***
Когда Дженни добралась до покоев Авериллиона, солнце уже стояло высоко в небе. Как и следовало ожидать, учитель тут же вызвал её к себе. Поморщившись при мысли о неприятном разговоре, она глубоко вздохнула и вошла в комнату, тщательно прикрыв за собой дверь. Судя по напряжённой спине эльфа и суровому выражению обычно столь мягкого лица, разговор действительно предстоял не из лёгких. — Добрый день, учитель, — поздоровалась она осторожным тоном. — А он добрый? — прохладно поинтересовался Авериллион. С тяжёлым вздохом Дженни опустилась на стул напротив, который, судя по всему, был приготовлен специально для неё. Хмурый взгляд учёного буравил её лицо, и она внезапно почувствовала себя провинившейся маленькой девочкой перед строгим отцом. При одной этой мысли девушка нахмурилась и с вызовом подняла глаза. Она любила Авериллиона всем сердцем, но то, что случилось между ней и Трандуилом, касалось только их двоих. Кроме того, она уже давно не была маленькой девочкой и имела полное право распоряжаться своей личной жизнью. Да и Авериллион не был её отцом, хотя иногда вёл себя именно таким образом. — Ты ничего не хочешь мне сказать? — спросил эльф, нахмурившись при виде вызывающе-непокорного выражения её лица. — Думаю, вы и так обо всём догадались, — пожала плечами Дженни и неожиданно для самой себя залилась румянцем. Поморщившись, он потёр лоб рукой, словно пытался прогнать неясную боль, и лишь в этот момент Дженни заметила, насколько усталым он выглядит. — Вы… вы не спали всю ночь? — пролепетала она, пронзённая внезапным чувством вины. — А ты как думаешь? — сердито бросил Авериллион. — Ближе к утру я не выдержал и поднялся в королевские покои, где стражники быстро дали мне от ворот поворот. Ты же знала, что я буду ждать тебя, Нимсириэль! — Учитель, я… — Дженни беспомощно осеклась. Что она могла сказать, если тут и без слов всё понятно? — Простите меня, — прошептала она. — Я должна была… я не думала, что… — За что ты просишь прощения, глупое ты дитя?! Ты ведь даже не понимаешь… О Эру! — эльф вскочил со стула и заметался по комнате, сжимая и разжимая кулаки. — Это моя вина… — бормотал он невнятно, — моя вина… Я знал, знал, что что-то не так! Я должен был вмешаться, но… я просто не мог поверить в это… Я надеялся, что он… Ты же… ты же совсем дитя! Я доверял ему! Как мог он?! Как посмел он?! Выкрикнув последние слова, он рухнул на стул и прикрыл глаза трясущейся рукой. Дженни потрясённо пялилась на него, не в состоянии вымолвить ни слова. Господи, ну почему эльфы вечно всё так усложняют?! Какое это имеет значение, если она всё равно уезжает через пару дней?! — Я не дитя, Авериллион, — вымолвила она, наконец, дрожащим голосом. — Я взрослая женщина. Учитель, я люблю вас всем сердцем, но вы должны понять, что произошедшее прошлой ночью касается лишь меня и короля Трандуила. Эльф резко опустил руку, и Дженни едва не задохнулась, встретив его гневный взгляд. — Четыре года ты жила среди нас… — прошептал он сдавленно, — но так ничего и не узнала об эльфах. Он мой король, Нимсириэль! Как могу я жить спокойно, зная, что мой повелитель пал так низко?! Видит Эру, столько раз я находил оправдания его непотребным деяниям, столько раз я прощал его… Но я не могу больше! Не могу! Дженни застыла, задыхаясь от обиды. — Почему вы говорите так? — выдавила она, борясь с проступившими на глазах слезами. — Потому что я человек? Это что настолько… настолько постыдно для эльфа — быть с человеком? Ответом на эти слова был шумный вздох. — Видишь, — глухо пробормотал Авериллион, — я был прав, говоря, что ты ничему не научилась за эти четыре года. Я оказался плохим учителем для тебя, дитя моё, — его тонкие губы исказила грустная улыбка. — Дело не в том, что ты человек, Нимсириэль. Союзы между эльфами и людьми действительно крайне редки, но они случаются. Дело в том, что вы не связаны узами брака, а внебрачные