Люди войны

После заверения завещания у гоблинских юристов — к моему вящему удивлению, ими работали обычные волшебники, если можно так назвать волшебников, которые работают у гоблинов — мы с Роном от нечего делать отправились в ближайшее кафе-мороженое. Есть ни мне, ни ему не хотелось, но шататься по Косому переулку нам не хотелось еще больше. Усевшись в уголке, я ждал, пока Рон сделает заказ, и пытался не уснуть. День вместе со вчерашней ночью выдался для меня очень тяжелым. В голову упорно лезла мысль, что раньше я мог не спать всю ночь и весь день, а потом еще ввязаться в битву, и после этого тоже не пойти отдыхать. Даже странно было в девятнадцать думать о том, что когда-то ты был молодым. Вообще, иногда я замечаю, что люди ведут себя далеко не всегда в соответствии со своим возрастом. Такое бывает. Тридцатилетние чувствуют себя на шестнадцать и бегают по клубам, а восемнадцатилетние завалены работой и настолько устали, словно прожили уже полвека. Я не чувствовал себя на свой возраст уже довольно давно. Еще со времен, когда мы учились на первом курсе, я всегда чувствовал себя старше, чем мои сверстники, хотя развитием несколько от них отставал. Мы были тогда детьми, но мы были взрослыми детьми. А сейчас мы пожилые молодые. По крайней мере, я. — Гарри? Ты в порядке? — я и не заметил, как Рон сел рядом, дотронувшись до моего плеча. Я с трудом разлепил глаза и улыбнулся, мысленно проклиная те мысли, которые меня так хорошо убаюкали. — Ты не очень хорошо выглядишь, дружище. — Все отлично, просто немного устал, вчера почти не спали, — почти не соврал я, заставляя себя улыбнуться еще шире. Даже не представляю, как такая улыбка выглядела на моем осунувшемся лице, и представлять, если честно, не хочу — не по себе. — Что взял? — Сливочного пива и мороженое, если не сможешь есть, не надо, я не заставляю, — сразу же оговорился друг, наверное, заметив мой полный ужаса взгляд. Мне правда было невероятно плохо от одной мысли о еде. И один только этот факт наводил меня на мысль, что ничего больше не будет, как прежде. — Спасибо, — я благодарно улыбнулся и вновь откинулся на стену, прикрывая глаза. Обед должен был быть только через несколько часов, так что у меня было время на то, чтобы немного поспать. Как я ни старался, я не мог заставить себя бодрствовать на должном уровне. В глаза будто насыпали песка, а голова кружилась от усталости, но это было не самым неприятным симптомом из всех имеющихся. Самым неприятным было ощущение, будто на грудь положили что-то страшно тяжелое. Мне казалось, что если я сию же минуту хотя бы не прислонюсь спиной к стене, то мир рухнет. В ближайшие часы я то отрубался, пребывая немного в сказочном мире странных видений, то приходил в сознание, говорил с Роном, даже выпил предназначающееся мне сливочное пиво и снова засыпал сидя. Когда друг разбудил меня окончательно, я чувствовал себя намного бодрее, чем до этого. Пусть мои попытки поспать были несколько хромыми, но они не прошли даром. — Мы же в его магазин? — спросил я, когда мы вышли на улицу. Пронизывающий холодный ветер, ударивший нам в лицо, заставил нас синхронно вздрогнуть, а меня еще и дрожащими пальцами посильнее запахнуть шерстяной плащ. — А у тебя есть какие-то другие варианты? — Рон хмыкнул, поднимая ворот своего плаща, и мельком глянул на меня. Я в ответ неопределенно усмехнулся и махнул на друга рукой: мол, отстань. Вступать в полемику на улице в такую погоду и в таком состоянии не было не то что сил, а даже самого обыкновенного желания. Молчание, в котором мы шли, не было тягостным. Я мог молчать очень долго — сказывалось тяжелое детство, проведенное в одиночестве. Вообще же, часто в воспоминаниях о детстве у меня проплывали не крики тети и дяди, не их наказания, а одиночество. Нет ничего страшнее для ребенка, чем быть абсолютно одиноким во всем мире... Мне было шесть лет. Тетя страшно наругала меня за какую-то нелепицу и заперла в чулане. Я сидел на своей ветхой кровати, укутавшись в любимое одеяло, которое давно порвалось и вообще не прикрывало мне ноги, если я захотел выпрямиться. Но я все равно любил его, потому что оно было очень теплое — оно вообще было моим единственным источником тепла. Я называл его Джо. — Мамочка должна забрать меня, — шептал я одеялу, пребывая в абсолютной уверенности, что оно меня понимает и обнимает еще крепче и теплее. — Она обязательно придет, она не могла умереть. Тетя Петунья все врет, я знаю, знаю. Она не могла просто так меня бросить. Одеяло внушительно промолчало, но мне и не нужен был ответ. Мне нужны были простые, человеческие объятия. Вытерев слезы уголком одеяла, я чуть приспустился вниз, чтобы лечь. — Она придет и мы пойдем с ней гулять, а потом пойдем домой, к папе. Он будет обнимать меня и говорить маме, что горд мной. И мама будет обнимать нас обоих. У мамы будут очень теплые руки и нежный смех. А еще у нее будут длинные волосы, очень мягкие, — я закрыл глаза и протянул руку в пустоту, словно проводил пальцами по прядям. — И она будет улыбаться, и она скажет, что я не