставленном взору кусочке пластика удостоверение личности, вскинул брови брюнет. – Да, – поспешила кивнуть девушка. – Тоже спасибо Саше, – и месяцу работы за еду и возможность, наконец, официально появиться в этом мире, но Милковичу об этом знать не обязательно. – Посмотри на фамилию, Мик, – попросила она, прижимая трубку к уху плечом, освобождая руку, чтобы указательным пальцем обвести черные буквы на бежевом фоне возле наспех сделанной фотографии. – Надеюсь, ты не против? – спросила она, не распознав в голубых глазах брюнета ответной эмоции. – Мэнди Милкович? – собрав выбитые на пластике символы в два слова, прочитал Микки, едва заметно улыбнувшись. – Мне нравится, как звучит, – поделился он с девушкой своими ощущениями, скрывая за напускным равнодушием масштабы охватившей его нежности и теплоты к этому тощему созданию с ярко подведенными черным глазами, с надеждой и страхом смотревшими на него через заляпанное стекло перегородки. – Теперь я тебе как настоящая сестра, – воодушевившись одобрением, проговорила брюнетка, пряча неофициально добытый документ обратно в карман, вспоминая, как легко удалось получить ей свидание с братом сегодня, стоило только показать местным надзерам фальшивую карточку. – Ты всегда была ей, Мэндс, – выдохнул в трубку откровенное признание Милкович. – И ты, – сдерживая слезы на ресницах, ответила девушка, прислоняя ладошку к стеклу в желании дотронуться до родного человека, оставившего ее одну в борьбе с жестокостью внешнего мира, совершать все новые ошибки, захлебываясь сожалением после, лежа на грязном матрасе на чердаке борделя. – Всегда... – прошептала она, встречая подушечки пальцев теперь уже почти-настоящего-брата по ту сторону перегородки, ощущая на кончиках своих легкое покалывание и влагу на щеках. – Мик, что у тебя с руками? – но, заметив неожиданное движение ладони, тут же напрягаясь. – Ты же видела уже, – нахмурился Милкович, разглядывая криво выведенные буквы на фалангах. Микки сделал татуировку больше года назад, пряча за восемью символами свои чувства и эмоции, выводя на бледной коже пальцев своеобразный девиз своей проебанной жизни, подолгу рассматривая три слова, выискивая им все новые значения в тишине и пустоте тюремной камеры, дожидаясь ночи. «FUCK U-UP» не раз становилось спасением в намечающихся спорах и окрашивалось алым в развязавшихся драках, отпечатываясь в сознании обидчиков и жертв точными ударами в челюсть или нос. – Нет, я не про тату, – проговорила Мэнди, проверяя свои догадки быстрым взглядом на другую руку брата, сжимающую телефонную трубку, замечая и ее нездоровую дрожь. – Почему у тебя руки трясутся? – задала она вопрос в лоб, не желая бродить вокруг да около. – А, это, – тут же отстраняя ладонь от стекла и пряча ту под стол, отводя глаза в сторону, закусил губу Милкович. – Не выспался, – соврал он, но, понимая, что аргумент достаточно слабый, решил добавить: – а вчера в качалку ходил, вот и дрожат, – сам себе кивнул он, вспоминая свой непродолжительный опыт в посещении спортивного зала казенного учреждения, дорогу к которому он успел уже позабыть, проводя свободное время совершенно за другим занятием. – Мик, – но даже это объяснение не вызвало в девушке доверия, – что происходит? – пытаясь уловить бегающий по периметру перегородки взгляд брюнета, спросила она, прокручивая в голове возможные варианты, самым безобидным из которых сейчас казался неутешительный диагноз какого-то заболевания. Мэнди фактически выросла на улице, и прекрасно знала симптомы более оправданного ее подозрения, но в возможное пристрастие брата к наркотикам верить отказывалась до последнего. – Нормально все, – огрызнулся Микки, оборачиваясь на стоявшего за спиной у стены надзирателя, не желая признаваться в прослеживающейся на протяжении последней недели ломоте тела и треморе конечностей, моливших о новой дозе «пороха», недоступной