связи… немыслимы для нашего народа. Дженнифер поджала губы и хмуро посмотрела на эльфа. — Вы имеете в виду внебрачные связи с людьми? Или к эльфам это тоже относится? Авериллион бросил на ученицу пристальный взгляд. — Почему ты спрашиваешь? — Потому что я не первая, — сказала она с вызовом. — У него были другие лю… любовницы. Он сам сказал. И зная эльфов, я ни за что не поверю, что вам ничего об этом не известно. Но почему-то в ваших глазах он «пал» лишь после связи со мной. Поморщившись, он устало потёр переносицу. — Любовницы? — переспросил он с таким выражением, словно это слово оставило горький привкус на его языке. — Нет. Есть лишь… была лишь одна. И ты права: такое невозможно скрыть в эльфийском обществе, поэтому я… да, я знал об этом. Дженни сжалась на стуле, пронзённая острым уколом ревности. Её так и подмывало расспросить Авериллиона подробнее об этой неизвестной эллет, но она сдержалась. От этого станет только хуже. — А это, значит, не считается «падением»? — с горечью поинтересовалась она, пряча покалывающие от слёз глаза. — Вы лицемерите, учитель. После этих слов в комнате повисло гнетущее молчание. — Ты права, дитя моё, — выдохнул, наконец, эльф, обессилено откидываясь на спинку стула. — Я лицемерю… но не в том, в чём ты обвиняешь меня. Я знал, что у короля Трандуила была… любовница. Я не понимал… не мог понять этой безнравственной противоестественной связи, но я нашёл ей оправдания. Или, по крайней мере, пытался. — Видит Эру, я всегда любил нашего короля и желал ему счастья… Эльфы других королевств недолюбливают нашего правителя, считая его жестоким и чрезмерно суровым, но они не знают, каково это — жить в Лихолесье, под нескончаемым гнётом тьмы и беспрестанным натиском орков и пауков… — Ни в одном из эльфийских королевств тлетворное веяние Искажения не ощущается так сильно, как в этом. Здесь всё искажено: наш лес, мы сами и более всех наш король, ибо мало кому в Средиземье довелось испытать столько, сколько испытал он. Но, несмотря ни на что, Трандуил сохранил наш народ, за что я, как и другие лесные эльфы, буду вечно ему благодарен. Даже в самые тёмные времена мы были счастливы под его правлением. Но он не был… О нет. — Он был глубоко несчастен с тех самых пор, когда вернулся, искалеченный драконьим пламенем, с обугленных земель Мордора, в которых захоронил своего отца. Немногие знали об этом, ведь Трандуил, как никто другой, умеет скрывать свою боль. Но я знал. Я видел страдание в его глазах даже в те моменты, когда он с улыбкой поднимал кубок с вином, сидя во главе накрытого к пиру стола. Юные эльфы не видят этого, они не знают, каким их король был до той страшной бойни в Проклятом Королевстве. Они не ведают, что, чем больше он страдает, тем чаще устраивает праздники и пиры, тем веселее смеётся и тем больше пьёт вина… Тут эльф вздохнул и смолк, уставившись невидящим взором в пространство. Дженни затаила дыхание, не смея прерывать думы своего учителя, хотя сама едва не сгорала от нетерпения услышать продолжение истории. Очнувшись от тяжёлых воспоминаний, учёный продолжил: — Я не знаю, когда Трандуил впервые обратил внимание на Элениэль, но родители привели её ко мне, когда эллет едва переступила порог девичества. По приказу нашего повелителя, я должен был дать Элениэль образование, достойное королевы Лихолесья. Услышав последние слова, Дженнифер изумлённо уставилась на эльфа. — Да, — подтвердил тот с грустной улыбкой. — Она была моей ученицей. Так же, как и ты, дитя моё. Но Элениэль была совсем другой… Она была тихой, робкой, мечтательной и очень послушной — полная противоположность тебе. Мне тяжело было с ней, должен признаться. Как достучаться до ученика, который вечно витает в фантазиях? Элениэль могла часами сидеть с раскрытой книгой на коленях и мечтательной улыбкой на устах, а я мог часами любоваться её чарующим лицом в эти мгновения, ибо, видит