Молчащий трамвай

Большие круглые часы на вокзальной башенке уже пробили пять, когда Труди вошла к представителю лифто-железнодорожной компании. Она и не подумала постучаться. - Со всеми жалобами - к начальнику вокзала, - раздраженно произнес сидящий за столом мужчина в зеленой форме. Потом он поднял глаза и озадаченно посмотрел на посетительницу. - Да, да, конечно, я все понимаю, - кивнула Труди и улыбнулась - дружелюбной улыбкой, демонстрирующей ямочки на щеках. В глазах представителя компании, привыкшего к более нахальному обращению, появилось что-то блаженное. - Ваш машинист заболел, - её голос звучал мягко. - Что-нибудь со спиной или живот прихватило - в общем, придумаете, как написать покрасивее. Мне нужно только письменная просьба для машиниста первой категории, чтобы он согласился вести поезд вместо заболевшего коллеги. Представитель компании моргнул. - Но позвольте, - возразил он. - У них ни живот... ни спина, - прозвучало совсем уже неуверенно под вежливым взглядом Труди. - О каком машинисте первой категории вы говорите? - воскликнул представитель компании в полной растерянности. Труди снова улыбнулась. - Это я, - удостоверение в кожаной обложке легло на стол. - Знаете, - она чуть наморщила брови, - вы вольны поступать так, как вам хочется. Но поезд с Черненого этажа уже на станции Трав-да-Окси, и вела его я, - Труди пожала плечами, виновато улыбаясь: ни дать ни взять леди, объясняющая кавалеру свои дамские капризы. - Мы с его машинистом... скажем так, договорились, а вам нужно это как-то объяснить в отчете. Я предлагаю самый легкий вариант. Только мне нужно, чтобы вы от имени лифто-железнодорожной компании подтвердили, что нуждались в моих услугах. Из кабинета Труди выходила в приподнятом настроении и с необходимой бумагой в сумке. В самом деле, зачем покупать билеты на самый дорогой поезд, если можно ехать не как пассажир, а как машинист? Заодно люди, которые рассчитывали быть в Трав-да-Окси не раньше половины седьмого, оказались там в пять. Труди любила удивлять. О, это непередаваемое ощущение, когда удается по-настоящему поразить человека и он словно бы оказывается в твоей власти. Вместе с тем семья Кэрольми приучила её ровно относиться к любым новостям и заявлениям. Двоюродный дядя был одним из самых влиятельных людей на Черненом Этаже, брат добрался до должности генерального советника, отец и мать тоже занимали значительные посты. Такое положение дел все считали естественным. Когда Труди Кэрольми начала обучение первой ступени, подразумевалось, что она тоже должна получить место примерно на таком уровне. "Не думай, что, раз ты моя сестра, ты можешь рассчитывать на что-то больше, чем любой другой человек, - ровно-уныло наставлял Эмиль. - Если я узнаю, что тебе хоть за один предмет поставили оценку с оглядкой на фамилию, ты будешь проходить этот предмет заново с самого начала и сдавать его самому требовательному учителю". Он был умен. Он понимал, что семья не имеет права почивать на лаврах, лишь пользуясь заслугами предыдущих её членов. Мама по этому поводу пару раз спорила с сыном, но он по своему обыкновению уходил от ответа, говоря: "Я подумаю над этим", - а потом устраивал так, как ему было удобно. Труди удивляло, как Эмиль, столь ярко - вернее, серо - демонстрировавший отсутствие эмоций, понимал, как воздействовать на чужие эмоции. Брат и сестра долгое время прекрасно ладили, она поддерживала все его идеи, а когда поняла, что он постоянно манипулирует её амбициозностью, чтобы вести по пути, который ему нравится, их отношения охладели. Тогда и произошло то, с чем Эмиль до сих пор отказывался мириться: углубленный курс обучения в министерстве лифтов с получением в нем официального поста. Если центральные министерства можно было сравнить с дворцами и парадными зданиями, то Минлифт выглядел причудливым домом на окраине, где периодически били стекла. Никто не воспринимал его всерьез. Многие даже не понимали, зачем для дел, связанных с трамваями и поездами, создавать целое министерство, имеющее полномочия на всех этажах. Его главу Делстона иначе как "курортником" никто не называл. Обучение теориям преодоления этажей и базовый практический курс проходили все, кто претендовал на высшие ступени образования, а по желанию сдавали экзамен на удостоверение машиниста пятой категории. Более высшие категории считались шиком, изюминкой, но не более того. Эмиль, привыкший всюду оказываться на шаг впереди, как бы между прочим получил третью категорию. Труди прошлым летом с отличием сдала экзамен на первую. Она признавалась себе, что выбрала это поле деятельности только потому, что знала: здесь брат её не обгонит. Господин Кадоген говорил, что у неё очень хороший талант и не развивать его - страшнейший грех. А Труди Кэрольми, устроившись на официальную работу в Минлифте, продолжала, во-первых, обычное обучение, во-вторых, участие в семейных делах, и постоянно отсутствовала в министерстве. Она сама не знала, чем будет заниматься дальше. Находясь рядом с Эмилем, испытывала желание подняться на те же высоты, - сидя за рычагами поезда, раздумывала, зачем вообще рваться куда-то. Совсем недавно Труди сделала серьезный шаг, решив, что её время в Минлифте ограничено. Как бы то ни было, разбор лемурьего дома, а также происходившего и происходящего в нем не помешает. Делстон не вечен, а когда он умрет, вопрос о новом министре станет острым, как хороший клинок. Труди должна была подготовиться, разобраться в прошлом и настоящем, чтобы предсказать будущее. Возле ворот её поджидал главный контролер лифто-железнодорожных линий, мистер Мартиджери, который имел длинные черные усы и неприличную осведомленность о её методах бесплатного проезда. - Там один тридцатник затесался, - сообщили усы: рот под ними едва различался, потому что мистер Мартиджери вечно раскрывал губы лишь на тонкую щелочку. - Займешься? - Дома им не сидится, - пробормотала Труди. - Зови его сюда и закажи нам экипаж, а то Эмиль вызвал своих к половине седьмого. - Будет исполнено, леди, - усы качнулись и исчезли за боковой дверью. Внутривокзальная площадь, уютный колодец со светло-красными стенами, была совсем небольшой. На ней располагались четыре входа в подземную часть вокзала. Выходя из "колодца", человек открывал для себя