Black Tail

LIPHLICH ― マディソン郡の橋の上で

      Куга очень устал. Он слишком долго был Странником, и продолжительный путь оставил на нём свой след. Некогда тёмные волосы выгорели под лучами палящего солнца и стали более похожи своим цветом на зрелое золото пшеницы. Посветлели и глаза, будто бы стесняясь той яркости, что успели повидать ― потускнели, покорно признавая великолепие цветущего мира вокруг. Но сейчас, к концу дня, вся яркость сменялась щадящей прохладой вечера нарастающей постепенно, но пока незаметной. И хоть первые прибрежные дома уже выстроились на горизонте неровным гребнем Куга знал, что добравшись до своей лачуги будет дрожать от холода и… одиночества.       Наверное, именно поэтому он решил повременить с настоящим возвращением и свернул к песчаной тропинке ведущей к его другу. Спустя какое-то время Куга уже шагал мимо чужих лачуг, замечая на одном из балконов молодого человека, имя которого он забыл, но неловкости не возникло, мужчина не сводил встревоженного взгляда с темнеющего неба. Куга проследил за его взглядом продолжая шагать дальше ― ничего необычного. Темнота. Звёзды, не такие прекрасные, быть может, как всегда, более тусклые и мерцающие совсем нерешительно. Они казались незнакомыми, хоть и вовремя всего пути сопровождали Странника. Дело было не в звёздах, а в нём ― прошедший множество дорог и городов он боялся, что родное и знакомое с самого детства уже ему и не принадлежит вовсе, становясь чужим прошлым и чужой жизнью.       Оттого и домик друга казался не таким приветственно-тёплым, настораживал темнотой своего вида. Грозные глазницы тёмных окон следили за усталым путником, а массивная дверь оказалась наглухо закрыта, принуждая скучать. Заставляя бояться ― вдруг Куга останется стоять у порога, вдруг его не узнают и не примут? Тревога нарастала с каждой секундой, а застывшая в не свершенном повторном ударе рука так и не коснулось двери. Страх очередной потери сковал сердце мужчины, но лишь на мгновение ― послышались шаги и сонное бормотание. Тусклый свет лампы осветил окна, а после распахнулась и дверь. Очередной волной мурашек страх пробежался по спине Странника. Вышедший на порог мужчина оказался слишком высок и слишком худощав, тёмные ленты его волос блестящими змеями спускались на плечи и… наверное оставались единственной неизменной частью, что даже в нарастающих сумерках позволяла узнать старого приятеля отбрасывая прочь любые опасения о сменившемся жильце домика.       ― Ватару, ― тихим выдохом сорвалось с губ имя, что столько времени оставалось непроизнесённым и повторяемым лишь в мыслях. Куга прижался в приветственном объятии к открытой груди и облегчённо обмяк. Его не отталкивали, не гнали прочь, а тонкопалые кисти покровительственно легли на плечи, укрывая пришедшего своим невероятно-заразительным спокойствием. Даже ничего не произнося, силой своих хрупких объятий Ватару обещал, что всё будет хорошо.       ― Может чаю? Я как раз заварил твой любимый. Яблочный со свежей мелиссой, ― Ватару отстранился слишком быстро, оставляя после себя аромат трав и распахнутую дверь. Он всегда был любителем всех этих растительных чудес, что в зависимости от смешения и пропорций могли зародить различные эмоции, от тихого умиротворения до томной съедающей изнутри страсти.       ― Я не люблю мелиссу, ― напомнил Куга чуть морщась, скидывая на пол потрёпанный тряпичный рюкзак со скудным запасом личных вещей.       ― Правда? ― удивление вспорхнуло тенями с длинных ресниц. Ватару отставил чайник и вновь обернулся к небольшому уголку отведенному под кухоньку. Шелк его тёмных волос расплескался по плечам таинственной мантией, что в трепещущем свете ламп переливалась от угольно-чёрного до глубокого синего.       ― Никогда не любил, ― ноги ныли от длительной пешей прогулки, но Куга не смел садиться на примеченный стул. Его не пригласили. А нахлынувшее было ностальгическое ощущение родного человека и родного места начало осыпаться к ногам кусками пепла.       ― Ну… когда-нибудь всё случается в первый раз, ― невозмутимо выставляя заполненные до краёв чашки и широкие блюдца с горками свежих булочек на них, Ватару присел за стол, приглашая и гостя.       ― Нет. Я, пожалуй, пойду, ― предположил Куга, но сам не сдвинулся с места, будто бы прирастая к обрывкам некогда счастливых дней, что редкой пылью устилали деревянный пол.       ― Стой, ― властный тон и без того каменные ноги сделал ещё тяжелее. В глазах Ватару странным отблеском отразился этот приказ, а после он смягчился немного. ― Присядь. Расскажи мне, как прошел твой день. Расслабься.       ― Как прошел мой день? ― Куга горько усмехнулся и рухнул на предложенный ему стул. ― Да также, как и предыдущие сотни дней. В тишине, собственных мыслях и утомительном пути. Только знаешь, оказалось, что твоё тихое игнорирование ― словно маленькая месть, ещё утомительней. Ватару, меня два года не было, а ты не изменился ничуть! Будто бы я вышел на балкон покурить и вернулся обратно, а ты теперь недоумеваешь моей требовательности чего-то большего! Как прошел мой день? Ужасно! Из-за него смысл потеряли все дни предыдущие, вот и всё.       ― Давай помолчим, немного… Пожалуйста, ― отпрянувшая рука гостя не позволила накрыть её теплом ладони, и теперь Ватару с мерной медлительностью потирал виски силясь утихомирить начавшуюся головную боль.       ― Молчание! Опять, ― голос сорвался на хрип и разгорячённый Куга сделал глоток чая из стоящей рядом глиняной чашки, силясь избавиться от сорванных ноток и переводя дыхание перед новой тирадой. Да только та растворилась в приторно-мягких нотках, так и осталась непроизнесённой, затерявшись в чарующем аромате. И молчание действительно наступило, как и хотел того Ватару.       ― Ты думаешь, я не скучал по тебе? ― голос его был тих, но достигал каждого уголка его дома. ― Думаешь, не заметил тех лет, что тянулись без тебя с убийственной медлительностью? Да я чуть с ума не сошёл, в каждом шорохе признавая твоё возвращение!       ― Но я думал…       ― Куга! Давай хотя бы сейчас, в этом молчании мы будем честны друг с другом, ― сокрушенно опущенные на стол руки породили достаточный грохот, чтобы булочки, лежащие до этого аппетитной горкой, неряшливо рассыпались в разные стороны.       Он больше не хотел говорить ничего, а Куга ― просто не мог. Тишина вплеталась в сладкое послевкусие чая и отчего-то не казалась невыносимой.       ― Успокоился? ― Ватару затянулся сигаретой, разглядывая пришедшего будто бы насквозь, силясь и взгляда виноватого не потерять и уследить за сводкой новостей, что вещала девушка-ведущая.       ― Наверное, ― делая ещё один глоток успокаивающего напитка, Куга говорил шепотом, чтобы не мешать тишине вплетаться во вкус травяного напитка. – Слушай, где ты берёшь все эти сорта? Это же надо только придумать… яблоко и мелисса.       ― Сам собираю в лесу, в свободное от выступлений и репетиций время, ― невозмутимо отметил басист, прежде чем рассмеяться негромко, разбивая томным придыханием то, напрасно хранимое Кугой. ― В магазине, Куга… конечно же в магазине. В том же самом, в котором ты и сегодня потерялся на два часа.       ― У тебя вид был такой серьёзный, будто…       ― Прости, что не пошел с тобой, ― на этот раз, в этом мире, хрупкость рук вокалиста накрыли ледяные ладони, вместе с ними обнимая насыщенно-синий фарфор чашки и расплескивая несколько капель в своём порыве на прохладу кожи. ― Я не умею…       «…ждать», ― мысленно закончил за друга вокалист, вновь принимая пьянящие объятия спокойной тишины. Тишины замедляющей время, приближающей миры и объединяющей потерянные души, что, казалось, были потеряны в круговороте похожих друг на друга дней.