Эру, никогда прежде я не встречал эллет прекрасней. — Так же, как последняя мерцающая звёздочка на небесном своде, окрашенном румянцем утренней зари, она приковывала взгляды всех и каждого, затмевая своей нежной красой великолепие пышно разодетых придворных эллет. Поэтому никто не удивлялся тому, что Элениэль привлекла внимание Трандуила в столь юном возрасте. И с того самого момента её растили, как королеву, хотя она уже была изнежена сверх всякой меры, ведь её родители происходили из богатого и благородного Синдарского рода. — Часто я задавался вопросом, будет ли она хорошей королевой? Правители должны быть близки к своему народу, а она не знала ничего, помимо жизни во дворце. Но даже от придворных Элениэль была далека. Она словно жила в своём собственном мире, сотканном из сказок и древних преданий, которые столь сильно пленяли её, и никому не было доступа в этот мир, кроме неё самой. Иногда мне казалось, что именно этим она и привлекла Трандуила. Горе, страх, боль, страдание — такие чувства не существовали в её маленьком мирке; она была, словно чистый белоснежный лист, на котором Трандуил желал переписать свою жизнь заново… — Была ли это любовь, спрашиваю я себя до сих пор. О да, король любил её красоту, чистоту и непорочность, но любил ли он её? Не знаю. Знаю лишь то, что она никогда не любила его по-настоящему. Мне всегда казалось, что Элениэль была не против принять титул королевы Лихолесья: она согласилась на эту роль в юном возрасте и ни разу не высказала ни слова протеста или недовольства. Окружающую её роскошь она принимала, как само собой разумеющееся. Так же, как и безраздельное внимание нашего повелителя и, возможно, считала, что со временем полюбит его. Но судьба распорядилась иначе… — К тому времени Элениэль уже достигла брачного возраста и перестала быть моей ученицей, но по дворцу поползли слухи, поэтому мне многое было известно. Я узнал, что однажды она явилась к своим родителям под руку с простым сильванским эльфом, одним из бесчисленных лесных лучников, и попросила благословение на брак. Они, конечно же, отказали. Я счёл их решение разумным. Элениэль, скорее всего, не осознавала, насколько отлична жизнь обычного лесного эльфа от жизни высокородного придворного. Она, как мне кажется, не смогла бы жить в лесу, а тот лучник вряд ли был бы счастлив, променяв небо над головой на тёмные дворцовые своды. Но что эти жалкие препятствия для истинной любви? Тогда я думал, что люби они друг друга по-настоящему, то непременно нашли бы способ быть вместе. Но они расстались… — Лучник пал в сражении всего через несколько месяцев после того, как было объявлено о помолвке Трандуила и Элениэль. И лишь во время свадебного пиршества, глядя в печальное лицо моей юной королевы, я усомнился в разумности решения её родителей. Элениэль никогда бы не пошла против их воли: она была слишком робка, слишком послушна и слишком привычна к той жизни, которую они выбрали для неё. Вне всякого сомнения, её родители желали счастья своей единственной дочери, но они позабыли, что счастье не всегда является нам в том виде, в каком мы ожидаем его… Тут Авериллион остановился и сделал глоток воды, чтобы промочить пересохшее горло. Дженни сидела, едва дыша и с нетерпением ожидая продолжения рассказа, потрясшего её до глубины души. Столько раз, машинально перебирая клавиши фортепьяно, она украдкой рассматривала лицо Трандуила, погружённого в свои мысли, и отчаянно желала проникнуть сквозь преграду его невидящих глаз, узнать, о чём он думает, что вспоминает… Тогда он представлялся ей заковыристой головоломкой, которую можно разгадать, лишь отыскав способ открыть наглухо запертую дверь. Теперь же Дженни видела, что за дверью её ждала не разгадка, а большой запутанный лабиринт, и только бог знает, смогла бы она когда-либо найти его центр среди бесчисленных тупиков и переходов… Но до чего же удивительна