железнодорожное полотно всего этажа, контролируемое различными компаниями, а внутри, на этой площадке, мог преодолеть два десятка ступенек и сесть на поезд между этажами. Такими поездами занималась лифто-железнодорожная компания, подотчетная непосредственно министерству лифтов. Вернулся Мартиджери в сопровождении худого паренька со светлыми волосами, прихваченными в хвост. Гость - первый раз в Трав-да-Окси, ну а как иначе? - вертел головой по сторонам, изучая непривычную архитектуру. Глаза у него были бледно-голубые, почти серые. Приблизившись к Труди, парень прищурился, разглядывая её лицо. - Здравствуйте, - произнес он грубоватым деревенским говором. Только сейчас Труди обратила внимание на то, что гость одет, как обычный фермер, а ворот его светлой рубашки зашит темными нитками. - Здравствуй, - ответила Труди, и на губы прыгнула та же приветливая улыбка, которую видел представитель лифто-железнодорожной компании. - Мистер Мартиджери, я говорила про экипаж, - быстро сказала она, даже не глядя в сторону главного контролера, и боковым зрением увидела, как усы снова исчезают. Тридцатник стоял и вопросительно смотрел на Труди, все ещё щурясь. - Добро пожаловать в Трав-да-Окси, - она указала рукой на красные с белыми вставками стены. Недавно прошел дождь, и плитка из закругленных камешков кое-где оставалась темной, а из лужи на месте неглубокой ямки два голубя пили воду. - Тебе выдавали протокол, можно его сюда? Взяв из рук молчаливого паренька документ, она пробежалась глазами по строчкам. - Зачем ты приехал в Трав-да-Окси? Взгляд тридцатника стал немного смущенным. - Видите ли... У меня пропал друг, причем пропал при очень странных обстоятельствах, и все думают, что я выдумываю, а я все видел своим глазами. Я хочу знать правду, а здесь, в Трав-да-Окси, столько необычного, что мне могут дать совет. Труди не удержалась от легкого смешка - но не саркастического, а почти вежливого - и двинула бровями. - Вот прямо люди, идущие по улицам, знают и сразу тебе скажут. - Но вы-то знаете? - Во-первых, "ты". А во-вторых... - ей вспомнилось лицо Эмиля и его слова о том, что человек должен до всего доходить своим умом. "Самое худшее - плодить дураков не на своих местах, думая, что тем самым ты кому-то помогаешь". - Может, я и знаю, но необязательно тебе скажу. А про "столько необычного" - это у вас на эта... - она запоздало вспомнила о том, что провинциалы не имеют представления об многоэтажном построении Вселенной, - в вашей области так говорят про Трав-да-Окси? Паренек кивнул. - У нас говорят, что там... то есть здесь, все чудное, но почти никто там, то есть здесь, не был. Скажите, а почему меня все называют тридцатником? - Тридцать первым, если быть точным, - воистину, как Эмиль вспомнится, не быть точным сложно. - Это тридцать первый пункт таможенного кодекса Трав-да-Окси: "Въезд в город разрешен тем, кто имеет в Трав-да-Окси родственников, торговые дела; тем, кто обладает статусом неприкосновенности с первого по девятый, а также тем, кто несет полную чушь. Вот последнее - это к тебе. Тут сказано, - она взглядом указала на протокол, - ты считаешь, что в данный момент находишься во сне? Тридцатник кивнул, повеселев от её слов. - Да, я так думаю. Потому что все складывается так, будто это сон. Я попал сюда благодаря совпадению множества случайностей - в реальной жизни такого просто не бывает. "Поверь, в жизни всегда так и бывает", - мысленно ответила ему Труди. А тридцатник продолжал: - И вот теперь вы... - Ты. - Ты говоришь об удивительном правиле, какое иначе как во сне и не придумаешь. Тетушка Алгэ говорит, во снах исполняются наши тайные мечты - видимо, я мечтал, чтобы все двери открывались перед моими словами, которые окружающим кажутся чушью. - Не один ты о таком мечтал, видимо, - фыркнула Труди. Интересно, что должно было присниться графу Хейерсу, чтобы ему захотелось основать Трав-да-Окси со всеми его чудными кодексами? - Но если это - сон, то почему ты так тревожишься из-за своего друга, ведь ему ничего не грозит? - Это слишком интересный сон, чтобы останавливаться, - пожал плечами тридцатник. - Да и кто знает, может, это действительно происходит. Я хочу узнать, чем все закончится. Дойти до края сна. Диагноз был ясен. Впрочем, подобные фантазии - не худшая реакция человека с Сырного Этажа, столкнувшегося с причудами других этажей. - Как пропал твой друг? - Мы стерегли лошадей вдвоем. Он пошел в заросли баржики нарвать ягод, а потом шорох какой-то - и тишина. Ничего нет, ли Лори, ни следов. Он не успел бы уйти незаметно, я бы увидел. Ну и ещё... там были брызги чего-то желтоватого, знаете, как если масло сбиваешь неаккуратно и оно в стороны летит. Труди стало смешно. - О, да, - сказала она. - Знаю. Потому что это оно и было. - Что? - Масло. - Какое масло? - Сбитое из молока. Похоже, паренек ещё больше уверовал в то, что все ещё спит. - Но откуда там масло? - Лемуры, - со вздохом объяснила Труди. - Они умеют за мгновения перемещаться на огромные расстояния, сбивая масло из молока. А вдобавок не привыкли убирать за собой, свиньи полосатые. Взгляд тридцатника на мгновение стал немного несчастным, но затем прояснился. - Хорошо, - сказал он. - Но зачем лемурам похищать Лори? - Скажи-ка, - Труди прищурилась, - он когда-нибудь показывал тебе такие вещички, вроде монет, но с дырочкой и полоской, пересекающей эту дырку? - Показывал, - быстро кивнул тридцатник. - А что? - Они и нужны были лемурам. Это их вещички, которые слишком широко разошлись по свету. - Но что теперь делать? Труди посерьезнела. - Ни о чем не беспокойся. Я отведу тебя в гостиницу, переночуешь здесь, а завтра днем поедешь домой. - А как же Лори? - Лори вернется спустя два-три дня, обещаю. Я этим займусь. Мистер Мартиджери, - она повернулась к обнаружившимся сбоку усам, - я так понимаю, экипаж готов? - Ты понимаешь абсолютно правильно. - Тогда не вижу смысла тянуть. Как тебя зовут? - она приподняла тонкую угловатую бровь. - Эрик Мерсен, - он протянул ладонь. - Труди, - она от души тряхнула его руку. - А фамилию не скажешь? Труди громко фыркнула. - Ну сказать, допустим, могу, только тебе она не пригодится. Забудешь послезавтра. - А вдруг запомню? - хитро прищурился Эрик. - У меня память хорошая. - Не завидую твоей памяти - хранить