Никому не доверяйте. Особенно женщинам

Герцог Бэкингем был не просто мрачен – он был вне себя. Настолько, что его даже немного удивляло, что же мешает ему вскочить и начать крушить всё, что окружает его: мебель, картины, богатую отделку камина и другие предметы роскошной обстановки его любимого кабинета. Обстоятельства складывались для герцога как нельзя хуже. Он потерял один из своих лучших воздушных кораблей, причём из-за тех, с кем в прошлый раз разделался играючи – из-за мушкетёров, черти бы их забрали! Миледи, выловленная из канала едва живой, почти не приходит в себя, а в бреду несёт какую-то околесицу о кардинале Ришелье – разобрать толком ничего нельзя. Но самое страшное – его постигло разочарование в единственной родной дочери, которую пришлось сперва заточить в карцер Тауэра, а теперь и вовсе прогнать с глаз долой!.. Неужели он больше никогда не сможет видеться с Алексией, а главное – доверять ей?!! С горькой усмешкой он припомнил свой же собственный совет, данный им с издёвкой Атосу ещё в Венеции: «Никому не доверяйте. Особенно женщинам. Дольше проживёте»... Мог ли тогда герцог хоть на мгновение предположить, что этот совет напрямую будет касаться его самого, да ещё и в такой искажённой форме?! Герцог в ярости пнул стул, меча глазами молнии, резко обернулся на робкий стук в дверь и выпалил: – Я же не велел меня беспокоить!!! – испуганному дворецкому, затрепетавшему под гневным взглядом герцога, словно пожелтевший лист на осеннем дереве. – Прошу прощения, милорд, но несколько раньше вы изволили сказать, что застрелите меня, если я не сообщу немедленно о том... – Говори!.. – герцог крикнул так, что стёкла в окнах жалобно зазвенели. – Она очнулась, милорд, – пролепетал дворецкий. Бэкингем ничего не ответил, но уже через секунду вылетел прочь из кабинета и помчался к собственному госпиталю, куда едва живая леди Винтер была доставлена некоторое время назад. ************ Алексия уныло смотрела пустыми глазами в окно кареты, медлительно проплывавшей по Лондонским улицам. Она мысленно прощалась с Лондоном, подарившим ей кусочек счастья, прощалась с отцом, для которого теперь стала чужой, с той жизнью, которой она жила здесь. Всё, что обрела, она бросила в жертвенный огонь собственной любви к парню, который не только никогда не узнает об этом, но даже не появится больше в её жизни. Боль сжимала сердце девушки, и она не замечала ничего вокруг... Оглушительный тревожный перестук копыт лошадей, мчащихся со всех ног по улицам Лондона, не мог привлечь её внимания, так как ей казалось, что жизнь вообще утратила какой-либо смысл. Но фигура герцога, вызывающая теперь такие противоречивые чувства, не могла промелькнуть незамеченной. Алексия, сфокусировав взгляд на Бэкингеме, явно спешащем куда-то в сопровождении охраны и свиты, не могла заставить себя не подумать о том, что же случилось, куда спешит отец и что бы это могло значить? Терзаясь этим вопросом, она не удержалась и потребовала от кучера направить карету следом. Ответ нашёлся сам собой, когда герцог спешился перед двухэтажным зданием госпиталя, построенного на его же средства и находящегося на его попечении. Поспешность и тревожное выражение лица, с которым Бэкингем исчез в дверном проёме входной двери, могли говорить только об одном: миледи очнулась. «Похоже, о ней он тревожится больше, чем обо мне», – ревниво отметила про себя Алексия. – «А ведь так было не всегда... или я ошибаюсь?» Попытка усомниться в своей неприятной догадке не помогла подавить чувство обиды. Алексия резко задёрнула шторку на окошке кареты и крикнула кучеру продолжать прежний путь. ************ Путники остановились на минуту, осматривая дорогу. Итак, они добрались до Лондона. Небо затянули низкие серые тучи. Казалось, город словно бы нахмурился от самого факта появления незваных гостей – мушкетёров, которым был заранее не рад, словно догадывался, что от этих ребят стоит ждать серьёзных неприятностей. А те будто почувствовали настроение британской столицы и тоже нахмурились, ожидая подвоха. Они осторожно проезжали по окраине города, направляясь к Тауэру не напрямую, а в объезд. Напряжение буквально повисло в воздухе, поэтому даже такие стреляные воробьи, коими они являлись, невольно вздрагивали от любой мелочи. Их нервозность передалась и лошадям и, наверное, поэтому мушкетёрские кони встали на дыбы, когда едва не столкнулись с какой-то каретой, неожиданно появившейся из-за ближайшего поворота. Кучер, управлявший каретой, резко осадил своих лошадей, и столкновения удалось избежать. Хотя французские воины и были на взводе, но привлекать к себе внимание в их ситуации грозило срывом всей затеи. Поэтому они предпочли извиниться и, раскланявшись, собрались было следовать дальше, как вдруг самый младший из них замер, услышав за спиной поразительно знакомый девичий голос: – Подождите, господа! Парень медленно развернул лошадь и встретился взглядом с той самой девушкой, которая уже дважды спасла ему жизнь, и в которой было слишком много загадочного, неизвестного, а потому настораживающего. Она вызывала смятение чувств – то, что сейчас, перед одной из самых опасных вылазок в его жизни, тем более здесь, на чужой земле, нужно было ему меньше всего. Но не мог же он просто взять и уехать, сделав вид, что не узнал её! Парень остановился и учтиво поклонился вышедшей из кареты девушке. – Прошу прощения, господа, – она говорила по-английски, но при этом нарочно подбирала фразы попроще – такие, которыми не выдаст своему кучеру ни их французского происхождения, ни цели своего обращения к ним. – Нам нужно поговорить. Атос неуверенно покачал головой и хотел было вежливо возразить, но девушка предупредительно вскинула ладонь и добавила с мольбой в глазах: – Это необходимо, уверяю вас! Атос вопросительно взглянул на своих друзей. Портос и Арамис лишь пожали плечами, но Д'Артаньян, хоть и не сменил угрюмого выражения лица, почему-то уверенно кивнул. Атос удивился ещё больше, но объясняться посреди улицы, да ещё и при кучере, было не с руки, так что он предпочёл согласиться с просьбой девушки.