Милковичу из-за ограниченных финансов. – Бля, время вышло, – выдохнул он, заметив спасительное движение охранника, благодаря удачное стечение обстоятельств, способное завершить неприятный для него допрос. – Придешь еще? – желая закончить разговор на позитивной ноте, поинтересовался брюнет, подарив мимолетный взгляд сестре, продолжающей внимательно рассматривать подозрительную бледность кожи его лица и неприятную синеву губ. – Да, конечно, – пообещала Мэнди под протяжный гудок, оповещающий об окончании свиданий с заключенными. – С тобой точно все в порядке? – поспешила она спросить, понимая, правда, что честно брат не ответит, но желая услышать успокоительную ложь. – Все под контролем, – а Микки не хотел врать и выбрал самый безобидный из возможных вариантов ответа, в который, к своей, возможно, непоправимой ошибке верил он сам. «Все под контролем» – думал Милкович, вставая с неудобного стула и провожая через стекло взглядом удаляющуюся фигуру сестры. «Все под контролем» – повторил он себе, нагоняя на выходе Санчеза, к которому, на его удачу, сегодня также приходил кто-то, тихо прошептав мексиканцу на ухо обещание вечерней встречи и значительного увеличения прибыли местного барыги. Микки знал, что он придет. Закрывая глаза и проминая мякоть подушки затылком, чувствуя ход по венам и сосудам микроскопических кристалликов, обещающих долгожданное опьянение и спасительную пустоту в измученном почти неделей воздержания мозге, Милкович замер на пропахшем потом и сырым бетоном матрасе, не желая спугнуть ночного гостя неосторожным звуком или движением. Он бывал здесь часто, брюнет был уверен в этом – безуспешно борясь со сном до рассвета, Микки развлекал себя, подсчитывая тихие вздохи, раздававшиеся из соседней камеры, фиксируя на стене результаты, оставляя пустыми поля проведенных в гордом одиночестве ночей, удовлетворенно отмечая, что с каждым месяцем таких становилось все меньше. Да, его не было уже несколько дней, но сегодня Милкович мог поставить на кон что угодно, точно зная, что едва уловимое шуршание из соседних «апартаментов» вновь скрасит его продолжительный вечер, к наркотическому дурману, охватившему тело и сознание, добавив дополнительных красок, дразня фантазию и заставляя вновь рисовать этот образ. Высокий или не очень. Мускулистый или совсем тощий. Смуглый или с выбеленной кожей. У Микки было много вариантов, которые он мог бы предложить своему гостю, но лишь одно всегда оставалось неизменным. Рыжий. Детские рисунки и туманные воспоминания прошлых лет крепко застолбили в мозгу брюнета этот оттенок, не позволяя другим краскам проливаться на волосы молодого человека, каждый раз давая точку отсчета к построению образа, выводя на полотне опущенных век плавные линии мазков и острые штрихи, вырисовывая в фантазии долговязую фигуру Хранителя в клубах серебристой дымки. Уже через несколько минут расползающейся по полу камеры 1B3, концентрируясь и позволяя в переливающемся свете кристаллов рассмотреть высокого парня с копной огненно-рыжих волос, с присущим ему мазохизмом вновь и вновь возвращающегося на свой молчаливый пост. – Пришел, – удовлетворенно отметил шепотом Микки, услышав первый глубокий вдох, убирая в разрез матраса остатки «фена», за время ожидания уменьшенные еще в два раза дополнительным вдохом, переходя грань привычной дозировки. – Привет, – проговорил он чуть громче, не желая сегодня тренировать мозг подсчетами, надеясь на удачу очередной попытки заговорить. Но синяя птица, кажется, забыла махнуть своим крылом над его продавленной шконкой, заменяя желанный ответ гробовым молчанием. – Ну и похуй, – проворчал Микки, вставая, чувствуя необходимое напряжение в мышцах, ненадолго обеспеченное принятым наркотиком, и дикое желание разрушить тяготившую возбужденный мозг тишину. – Можешь и дальше стоять там как блядская статуя, я все равно знаю, что ты