никому не нужные сочетания букв. Труди Кэрольми. - Да нормально, - пожал плечами он. - Не любишь свою фамилию? - Люблю, - призналась Труди. - Она красивая, но другим об этом говорить необязательно. Она похожа на название одного места с плохой репутацией. Вот и ругаю в шутку, чтобы не обижаться на реакцию людей, - удобный способ, не замечал? - Не замечал, - пробормотал Эрик. - Но наверняка так делал. Забавно выяснять закономерности, которые и так всем понятны. - А смысл тогда их знать? - Не знаю, - двинула бровями Труди. - Но такие штуки куда приятней хранить в памяти, чем чьи-то фамилии. Эрик на мгновение замолчал. - Ты сейчас шутишь или нет? - Решай сам, - махнула рукой она и первой устремилась к выходу с вокзальной площади. *** Наверное, больше всего Эрика удивили занавески. Ему доводилось видеть экипажи для богачей в Гайорве, но эти величественные корабли улиц проносились мимо слишком быстро, чтобы он успевал заметить детали, и оставались в памяти одним сплошным пятном. Сегодня Эрик впервые очутился сам внутри такого экипажа и после первых пяти минут, заполненных смущением из-за своего внешнего вида и дорожной пыли, он обратил внимание именно на занавески. Темно-синие, из настоящего бархата, с золотистыми кисточками, словно их вешали не в средстве передвижения, а где-то в огромном дворце. Напротив смущенного окружающим великолепием Эрика уместились его спутники: рыжая девушка с большой сумкой в руках и усатый мужчина, контролер. Он тщательно что-то высматривал в своей записной книжке с золотым тиснением, а Труди с легкой усмешкой поглядывала на Эрика. У неё был любопытный, немного придирчивый взгляд и челка до самых бровей. Под ровное цоканье копыт в окошке плыли причудливые дома Трав-да-Окси, золотистая кисточка на занавесках покачивалась в такт. Эрик Мерсен сидел в экипаже, который себе могли позволить только очень состоятельные люди, ехал по городу, в который жители его родного Блаусса и не мечтали попасть, и все складывалось так ровненько, что он до сих пор не мог понять, сон это или нет. - Почему ты решил, что тебе нужно именно в Трав-да-Окси? - поинтересовалась Труди своим звучным, немного низким голосом. - На Сырном Этаже не так много людей изведали дорогу сюда. - На Сырном Этаже? Труди досадливо свела брови. - Извини, я забываю. Так у нас называют вашу, гм, область. - Этаж? - Эрик наморщил лоб почти синхронно с ней. - Странное название. Кстати, а почему поезда ходят под землей? - Так, давай сначала ты ответишь на мой вопрос, а потом я отвечу на твои. Если захочу, - прибавила Труди и насмешливо дернула краешком губ. - Хорошо, - просто сказал Эрик. Ему и так немало помогали, чтобы требовать что-то ещё. Захочет - объяснит, не захочет - её дело. - Наверное, я начну с самого начала, чтобы ты понимала всю мою историю. В глазах Труди мелькнуло что-то непонятное, но она кивнула. - Восемнадцать лет назад мой отец полюбил мою мать... - начал Эрик и осекся, услышав напротив громкий смешок. - От таких фраз пахнет народными сказками или заплесневелыми мемуарами - неизвестно ещё, что хуже. Да ничего, продолжай, просто я привыкла к другому стилю историй. - Вот про народные сказки было несправедливо, - заметил контролер, и Эрик вспомнил его фамилию - Мартиджери. Труди махнула рукой. - Неважно. Продолжай. - Это действительно звучит, как сказка, - пожал плечами Эрик, ничуть не обидевшись. - Потому что моя будущая мать потребовала от отца доказательство его преданности, и этим доказательством стало путешествие в Трав-да-Окси. - Уже представляю, - кивнул с удовлетворенным видом Мартиджери. - Человек, который рвется в Трав-да-Окси, потому что ему нужно жениться - удобный тридцатник, наши чушемеры его пропустили. - И чтобы ему все поверили, отец привез те монеты с дырками - их ему подарил какой-то незнакомец в клетчатом плаще. Правда, все равно никто не поверил, кроме моей мамы, и меня многие считали выдумщиком, когда я показывал эти монеты. В общем, я решился отправиться в Трав-да-Окси потому, что знал: мой отец там был и этот город реален, - о последних откровениях отца Эрик ничего не стал говорить, потому что сам не знал, как их оценивать. Правда? Или ложь, призванная быть спасительной? - Этот город реален, - подтвердила Труди. - По сравнению с остальными уголками наших этажей, которые покажутся тебе совсем уж нереальными. Впрочем, ты же видишь сон, разве не так? Эрик сделал глубокий вдох. - Я не знаю. Я то верю в это, то нет. Так ты скажешь, почему ты постоянно говоришь про этажи и почему поезда ходят под землей? - Очень просто: потому что они ходят между этажами. - А то есть? - Эрик прищурился, чтобы лучше видеть её лицо. - Есть кусочки мира, располагающиеся один над другим. Не знаю, кто строил эти этажи, но лестницы он явно не любил. Долгое время с одного на другой можно было попасть только с помощью трамваев, но в последнюю сотню лет ситуация изменилась, потому что люди научились строить поезда. У каждого этажа есть свое название - они интересные, зачастую смешные, но к ним все привыкли. Ваш этаж, семнадцатый, называют Сырным. Я сама родом с двадцатого, или Черненого. А лемуры в основном водятся на двадцатых и выше. С Трав-да-Окси сложнее, это некая надстройка к вашему этажу, потому у него полно интересных свойств. - И сколько этажей всего? Труди пожала плечами. - Самый высокий, на который мы добирались, - двадцать седьмой. Но, может, есть и другие. Об этом могут знать трамваи, но трамваи обычно не делятся тем, что хранят. Скажи, ты вообще думал, что собираешься сделать в Трав-да-Окси? - Я хотел спрашивать. Ну и... - Эрик немного смущенно улыбнулся. - И посмотреть своими глазами на этот город, конечно. - Смотреть на огонь приятно, и это можно делать бесконечно, - кивнула Труди. - Но если стоять слишком близко - брови опалит, а то и хуже. Трав-да-Окси такой же. Беспокойный, трескучий, то теплый, то обжигающий. У вас в деревнях все друг друга знают, и если кто-то продаст некачественное молоко, то через неделю ему на улицу будет выйти стыдно. Трав-да-Окси - торговый город, а везде, где есть торговля, есть и одна интересная формула. Покупатели уверены, что получают выгоду, но на самом деле создают выгоду продавцу, потому что иначе он не стал бы ничего отдавать. Иллюзионисты и циркачи здесь