женская природа: прямо сейчас ей ничего не хотелось больше, чем затеряться в этом лабиринте навсегда. И из всех вопросов, порождённых в её голове этой невероятной историей, лишь один был чётко оформлен: как можно НЕ любить его?! Как Элениэль могла остаться равнодушной к Трандуилу? В этот миг для самой Дженни любовь к этому странному эльфу казалась такой же естественной, как дыхание, и была так же необходима, как воздух… Авериллион между тем продолжил свой рассказ: — С рождением Леголаса мне выпала честь быть одним из учителей юного принца. Элениэль часто присутствовала во время наших уроков, хотя я сомневаюсь, что она могла бы повторить хоть слово из наших бесед. Обычным выражением её лица в те дни была глубокая, тяжёлая задумчивость. Меня поражало, как сильно она изменилась всего за несколько лет. Наверное, точно так же меняется соловей, заключённый в золотую клетку. Не было больше робкой мечтательной прелестницы. Её место заняла Лихолесская Королева — столь же прекрасная и столь же угрюмая, как и королевство, которым она управляла. Ничто больше не радовало её; лишь проделки маленького принца иногда вызывали улыбку на её устах. Я знал, чувствовал, что Элениэль любила своего сына, но от этого ей было лишь тяжелей. Иногда, когда она смотрела на него во время наших занятий, на её лице появлялось странное выражение горечи, страха и вины, при одном виде которого у меня леденело сердце. Не так родители должны смотреть на своих детей… Я часто гадаю, любила бы она Леголаса сильнее, будь он сыном её любимого лучника?.. Оставила бы она его в этом случае? Услышав последние слова, Дженнифер ошеломлённо уставилась на эльфа. Тот смолк, вперив задумчивый взгляд в мерцающее пламя оплывшей свечи на столе. — Она… оставила сына? — потрясённо пролепетала Дженни, чьё сердце сжалось в приступе острой жалости к высокому светловолосому эльфу, которого она видела лишь несколько раз. Авериллион поднял на ученицу тяжёлый взгляд. — То, что я расскажу тебе сейчас, является тайной, в которую посвящены лишь немногие в этом королевстве, Нимсириэль, — сказал он глухо. — И ты должна хранить её, дитя моё. — Конечно, учитель, — поспешно кивнула Дженни. Эльф поднялся со стула и, запустив руки за ворот своего кафтана, извлёк небольшой ключ, висящий на толстой серебряной цепочке. Сняв цепочку с шеи, он отпер ключом один из ящиков своего стола и вынул искусно вырезанную деревянную шкатулку. — Когда Леголасу исполнилось семь лет, Элениэль решила отправиться с визитом в Ривенделл, чтобы познакомить сына с Лордом Элрондом и Леди Келебриан. По причине королевских обязанностей повелитель не мог присоединиться к семье, но он послал две сотни воинов им в сопровождение. Через две недели после отбытия королевской процессии, ко мне явилась одна из служанок её величества и передала письмо от Элениэль. Тут Авериллион поставил шкатулку на стол, открыл украшенную резьбой крышку и вынул пожелтевший от времени свиток. С величайшей осторожностью учёный расправил древний пергамент, и Дженни склонилась над листом с тревожно колотящимся сердцем. Письмо было написано на Синдарине красивым чётким почерком, без столь любимых эльфами завитушек и украшений, поэтому, несмотря на побледневшие от времени чернила, она без труда смогла разобрать текст.Мой дорогой друг.
Прости меня за то, что я возлагаю столь тяжкую ношу на твои плечи, но никому в этом Королевстве я не доверяю больше, чем тебе. И никто не знает меня лучше, чем ты, мой премудрый учитель. Мои родители всегда видели во мне лишь послушную дочь, слишком юную и наивную, чтобы самостоятельно вершить собственную судьбу. Для моего мужа я словно красивая кукла, потеха его гордости и украшение его трона. Он видит лишь прекрасную оболочку, но то, что внутри, ускользает от его всевидящего взора. Для моих подданных я чарующая правительница, которая по силе и мудрости никогда не будет равной