там. Несколько шагов в направлении решетки и тусклый свет коридорного фонаря, ощутимо резанувший по воспаленной сетчатке глаз, расширенные зрачки которых изо всех сил желали поддаться рефлексу, но оставались недвижимы, обжигая зрительный нерв горячим свечением лампочки, отдаваясь тупой болью в затылке и легкой тошнотой. – Где проебывался три дня? – поинтересовался брюнет, оседая возле металлических прутьев, не желая своим односторонним бормотанием разбудить других соседей, адресовывая вопрос конкретному слушателю. А в том, что он слушает, сомнений не было. Равномерное дыхание сбивалось и подсвистывало, выдавая Милковичу эмоции молчаливого собеседника, крепко сжимающего зубы в попытках сдержать рвущийся наружу ответ. – Без тебя, пиздец, скучно было, – честно признался Микки, прикрывая веки, вызывая из памяти созданный вчерашним вечером образ, надеясь хотя бы в нем найти точку сосредоточения высказанных слов. – И бабла не было, – добавил он, задумавшись над тем, также сильно скучал бы он по ночному гостю, имей в кармане пару пакетиков «пороха». – Бля, че-т мне хуево, – поделился брюнет, сглатывая горечь, спешившую наполнить рот, в тишине помещений отчетливо слыша странное гудение где-то в ушных проходах и ощущая нездоровое напряжение в уставших мышцах. Подобное уже происходило с Милковичем – решив сэкономить на покупках в тяжелые времена безденежья, парень сменил однажды своего поставщика, чистый «фен» Санчеза вытесняя из рациона бадяжным, значительно уступающим в цене и качестве, оставившим после себя лишь лужу блевотины возле койки и продолжительный отходняк на последующие пару дней. А своему распространителю, не сообщившему Микки о наличии опасных примесей – разбитое в кровь ебло и внеочередное посещение санчасти. – Сука, – выдохнул парень, сильно утыкаясь лицом в колени, желая встречным движением погасить давление в глазницах, чувствуя острую боль в висках. – Бля, не судьба попиздеть сегодня, – прохрипел он, заваливаясь на бок и сворачиваясь в клубок, гася острые колики в кишках щипками пальцев за кожу живота, лишь усиливающими неприятные ощущения. – Бляяя, – простонал он, сжимаясь сильнее, закусывая губу и стараясь не дышать, сумев сдержать внутри отчаянный крик болевого шока. – Микки? – а вот Хранитель с этой задачей не справился, – Микки, что с тобой? – позвал он вновь, вмиг подлетая к прутьям решетки, вдавливаясь в прохладный металл лбом, пытаясь уловить хотя бы намек на движение рядом. Но зеленые глаза зацепили лишь покрытые фиолетовыми пятнами пальцы, скоблившие пол за пределами камеры Микки, не оставляя Йену иного выбора: – Эй, – через пару секунд материализуясь рядом с подопечным, позвал рыжий, опускаясь возле него на колени, дрожавшими ладонями обхватывая лицо Милковича с посиневшими губами, вслушиваясь в отрывистые вдохи сквозь плотно сжатые зубы. – Микки, посмотри на меня, – прошептал Хранитель, большими пальцами приподнимая веки брюнета, заглядывая в почти черные глаза. – Я знал, что ты рыжий, – улыбнулся Микки, захлебнувшись последним глотком кислорода. Грудную клетку неистово пекло, заставляя замершую было мышцу сделать первый толчок, приложив максимальное усилие для нового движения по критически сузившимся сосудам остановившей свой бег крови, царапая воспаленные стенки тяжелым течением, замедляющимся на поворотах и вновь грозившим встать. Большие ладони обжигали кожу груди Милковича, отправляя сквозь ребра все новые потоки энергии, надеясь воскресить бездыханное тело, восстанавливая обескровленные внутренние органы и сосуды. Сердце забилось вновь, радуя слух рыжего тяжелыми ударами, но не даря последнего аккорда к необходимой мелодии. Микки не дышал. Расправляя пальцы, концентрируя внимание на легких подопечного, Хранитель, теряя собственные силы, делился с парнем своей энергией, лишь разочарованно отмечая безуспешность попыток, и повторял их