весьма ценятся. - Не нужно всех грести под одну гребенку, - Эрик услышал в своем голосе внезапную строгость, под которую маскировалось раздражение. Ну почему и отец, и Труди толкуют ему об одном, словно он несмышленый ребенок? - Конечно, есть всякие люди, но, я уверен, хватает и тех, кто, стремясь к прибыли, старается быть честным. - Ключевое слово - старается, - поджала губы Труди, которой явно не пришлось по вкусу это возражение. - Знаешь, как замечательно люди умеют стараться? Они по утрам смотрят на себя в зеркало, видят чистенькое, красивое, приглаженное личико и думают о том, какие же они хорошие. Они стараются. Идут по улицам, не замечают чьих-то слез, потому что перед глазами - их прекрасный образ. Они демонстрируют свои лучшие качества - разумеется, только тогда, когда за ними наблюдают. А когда перечеркивают кому-то жизнь, улыбаются своей прекрасной извиняющейся улыбкой и говорят, что ничего, мол, не поделаешь, обстоятельства. - Труди замолчала и посмотрела на Эрика мрачным взглядом. - А я не верю, что таких большинство, - заявил он. - Точно так же, как верю, что нахожусь во сне. Она хмыкнула. - Насчет сна решай сам. Я только хотела сказать, что тебе не нужно впитывать в себя Трав-да-Окси. Он слишком другой. Я уверена, твой отец тоже побыл здесь совсем немного, поглядел на красивые башенки, а потом уехал домой, потому что для него самое главное находилось там. А ты вернешься к своему Лори и будешь изредка рассказывать детям о причудах далеких мест, где им совершенно нечего делать. Пусть Трав-да-Окси останется красивой открыткой. - Или сном, - пробормотал Эрик. Она некоторое время помолчала. - Мы едем в гостиницу. Переночуешь там, подождешь меня, я тебя провожу до вокзала и дальше до твоего этажа. Из гостиницы лучше не выходить, по красивым местам я сама тебя провезу с утра, так гораздо легче. Хорошо? - А зачем ты мне говорила все это? Труди нахмурилась. - То есть мой ценный жизненный опыт уже не признается столь ценным? Хочешь сказать, я тут несла какую-то чушь собачью, чтобы покрасоваться - мол, такая умная? Эрик поспешно покачал головой, боясь, что собеседница разозлится, но через мгновение понял, что у неё для этого слишком мирные глаза. - Я про другое. Почему ты так требуешь, чтобы я остался в гостинице, чтобы не ходил по улицам без тебя? Да, я понимаю, все не так красиво, как выглядит, но не настолько же здесь опасно, чтобы даже носа из гостиницы не высовывать. Я был в Гайорве, и, понимаю, там тоже живет много людей, которые ведут себя нечестно, но это же не мешало мне любоваться Розовой Башней и фонтанами на площадях. Почему точно так же нельзя с Трав-да-Окси? Этого ты не объяснила. А это не выводится из твоих слов. Труди замерла, чуть сведя брови, а потом вздохнула. - Правда твоя, сдаюсь. - Просто Лори, то есть мой друг, делал точно так же. Постоянно. Как начнет рассказывать, объяснять, истолковывать - ну ты верно говорила, иллюзионисты и циркачи, - а потом с позиции знающего и понимающего начинает раздавать инструкции. Если вглядеться точно, получается примерно такое: "Солнце встает на восходе и садится на западе, а потому ты должен мне помочь". Но в таком потоке болтовни кажется, что все логично и взаимосвязано. Только потом начинаешь понимать, что тебе просто заклумили голову. Я это понял далеко не сразу. - И перестал вестись? Эрик покачал головой. - Не перестал, потому что не был против того, к чему он меня подводил. А вдобавок, Лори так нравились эти фокусы, что я решил не лишать его этого удовольствия. - Роскошно, - хмыкнула Труди. - Знаешь, если б он ценил тебя так, как ты - его, ну или так хотел угодить тебе, как ты - ему, то он сам бы тебе об этом сказал. - Это никогда не касается чего-то серьезного, поэтому мы считаем это просто шуткой. - Мы? Так уверен в нем? - Почему нет? - Считай как хочешь, - она махнула рукой. - Сейчас мы говорим не о твоем друге, а обо мне. Да, я действительно попыталась уговорить тебя, применив доводы не в ту сторону, но с позиции авторитета. На самом деле причина в другом. Видишь ли, я уже целый год работаю на разных лифто-железнодорожных направлениях и встречала немало тридцатников. Не все из них вернулись домой. Труди замолчала, испытующе глядя на него. Эрик только пожал плечами. - В чем опасность? - В вас. В вашей натуре, которая цепляется за этот город и не желает его отпускать. А ещё - в людях, которые этим пользуются. Вас, тридцатников, за милю видно, и не только мне, но и представителям некоторых крупных компаний. Работники всегда нужны, а приезжих в этом городе мало, спасибо законам графа Хейерса. Классическая ситуация: кто-то вроде тебя хочет вернуться домой, но к нему подходит прекрасно выглядящий вежливый человек и начинает рассказывать о прекрасных сторонах города Трав-да-Окси. О том, что это воплощенная сказка, о том, что нужно раздвигать границы привычного мира, о том, что здесь исполняются любые мечты, о том, что ты обязательно вернешься домой, но спустя время, надо только закрепиться в этом чудесном месте, чтобы не потерять его. И люди соглашаются. Постоянно соглашаются. А в результате получают кабальный договор, скромное рабочее место и уверенность в том, что через пару лет они покорят этот город. Уверенность, которую подпитывают, чтобы глаза были заняты и не замечали истинного положения дел. Спустя лет пять такие люди замечают, что они попали в болото, но к тому времени срабатывает привычка. Они остаются. И даже гордятся тем, что работают на компанию с громким названием. Я не хочу, чтобы это приключилось с тобой, ясно? - Ясно, - медленно кивнул Эрик. - Потому что ты бы им поверил. Можешь обижаться на меня, но ты не умеешь чувствовать ложь действительно тонко. Да, ты понял мой ход, но он был простейшим. - Да я понимаю, понимаю, - пробормотал он. - Спасибо, что беспокоишься обо мне. - Я беспокоюсь не о тебе, - тон Труди стал совсем резким. - Просто мне не хочется потом заниматься бумажной волокитой просто из-за того, что один тридцатник вместо положенного ему обратного билета прихватил билет в другую жизнь и растворился из моего поля зрения. На некоторое время наступило молчание. Его прервал тихий звон, раздавшийся за окном, и Труди поспешно дернула Эрика за руку: - Вылезай, это тебе точно стоит посмотреть. Они вышли