своему супругу. Лишь ты видел меня таковой, какой я была на самом деле… ты и мой любимый Ласкалан. Помнишь, однажды я спросила тебя, определяют ли эльфы свою судьбу, либо же вся наша жизнь предначертана Единым заранее? Ты сказал: «Эльфы подобны звукам в сложной мелодии: у каждого звука своя судьба и предназначение, но вместе они сливаются в единую песнь, сотворённую Единым. Таким образом, на каждого из нас возложена определённая задача, но мы вольны выбирать, каким путём достигнем её исполнения. Не важно, каким образом музыкант создаёт необходимую ноту, главное, чтобы эта нота звучала в гармонии с мелодией». «О чём же эта мелодия», — спросила я. Ты ответил:«о любви…» Ах, мой дорогой учитель, если бы ты знал, как глубоко ранил меня твой краткий ответ! Ведь если вся мелодия звучит во имя любви, то любовь должна быть смыслом каждого отдельного звука, каждой отдельной жизни. А в моей жизни больше нет любви. Словно бесталанный музыкант, я перебираю позолоченные струны арфы, пытаясь воссоздать ликующую трель простенькой деревянной свирели, и удивляюсь, почему не могу извлечь желанный звук… Я совершила страшную ошибку, Авериллион. Ошибку, которую обязана исправить, чего бы это ни стоило. Я не могу… не могу полюбить его. Видит Эру, я пыталась. Я думала, что дитя откроет наши сердца навстречу друг другу, позабыв, что дети должны быть плодом супружеской любви, а не её зачатком. Я люблю Леголаса больше жизни, но сама мысль о том, что я должна буду провести остаток вечности с его отцом, наполняет меня ужасом. Моя душа принадлежит другому, и только с ним я могу быть счастливой! Если бы только я могла разорвать собственное сердце и отдать одну его половину моему зелёному листочку, а другую — моему солнечному листку, то не было бы эллет счастливей ни в Средиземье, ни за его пределами. Но я должна сделать выбор, и при одной лишь этой мысли моя душа плачет кровавыми слезами. Быть может когда-то, когда Леголас встретит ту, что предназначена ему судьбой, он сможет понять и простить меня… Я знаю, что должна дождаться, пока он подрастёт… но я не могу больше. Каждый новый день затягивает меня всё глубже в бездонную пучину отчаянья, я словно истончаюсь, теряю саму себя капля за каплей… Молю тебя, Авериллион, возьми Леголаса под свою опеку. Я знаю, что Трандуил возненавидит меня, узнав о моём трусливом поступке, и боюсь, что он воспитает нашего сына в духе ненависти и презрения ко мне. Поэтому прошу тебя, когда Леголас достигнет подходящего возраста, разъясни ему всё, что я должна была объяснить. Расскажи, как сильно я люблю его и как безумно страдаю оттого, что вынуждена оставить его… Ни на кого не могу я возложить эту ношу, лишь на тебя, мой бесценный учитель. Мои родители, возможно, отправятся в Валинор вслед за мною, а Трандуил… Боюсь, он нескоро простит меня. Я собираюсь молить Валар о расторжении нашего брака и надеюсь, что Благословенный Манвэ соизволит выслушать меня и позволит мне воссоединиться с Ласкаланом. Если же нет, то я спущусь в Чертоги Мандоса, чтобы провести остаток времён в Царстве Мёртвых, ибо на что мне вечная жизнь, если в ней нет места любви?
Элениэль.
Увидев, что Дженнифер закончила читать, эльф осторожно свернул пергамент и положил его обратно в шкатулку. — Она покинула Ривенделл через несколько дней после прибытия, оставив сына под защитой Лорда Элронда, — тихо сказал он. — К сожалению, Элениэль так и не добралась до Серебристых Гаваней. Её отряд был перебит, а она сама оказалась в орочьем плену. Лишь через два года беспрестанных поисков и допросов король Трандуил узнал, что она умерла от пыток в пещерах горы Гундабад. Тяжело вздохнув, Авериллион запер шкатулку в ящике стола и повесил ключ на шею. Затем устало потёр лоб рукой. — Люди думают, что эльфы совершенны, — вымолвил он, наконец, после продолжительного молчания, но это не так. Мы тоже совершаем ошибки, и, видит