снова, надеясь на положительный результат. Но ни единого вдоха в крошечном пространстве камеры он так и не услышал. Проклиная отца за то, что на чертовых курсах Хранителям вбивали в головы лишь правила и ограничения, рыжий скулил в голос, надавливая сильнее и молясь об удаче, оставляя ярко-алые следы ожогов на голой коже груди бездыханного подопечного. Отчаяние и дикая злость охватили Йена – пробивая тело Милковича новыми импульсами, молодой человек искал пути к спасению, тихо шепча его имя, призывая очнуться. Не находя другого выхода, понимая, что свершенные действия не приносят никаких результатов, хранитель наклонился к лицу брюнета, прикрывая веки, и, аккуратно прикоснувшись к распахнутым после прощальных слов посиневшим губам, выдохнул в легкие Микки внушительную порцию серебристого тумана, наполняя полость ярко светящимися искрами, встречая их, уже заметно потускневшие, на выходе. Повторяя попытку, выдыхая в Милковича новую порцию дымки, Хранитель расширял его легкие, внимательно следя за самостоятельным опустошением, заново уча упрямый орган работать, подогревая свое рвение хрипящими звуками, вдруг послышавшимися откуда-то из глотки брюнета. Окончательно убеждаясь в правильности действий, когда подопечный громко закашлялся, широко распахнув глаза. – Дыши, – прошептал Йен, отстраняясь, выпрямляя спину и двигаясь ближе, протискивая колени под голову Милковича, не позволяя тому подняться, твердым движением руки пригвоздив затылок брюнета к ткани собственных брюк. Начинающая медленно покидать губы и кожу парня синева прощалась с зеленью глаз перепуганного рыжего, надолго обещая задержаться в его памяти и кошмарах, оставаясь вечным напоминанием упущенного времени и бесполезности всех этих никому не нужных запретов, лишний раз убеждая своенравного Хранителя в том, что принятый когда-то давно кодекс и свод правил требовал немедленной корректировки. – Йен, – прохрипел Микки едва слышно, особо не рассчитывая на возможный ответ, но твердо уверенный в правильности названного имени. Он вспомнил. – Да, – кивнул молодой человек, грустно улыбнувшись, опуская руку на бледную щеку подопечного, согревая кожу ладонью, второй рукой торопясь стереть с груди парня следы обжигающих прикосновений безуспешных попыток заставить Милковича очнуться.***
– Мне пора, – обреченно проговорил Йен, в последний раз пропуская сквозь пальцы смоляные пряди волос Микки. Повторив движение еще трижды, не сумев воплотить запланированный порыв направиться к выходу сразу. Перенеся Милковича на кровать, Хранитель провел всю оставшуюся ночь рядом, предоставляя парню свои бедра в качестве подушки, лаская кожу нежными прикосновениями горячей ладони к голове подопечного, слушая тихий рассказ Микки о неожиданно вернувшихся воспоминаниях. – Не уходи, – попросил брюнет, напрягаясь, прекрасно зная, что последует за недолгим прощанием. – Скоро рассвет, – бросая быстрый взгляд в крошечное окошко под потолком, в прямоугольнике улавливая первые оттенки синевы, предоставил рыжий неоспоримый аргумент к скоропостижным сборам. – Ты опять сотрешь мне память? – тогда задал свой вопрос напрямую Микки, не желая слышать другого варианта ответа помимо: – Нет, – замотал головой Йен, признаваясь перед самим собой в том, что никогда не сможет сделать этого больше сам, и другим теперь не позволит. – Но ты должен мне пообещать, что никому... – Никогда, – закончить ему мысль Милкович не дал, соглашаясь на простое условие. – Но только если ты пообещаешь вернуться, – проговорил он следом, прикрывая веки в страхе получить отказ. – Обещаю, – заверил Хранитель Микки, собрав пальцами крохотные колючки щетины со щек, скул и подбородка брюнета, прежде чем встать, оставляя вместо себя пуховый прямоугольник подушки. – Обещаю, я вернусь, – повторил он, делая первый шаг навстречу отцу в намерении отстоять свое право на израненную душу.Tbc...