из экипажа, и Эрик понял, что потихоньку начинает темнеть. Вдоль длинной улицы уже загорелись круглые фонарики, похожие на яблоки на ветках. Где-то сбоку слышался все явственнее негромкий звон. В памяти мгновенно всплыло давнее воспоминание, и Эрик замер, повернув голову в сторону приближающегося высокого силуэта, размером с повозку, но двигающегося без лошадей и с тем самым звоном. Полностью металлический продолговатый корпус с широким стеклом впереди и длинными окнами по бокам, круглые фонарики по краям и большие, овальные, - ниже лобового стекла. На крыше удивительной машины покачивались четыре длинных уса, которыми трамвай цеплялся за вечерний воздух. Прямо под колесами из ровной мостовой пролегали две узкие полосы рельс: сначала поверх камней синела мутная дымка, потом она сцеплялась в клочки, и из них складывалась гладкая линия рельс, чтобы через минуту по ней прокатилось звенящее колесо. Трамвай остановился прямо возле Эрика. Одно из боковых окон было чуть приоткрыто, и Труди, бесцеремонно запустив туда руку, выудила длинный газетный лист. - Спасибо, Вестник, - произнесла она с улыбкой. Ответом ей был тихий звон. Светло-коричневый трамвай мягко тронулся с места и двинулся дальше: впереди него вырастали новые рельсы, а позади - старые таяли и вновь становились синей дымкой. Потрясенный Эрик повернулся к Труди. Та подмигнула. - На Сырном Этаже такого не встретишь, верно? - Я один раз видел, - тихо сказал он. - В детстве. - Ты видел трамвай? Эрик кивнул. - И не решился прокатиться на нем куда-нибудь к соседним этажам? - Нет. Так уж получилось... Он не хотел говорить дальше, потому что в течение долгих трех лет после того, как трамвай уехал, внутри жгла и саднила досада. Эрик не знал, что было бы, если бы сегодня на улицах Трав-да-Окси его начали бы завлекать куда-нибудь, но тогда, в раннем детстве, выбирая между волшебным и родным, он твердо выбрал родное. - Это Вестник, - сказала Труди. - Он не ездит между этажами, что-то внутри него поломалось. По утрам и вечерам он катается рядом с типографией Трав-да-Окси, а потом развозит всему городу газеты. - Бесплатно? - Нет, он знает абсолютно всех подписчиков, которые заплатили за газету в этом месяце, и раздает им, ну а остатки может подарить кому-нибудь из гостей. Я ему, видимо, приглянулась. Или ты, что маловероятно. Эрик только пожал плечами. Ему хотелось думать, что трамвай остановился именно потому, что ему нужно было ощущение чуда. Пожалуй, весь Трав-да-Окси весил меньше удивительного живого механизма, той мягкости, с которой он скользил по вымощенным улицам, и того молчаливого покоя, которым наполняло его присутствие. - Ну что, едем? - голос Труди снова стал требовательным. - Или мы сегодня до гостиницы вообще не доберемся? - Подожди. - Эрик подхватил свою сумку и принялся копаться в её глубинах, отыскивая маленький сверток. Воспоминание о детстве и уехавшем трамвае заставило его вспомнить ещё об одной вещи. - У меня с собой есть ещё две "монетки с дырками", как те, из-за которых похитили Лори. - А чего сразу не сказал? Он виновато пожал плечами. - Прости, я забыл... Сразу столько всего. - Ага, а когда я сказала, что из-за этих вещичек лемуры людей крадут, ты даже не почесался? - язвительно поинтересовалась Труди. - У тебя вообще инстинкт самосохранения есть? - Не знаю, - пробормотал Эрик. - Я тогда больше думал о Лори, чем об этих штуках. - Ладно, проехали. "Эти штуки" лучше оставить в подобающем им месте, а то лишний раз сталкиваться с лемурами и отбивать у них тебя я не хочу. Гостиница подождет. Садись, пора ехать. - А куда едем-то? - Садись, - с нажимом повторила Труди. - С твоими вопросами мы никогда никуда не доедем. - Как хочешь. Мартиджери ожидал их в экипаже все с тем же спокойствием, так что на мгновение Эрику показалось, что он просто заснул. Но нет: в ответ на быстрый шепот Труди черные усы чуть колыхнулись в согласном кивке. Дверь захлопнулась, и лошади снова зацокали копытами по мостовой. - Мы едем в так называемый лемурий дом, - объявила Труди, устроившись на сидении поудобнее. - Его построили давно, когда мы пытались наладить с лемурами отношения, но в итоге не сложилось, зато дом остался. Там много вещей по их чертежам и всяких интересных штук, так что развлечешься немного, не все ж тебе в гостинице сидеть. А монеты твои надо отдать в лемурий дом: там должна быть моя подруга, она передаст их куда надо. - Я понял, - быстро кивнул Эрик, радуясь, что на сегодня знакомство с чудесами не закончилось. - Вот и отлично. Мы остановимся там, рядом, ты сходишь в сам дом, я в это время съезжу по одному делу, а спустя сорок минут приеду и заберу тебя в гостиницу. Только учти: уйдешь без нас - найду и голову оторву. У меня протокол. - Будет исполнено, командир, - Эрик улыбнулся краем губ. - Не фамильярничайте, Эрик Мерсен. Это можно только мне. - Если он уйдет без нас, мы придумаем наказание похуже, - уточнил Мартиджери. - Тебе до утра придется слушать мою лекцию об искусстве. - Не будет ли это слишком жестоко? - с наигранно озабоченным видом поинтересовалась Труди. - Для не выполняющих инструкции - в самый раз. - А если мне нравится искусство? - с вызовом спросил Эрик. - Тогда ты сказал это очень зря, - Труди понизила голос. - Рядом со мной сидит человек, который увлекается всем, от стародреннской живописи до беллетристики нынешних лет. И про все это он очень любит рассказывать. Особенно тем, кто пытается проехать без билета, да, мистер Мартиджери? - Именно, - тот ухмыльнулся в усы. - Прежде чем выписать штраф, я могу проболтать с ними и час, и больше, а бедолаги в это время вынуждены стоять и смотреть мне в рот, надеясь, что им достанется минимальное наказание. Может, они хоть что-то из этого запомнят - потом пригодится в жизни. - О да, запомнят, конечно, - подхватила Труди. - Запомнят как самый страшный час в своей жизни. В общем, господин Эрик Мерсен, вам лучше не нарушать наших правил, иначе наказание будет страшным. Кстати, - она повернулась к Мартиджери, тряхнув челкой, - а что, если мы спровадим нашего пассажира ночевать в лемурьем доме? Там целых три этажа без толку простаивают, а вроде бы правила гостеприимства, характерные для верхних этажей, на этот домик распространяются. - Труди на мгновение