урод и что я ей нужен... Резко остановившись, я схватился за Рона, тяжело дыша. Я уж думал, что вспышки воспоминаний навсегда покинули меня. Их не было с того самого дня, как Снейп стал самим собой и я подумал, что в этом есть какая-то определенная связь. Похоже, не было. — Какого черта? — Рон подхватил меня под руку, не давая упасть. Ноги у меня до сих пор подкашивались от только что навалившихся воспоминаний. Но хуже было из-за того, что у меня все тряслось внутри от той боли, которую испытывал маленький я из прошлого. — Дети не должны быть одни, — прошептал я, хватая ртом воздух. — Никто не должен быть один. Ни один человек на земле. Не оставляйте Джорджа. Ни за что не оставляйте. Будь с ним рядом, стань ему опорой. Он ведь один, совсем один, в своем безумии, в своем горе. Пусть, пусть люди не будут так одиноки во Вселенной. Ведь мир такой большой… Люди не должны быть одинокими. Неправда, что рождаемся мы в одиночестве и умираем тоже в одиночестве. Всегда найдется кто-то, кто скажет, что он рядом. Кто разделит боль рождения и смерти напополам. Джордж потерял себя и он только сделал первый шаг. Так что прошу, помоги ему. Я тяжело оперся об ошарашенного Рона, даже не пытаясь успокоить бессвязный поток, что лился из меня. Я чувствовал с каждым словом, как что-то меняется, неуловимо, на очень тонком уровне. Не в мире, нет. Во мне. Я ощущал себя легче, свободнее. Правильнее. Так и должно было быть, так нужно. Даже если ради этого надо чем-то жертвовать. — Хэй, — мы с Роном синхронно вздрогнули, услышав рядом довольно громкий и бодрый голос. — Вы чего тут встали? Тешите свою паранойю и проверяете, не нападут ли бандиты? — Единственный, кто на нас пока напал — это ты, — не остался в долгу друг, все еще встревоженный неожиданным происшествием. Я слышал тревогу в резковатых интонациях его голоса и чувствовал в более грубых прикосновениях. — Помоги мне лучше, Гарри плохо. Джордж тут же прекратил ухмыляться, бледнея. Он тоже подскочил ко мне и с их помощью мы довольно резво добрались до магазина. Захлопнув дверь, Уизли усадили меня в ближайшее кресло — одно из тех, что стояли для посетителей — и уставились в четыре глаза на меня, как будто я только что выдал настоящее пророчество. Но я догадывался, о чем они оба подумали. Что мне не просто плохо, а что я уже умираю. И то, что у них в головах была эта мысль, меня пугало. — Все нормально, это просто воспоминание, — я улыбнулся, поднимая обе руки в знак того, что взываю к их разуму. — Не думал, что они когда-нибудь вновь появятся. Почему-то было стойкое ощущение, что все это связано было со Снейпом. — Если бы все было связано со Снейпом, то никто из нас бы не испытывал подобные ощущения, — буркнул Рон, садясь в соседнее кресло и приглаживая растрепавшиеся волосы. — Вряд ли такие вещи распространялись бы на всех. Мы с Гермионой смотрели — это обычный поствоенный синдром. — Ничего не обычный, — вмешался Джордж, едва заметно усмехнувшись. — При обычном мы должны вспоминать только войну, а не абсолютно все, что вызывает у нас сильные эмоции. — Джордж, — я поднял на него взгляд, рассматривая так внимательно, как только мог в таком состоянии. — Тебя не смущает, что вся наша жизнь — это и есть война? Не знаю, как ты, а я не жил мирно ни одной минуты. И Рон с Гермионой тоже. — Пора бы уже начать жить мирно, — Джордж чуть пожал плечами, отходя куда-то в сторону и беря в руки одну из тех вещей, что были сделаны еще при жизни Фреда. — Ты был прав. Я всю ночь думал о том, что ты сказал, и решил, что стоит работать дальше. Я же не смогу посмотреть в лицо Фреда, если сдамся сейчас. — Я рад, — коротко кивнул я, опуская голову и рассматривая свои руки. Я действительно был рад. Оставалось только теперь убедить Рона быть рядом с Джорджем и стать его вторым близнецом. Я был абсолютно уверен, что никто, кроме Рона с этой задачей больше не справится. В конце концов, он был единственным, кто, не являясь змееустом, сумел открыть Тайную комнату. — Кстати, о работе. Как прошла встреча с поставщиком? — перевел тему разговора друг, заметив, что в комнате наступила неловкая тишина. — Успешно? — Этот человек — абсолютнейший идиот, — радостно улыбнулся Джордж, преображаясь. Его глаза сразу же засветились пусть и тусклым, но лукавым огоньком. — Думаю, мы хорошо сможем на нем нажиться. Это дало своеобразный толчок. Рон, как оказалось, довольно быстро влился в дело, проникнувшись всей прелестью атмосферы. Они говорили и говорили не переставая, делясь идеями и решая организационные вопросы. Иногда я вставлял свои пять копеек, возвращая их с небес на землю, когда они доходили до последней степени крайности в своих фантазиях, но в основном молчал, вслушиваясь в то, что они говорили, и тихо радуясь за них. Я видел и знал, что все, что я делал, все слова, что я сказал братьям Уизли, не прошли даром. И это была большая награда, которую я мог только желать. Конечно, впереди у них и радости, и горести, и неудачи, и взлеты, но начало положено. А это уже было признаком окончательного избавления от войны.