Эру, мы платим за эти ошибки сполна. Элениэль страдала, но Трандуил страдал не меньше её. Быть может даже больше, ведь он считал себя виновным в её страшной смерти. — Часто, раздумывая над его жизнью, я поражался незавидной судьбе моего повелителя. Столько потерь, столько боли, столько страданий… Поэтому, прослышав о связи Трандуила с одной из придворных эллет, я старался не осуждать его. Не думаю, что ты знакома с ней — она ведёт очень замкнутый образ жизни. Её зовут Эйлиан. Так же, как и король, Эйлиан была рождена в Дориате, и они знали друг друга с юных лет. — Мне хотелось верить, что после многих тысячелетий одиночества и нескольких роковых ошибок они разглядели, наконец, свою истинную судьбу друг в друге. Элениэль собиралась расторгнуть брак или остаться в Чертогах Мандоса навсегда, а значит, ничто не препятствовало новому союзу нашего повелителя. Но его так и не случилось… Именно тогда я начал подозревать, что Искажение коснулось короля Трандуила сильнее, чем я предполагал раньше, ведь такая связь абсолютно противоестественна эльфийской природе. И вот сейчас… ты, моё дитя. Тут учёный наклонился, взял дрожащие руки Дженни в свои ладони и посмотрел ей в глаза. — Нимсириэль, — молвил он тихим голосом, — видит Эру, ни одного из моих учеников не любил я так сильно, как тебя. Ты словно дочь мне, милая. Когда ты сказала, что я лицемерю, ты была права. Будь на твоём месте любая другая человеческая или даже эльфийская женщина, я бы не гневался так сильно. Я был бы страшно встревожен и опечален за своего господина, но разгневан? Нет. Мой ум твердит, что судьба моего повелителя должна значить для меня больше, чем судьба смертной, но сердце моё болит за тебя сильнее, чем за кого-либо другого… Ты веришь мне, Нимсириэль? Дженни посмотрела на дорогое лицо своего учителя, которое расплывалось из-за проступивших на глазах слёз, а затем внезапно кинулась ему на шею. Эльф крепко обнял её и провёл ладонью по содрогающейся спине. — Я… я люблю его, Авериллион, — прорыдала она. — Я т-так сильно л-люблю его… Что мне теперь д-делать? Я такая… такая… г-глупая… Бес-бестолковая… — Тшшш, не ругай себя, дитя моё. Влюблённые не делятся на умных и глупцов, ведь мы любим сердцем, а не умом. Вопрос лишь в том, любит ли он тебя? Если да, то никто и ничто не сможет воспрепятствовать вашему браку. Если же нет, то тебе придётся оставить его, милая, ради него самого. Трандуил — эльф, и физическая связь, не одухотворённая любовью, разрушает его, даже если сам он не желает признавать это. Дженнифер горько рассмеялась и взглянула в серьёзные глаза эльфа: — Сам этот вопрос звучит абсурдно, — дрожащим голосом выдавила она. — Посмотри на меня, Авериллион. Брак? Любовь? О чём ты говоришь? Это же просто смехотворно! Как он может любить меня?! — Если хочешь узнать ответ на этот вопрос, тебе придётся спросить его, не меня. Дженни жалко усмехнулась и с тяжёлым вздохом уткнулась в плечо эльфа. Жизнь в Средиземье научила её быть сильной и мужественной, но, видит бог, она скорее согласилась бы встретиться с орком лицом к лицу, чем решилась бы задать Трандуилу этот вопрос. Любит ли он её? Чтобы он, прекрасноликий эльф, правитель могущественного королевства полюбил её, простенькую человеческую девушку с непримечательным личиком и изуродованным шрамами телом? Это как красавица и чудовище наоборот. Нет, об этом даже думать смешно. Та любовь, которая у них есть сейчас — порочная и противоестественная для него, пронзительная и прекрасная для неё — это всё, что было даровано им судьбой. И эта любовь окончится всего через пару ночей, и она не станет препятствовать этому. Потому что так будет правильно. Потому что так оно и должно быть. (1) Серебристые Гавани (Митлонд) — город-порт на западном побережье Средиземья, откуда корабли направлялись в Валинор. 2) Legolas (синд.) — Зелёный Лист. 3)Lascalan (синд.) — Лист Дневного Света.