нахмурилась, вспоминая. - Да. Точно. План меняется в третий раз - ну да ничего, обычное дело. - Теперь она снова смотрела на Эрика. - Значит, мы отвозим тебя в лемурий дом, ты там встречаешь мою подругу, отдаешь свои монетки и просишь её, чтобы тебя оставили ночевать. У тебя будет целый вечер и утро, чтобы изучить там все. А потом я приеду и заберу тебя сразу на вокзал, идет? - Идет, - уже в который раз за день согласился Эрик. - Ну и славно. За окном совсем стемнело, и цепочка прокатывающихся мимо домов превратилась в гирлянду из разноцветных огней, от которой зарябило в глазах, так что Эрик отвернулся и стал смотреть на едва различимую в полутьме золотистую кисточку занавесок. - Мистер Мартиджери, - силуэт Труди повернулся к нему, и по тону стало ясно, что она поджимает губы, - а чего вы не взяли нормальный экипаж, с фонарями внутри? Ничего ж не видно. Забыли на часы посмотреть, подумали, что, раз пришли в светлое время, значит, не черненский поезд, а дневной, с пятнадцатого? - Простите, моя леди, - невозмутимо отозвался Мартиджери. - Я не подумал, что это затянется. - Вернее, ты просто не подумал. Потому что нам в любом случае надо было бы заезжать в гостиницу, оформлять специальный номер и решать дополнительные проблемы, потому что они слишком любят появляться в таких делах. Мартиджери ничего не ответил, только чуть шевельнулась темнота рядом с по-боевому настроенной Труди. - А у вас есть светильники внутри экипажей? - поинтересовался Эрик. - Разумеется, есть. Без них, как ты можешь заметить, очень неудобно: например, когда мы начнем выходить, друг другу все ноги отдавим. - А не опасно зажигать фонари в едущем экипаже? - Опасно так же, как и на улицах. Это же не обычный огонь. - Не обычный огонь? - Впрочем, чего удивляться, в Трав-да-Окси ничего не желало быть обычным. - А что тогда? - Воспоминания людей о солнце. Если собрать хотя бы десяток в кучку - получится очень ярко, а учитывая, что на каждой улице более чем сотня жителей, вечерами можно и читать, и вышивать, и делать массу полезных вещей. - Воспоминания? Действительно? - Может, действительно, а может, и нет, - пропела темнота на том месте, где сидела Труди. - Решай сам. В конце концов, у тебя тут сон, так что подобные чудеса вполне уместны. Эрик лишь тихонько хмыкнул, решив, что потом спросит у Мартиджери. А может, и не спросит: в конце концов, почему бы этому действительно не остаться чудом, если оно выглядит красивым и интересным? Экипаж наконец остановился. - Всем невыходящим просьба подобрать ноги, а то наш гость сейчас раскосолапится, - скомандовала разошедшаяся Труди. - Давай, Эрик Мерсен, лемурий дом ты узнаешь сразу, он весь оброс, как будто не брился сотню лет. Надеюсь, ты помнишь, о чем мы договорились. - Помню, - кивнул Эрик и с большой осторожностью начал подниматься, а потом догадался толкнуть дверь, чтобы внутри экипажа стало почти светло из-за уличных фонарей. - Попытка изобретательства зачтена, - удовлетворенно кивнула Труди, чья челка снова стала различимой. Эрик все равно очень осторожно выбрался из экипажа, отряхнул сумку, расправляя её, и улыбнулся. - Спасибо вам. - Это наша работа, - почему-то с очень серьезным видом сказала Труди. - До завтра. Дверь громко хлопнула. Лошади снова двинулись с места, неторопливо увозя вдаль металлическую коробку с двумя интереснейшими людьми внутри. Эрик стоял рядом с узким трехэтажным домом, один угол которого был весь покрыт растением наподобие плюща, только с узкими длинными листьями. Вечер только-только начал спускаться на неугомонный город Трав-да-Окси. За россыпью бело-зеленых стеклышек, вставленных в дубовую дверь, уже горел свет, а вот окна дома оставались темными. Табличка на здании с противоположной стороны улицы гласила: "Улица Неожиданных Засад". Сбоку от витражного узора покачивался серебряный колокольчик на цепочке. Эрик шагнул ближе. Этот дом воплощал все его представления о Трав-да-Окси в целом: непривычный, но сказочно непривычный. Он был мягкой теплой волной, в то время как остальной город оглушал и опрокидывал. Взгляд прошелся по ветвистым буквам неизвестного алфавита, начерченным над входом, а потом Эрик шагнул ещё ближе и дернул за цепочку, которая свисала с язычка колокольчика. Вслед за заливистым звоном дверь сама открылась. За ней не было никого, только высокий коридор, отделанный светлым деревом, и похожие на маленькие зонтики лампы в стенах. "Ничему не удивляйся", - вспомнил Эрик слова Труди и, аккуратно вытерев запылившиеся ботинки о дверной коврик, вошел. Коридор вел в просторное помещение, по бокам которого висели все те же "зонтики". У стены, напротив входа, стояло какое-то удивительное сооружение: стеклянный сосуд, заключенный в шкаф из резного дерева. Верхушку его венчали большие бронзовые часы. - Это клепсидра, - послышался сбоку женский голос. Эрик повернул голову: в кресле сидела молодая женщина. Её золотистые волосы - он никогда не видел такого насыщенного цвета - частично складывались в полоски кос вдоль висков и струились по спине и плечам, гармонируя с темно-синим платьем из тонкой ткани. У женщины были голубые глаза и глубокий взгляд, прикрытый сверху льдистой корочкой сдержанности. Она неторопливо поднялась и двинулась к гостю. - Клепсидра, - повторила незнакомка. - Водяные часы. Вода капает, время идет - одно подстраивается под другое, и мы можем знать, который час. - И она действительно точно показывает время? - спросил Эрик, бросая взгляд на величественный сосуд. Ему доводилось слышать, что когда-то давно, когда острые умы ещё не придумали маятников и пружинок, для часов использовали воду и солнце, но это давало лишь приблизительный результат. Женщина кивнула. - С точностью до половины минуты. Клепсидра работает не по обычным законам, это лемурийское изобретение. - Лемурийское, - поспешно повторил Эрик, вспоминая, для чего он сюда пришел. - Извините... у меня есть лемурийские монеты, и мне сказали, что надо их отдать сюда. - Правильно сказали, - кивнула Синяя Леди как-то отстраненно. - Если бы не сказали, ты никогда не встретился бы с таким чудом. Жаль, клепсидра сейчас не работает, а то ты увидел бы, что у лемуров время идет в сторону, противоположную нашему времени. - Так она не работает? - Сложно сказать, что произошло, но пару часов назад я прибыла сюда и увидела её в таком состоянии. Это странно. Но, надеюсь, мы с этим разберемся. - А "монеты"? - Отдай их мне, потом передадим лемурам через министерство. - Хорошо, - кивнул Эрик. Три бронзовых диска едва слышно зазвенели, ложась на тусклое дерево стола. - Ты все сделал правильно, - проговорила Синяя Леди, но в её голосе была какая-то грусть. - Прощай. Она медленно развернулась и зашагала в сторону клепсидры, а затем свернула в неприметную дверцу. Эрик смотрел на это, как зачарованный а потом вспомнил слова Труди о том, что ему надо просить ночлега в лемурьем доме, и запоздало бросился следом. Темный коридор вел к приоткрытой двери и прохладе вечернего города, оттененной светом фонарей. Эрик выскочил на улицу и замер, чувствуя, как ощущения родом из детства скользят по всему телу вместе с мурашками. На заднем дворе лемурьего дома стоял трамвай. Молочно-белый с полосой металлического кружева по кромке окон и стеклянными фонарями, похожими на диковинные цветы. В голове Эрика дальним эхом зазвучал ровный голос, просящий его принести полученные от отца лемурьи монеты, и собственный робкий, но непоколебимый отказ. Синяя Леди поднялась по ступенькам внутрь трамвая и он, издав мелодичный звон, покатился прочь по притихшим улицам. *** Труди протянула руку и легонько коснулась пальцами холодного маятника настенных часов. - Скучно, - произнесла она, обращаясь к ажурным стрелкам и золотистым цифрам возле делений. - Тебя не развлекла ни поездка за рычагами, ни этот тридцатник? - поинтересовался за спиной голос Мартиджери. Труди покачала головой. - Что я, поезда не вела? Тридцатников не видела? - Мне показалось, вы с ним так дружески беседовали. - Вот именно: показалось, - с грустью произнесла Труди, поворачиваясь к окруженному изысками чайного сервиза Мартиджери. - А господину Эрику Мерсену показалось, что он находится во сне. Одной мне ничего не кажется, я вижу все как есть: ску-ка. Иногда ей казалось, что лучше быть устрицей, вечно фильтрующей воду на дне океана, ни о чем не беспокоящейся и полностью довольной своей участью. Уж слишком настойчиво проявлялось то, что отец называл излишним умом, Эмиль - излишним самоволием, Мартиджери - пытливостью; проявлялось и требовало чего-то, а чего - Труди не понимала. От этого прекрасно помогали сложные и запутанные дела, а вот когда все сводилось к примитивным действиям - накатывала скука. Настоящая серая скука, не когда тебе нечего делать, а когда ты не хочешь ничего делать. - Поезд приехал на полтора часа раньше, - медленно проговорила Труди. - Это мой классический результат, бывало и лучше. А этот тридцатник вообще ничем не выделяется. Лет двадцать назад наши чушемеры работали куда лучше - ты только почитай старые протоколы по тридцать первому пункту. Здесь же... Многие люди думают, что находятся во сне, кто-то так всю жизнь живет. Лемуры и их проделки - тоже дело привычное, скольких людей они уже утаскивали из-за своих побрякушек. Через денек драгоценный друг этого сони действительно появится у себя дома, ничье вмешательство даже не понадобится. - Я и не думал, что лемуры так часто вмешиваются в нашу жизнь, - изрек Мартиджери и окунул усы в чашку. Пил он, громко прихлебывая чай, и это почти раздражало. - Потому что у тебя нет генерального советника в близких родственниках, - Труди на всякий случай оглянулась, словно бы Эмиль мог оказаться за спиной. Он, к слову, имел отвратительную привычку подкрадываться, особенно во время слов, которые ему не полагалось слышать. - А я знакома со статистикой. Эти "монеты с дырочкой" - если переводить их название с лемурьего наречия, получатся "тройничные диски" - так вот, они в свое время были изготовлены в большом количестве и разошлись по Бирюзовому Этажу. Мы запретили их продажу частным лицам, но все запрещенное выглядит в разы привлекательнее, потому эти диски все ещё обнаруживаются в самых разных уголках, а порой и на других этажах. - В моих поездах ещё никто не пропадал, ну а что творится за пределами лифто-железнодорожных линий - не в моей компетенции, - ухмыльнулся Мартиджери. Он очень уютно разместился за круглым столиком в окружении полного сервиза из фарфора с золотисто-зелеными узорами и поочередно опустошал все восемь маленьких чашек: это было его традицией. Труди ощутила легкую зависть. Этот человек любил свою работу, несмотря на сложные маршруты и скандалистов-пассажиров, и, возвращаясь домой после очередной смены, мог пить чай из десятка чашек, улыбаться, шутить, знать, что впереди ждут новые трудовые будни и все в этой жизни правильно, логично. "Пытливостью" Мартиджери не страдал, его устраивал окружающий мир в виде сплетения лифто-железнодорожных линий. Министерство лифтов привлекло Труди Кэрольми только потому, что отличалось от всех других и само по себе представляло ту ещё головоломку. Помнится, именно в этой комнате главный инженер Ремингтон рассказывал ей об удивительном положении, сложившемся вокруг Хью Делстона и его министерского поста. - Ты помнишь, чем мансарды отличаются от обычных этажей? - спросил он тогда. - Я знаю отдельные теоретические выкладки, ведь единой концепции нет. Хотя если просто посмотреть на Трав-да-Окси и Взморье, уже можно прикинуть, чем они отличаются от обычных этажей. - Я разделяю теорию, согласно которой мансарды - зачатки, ещё не успевшие развиться в полноценные этажи, а потому живущие немного по другим механизмам. Отсюда все эти непонятные законы Трав-да-Окси. И есть ещё один нюанс: правители. - Графы Хейерсы? - Да, их род сохраняет завидную влиятельность. Причина проста. Они поставлены правителями Трав-да-Окси, чтобы оберегать недоразвитый этаж. - Значит, поставлены, - Труди прищурилась. - А кто ж тогда их поставил? - Зришь в корень. Помимо правителей, точнее сказать, распорядителей, есть и настоящие хозяева этих мест. Живут они, естественно, на Не Этой стороне и обеспечивают там процессы, которые для нас непостижимы, но обеспечивают стабильность мансарды. Иногда Хозяева приходят, чтобы вмешаться в дела людей. - И насколько часто это было в Минлифте? - Мансарда Взморье изначально находилась под управлением семьи Мадригалов, но в тот момент, когда мы решили расположить там министерство лифтов, из-за конфликтов среди местных в живых остался только малолетний один член этой семьи. Хозяйка мансарды согласилась, чтобы новыми распорядителями Взморья считались наши министры, и ушла на Не Эту сторону, не намереваясь в ближайшее время возвращаться. Казалось, все устроено. Но нам очень не повезло с последним из Мадригалов. Когда он вырос, он устроился работать к нам и со временем забрался довольно высоко. И был абсолютно уверен, что должен стать следующим министром. Назначение Делстона его, мягко говоря, огорошило. И тогда Абель Мадригал решил обратиться лично к Хозяйке, потребовав справедливого, как ему казалось, выбора министра путем соревнования в мастерстве управления поездом. А ей это пришлось по нраву. - Делстон и сейчас в числе худших машинистов, насколько я знаю, - протянула Труди. - А имени Абеля Мадригала не слышно ни на одном из этажей. - Потому что он прибег к хитрости. Его ближайший помощник Часовщик во время состязания заманил Абеля в пустоту. Так он и остался кататься на своем поезде в пустоте, а Делстон за неимением соперника выиграл гонку. Хозяйка, естественно, рассвирепела, но ничего не могла сделать: формально её условия были соблюдены. Тогда она заявила, что всех следующих министров выберет сама. И что если за время правления Делстона мы натворим чего-то не того, то очень сильно пожалеем. Таково положение дел. Неизвестно, сколько ещё проживет Делстон, здоровье у него не очень, но климат Мраморного этажа и наши медики должны помочь. А вот когда он умрет... тогда все министерство сотрясется. К сожалению, у Абеля Мадригала отменное здоровье. - Роскошно, - вздохнула Труди. - Но, думаю, это не смертельно: в конце концов, Абель Мадригал ненавидит не все министерство, а лишь часть людей, которые испортили его планы. - Часть людей испортила планы, а потом разные люди из минлифта последовательно прикладывали усилия, чтобы он продолжал кататься по пустоте на Чернобоком Поезде. И за это, боюсь, он захочет отомстить многим. Труди слышала о Чернобоком Поезде и его владельце. Правда, имя Абеля Мадригала затерлось за годы: теперь все называли его Черноводом. Время от времени он появлялся в разных точках разных этажей, и всякий раз с ним были связаны мутные истории. Но окончательно выйти из пустоты он не мог. Как Черновод жил и чего добивался - никто не знал, но имя это не любили. А потом выяснилось, что оно накрепко привязано к Минлифту. Эта история очень заинтересовала Труди. Но на практике выяснилось, что из неё почти ничего нельзя выжать: мало кто знал подробности, способные что-то изменить. Пробовала подсылать к Хозяйке на Не Эту сторону свое отражение, Тру, - но та отказывалась от бесед. Даже Хью Делстон крайне неохотно говорил на эту тему. А поскольку врачи твердили, что он проживет ещё лет двадцать, то в конце концов она решила, что смысла в её изысканиях нет. - И эта ерунда ещё на целую неделю, - сказала Труди только для того, чтобы что-то сказать. - Будь твоя воля, куда бы ты сейчас поехала? - Мартиджери прищурил свои темные глаза с хитринкой. Труди на минуту задумалась. - Черненый Этаж подошел бы лучше всего. Западные области. Там очень милые городки и лучшие университеты с лучшими библиотеками. Я хотела бы изучить немало книг перед второй ступенью. - Она с облегчением вспомнила о том, что до следующего этапа высшего обучения, второй ступени, как его называли, осталось всего несколько недель. Несколько недель до новых серьезных обязанностей, соревнований с остальными студентами и всего прочего, что подстегивало идти вперед. Про скуку можно будет забыть по меньшей мере на год. - Иного я и не ждал, - Мартиджери с улыбкой развел руками. - С моей фамилией иначе нельзя. Знаешь, не только Черненый, но и Алебастровый, - неожиданно для себя прибавила Труди. - Там живет мой кузен Ришти. - Она шагнула ближе к столику и подхватила из-под самого носа Мартиджери полную чашку. - Твое здоровье. *** Эрик почувствовал себя дураком. За его спиной возвышался опустевший лемурий дом, вокруг готовился ко сну незнакомый удивительный город, а он понятия не имел, что теперь делать. Но тревога шумела в голове лишь пару минут. Затем Эрик совершенно успокоился и двинулся вперед по Улице Неожиданных Засад. Куда - он не знал, но это была восхитительная неторопливая прогулка по вечернему Трав-да-Окси, и никто не мог отнять её у него. Здания здесь напоминали то пряничные домики, то маленькие дворцы, то древние ритуальные сооружения. В приятном глазу свете фонарей - воспоминаний ли? - улицы расчерчивали мягкие тени. В одном из переулков слышался неясный шум и грохот; Эрик решил туда не идти. В остальном на город постепенно спускалась тишина, родня его с вечерним Блауссом. В какой-то момент ему показалось, что позади кто-то идет. Пару минут Эрик отмахивался от этого ощущения, а затем все же остановился, чуть повернул голову и ахнул. Буквально в нескольких шагах виднелись фонари коричневого трамвая, виденного сегодня в городе. - Добрый вечер, - вежливо сказал Эрик. Ему показалось, что фонари мигнули в ответ. - Хорошая погодка, правда? Самое то для прогулки, хотя во время дождя тут тоже было бы здорово. С минуту подождав какого-нибудь ответа, Эрик тихонько вздохнул и зашагал дальше. На углу улицы остановился, снова оборачиваясь: трамвай ехал следом, напоминая собаку Бена Дердена, которая всегда сопровождала его и его жену. У той собаки были очень умные глаза. А у трамвая - умные фары, хотя, конечно, они не могли видеть и выражать эмоции. Эрик сделал пару шагов назад, к стене, оглядывая своего внезапного спутника. Решил проследить за гостем? Почему нет... Из-за поворота вынырнул мужской силуэт. Он шагал размашисто и удивительно быстро, так что буквально пронесся перед носом Эрика и остановился у дверей трамвая. Те, чуть скрипнув, отворились: внутри можно было различить неяркий свет, несколько рядов сидений и покрытый темным ковром пол. Эрик стоял, почти вжавшись в стену, а в голове мешались рассказы отца и воспоминания о первой встрече с трамваем. Незнакомец развернулся. - А ты чего стоишь, как неродной? - поинтересовался он почти приветливо. - Забирайся, тут скучновато одному. Эрик в последний раз обернулся к сужающейся вдали улице, где остался лемурий дом, и опять напомнил себе, что это может быть сон. На незнакомце было длинное клетчатое пальто.