Фатум нерукотворный

      Официант кинул на Анну, торчавшую в кафетерии с одной чашкой латте уже третий час, очередной подозрительный взгляд, когда та, сверившись с часами, наконец допила последнюю, давно уже остывшую каплю и вышла из кафе в закат. Карамельное, обильно политое взбитыми сливками, латте с кусочками маршмеллоу подсластило настроение девушки и теперь она вполне удовлетворённо шагала к музею по улицам, освещённым редкими лучами красного заката, продирающегося сквозь тучи.       Но большую сладость добавляло заветное письмецо, столь долго остававшееся непрочитанным. Текст письма, которое Анна то и дело перечитывала на ходу, невзирая на летающие по дорогам машины, грело лучше любого шарфа. Странным и неестественным казался трепет, который ощущала она от этих черных буковок на ярком экране телефона.       «… даже у ночного путника есть луна, освещающая ему путь в ночи, когда надеяться больше не на что. Меня же Луна, пришедшая ко мне столь внезапно, так же внезапно и покинула, оставив плутать в промозглой тьме… »       Анна, кажется, даже запищала, прокручивая в голове эти строки. Она крепко сжимала торчащий из сумки здоровенный свиток и бодрым шагом приближалась к музею. Уже у лестницы, ведущей к главному входу, она мельком посмотрела на своё отражение в небольшой лужице. В иной день лицо Анны мало чем бы отличалось по цвету от этой самой лужи или асфальта вокруг неё, но сейчас из неё на девушку смотрело розоватое личико здорового человека. И человека даже симпатичного.       Девушка остановилась у первой ступеньки, чтобы оглядеться. Сыро. Дождя сейчас не было, но сырость никуда не девалась. Неприятно. Анна подумала, что если убрать её хорошее настроение, то погода действительно душит. И вновь в голове пронеслись строки из письма: «… и теперь в этом холодном, промозглом месте меня ничего не греет. Ваша зима не так отвратна, сугробы похожи на белые барханы родной пустыни. Но осень… Ни единого общего оттенка с домом, ни одного намёка на Египет.»       Анна самодовольно провела пальчиком по свитку. «Боги, я такая умница,» — не могла перестать мысленно расхваливать себя она, подходя к Египетскому залу. Однако, себялюбивые мысли прекратились, когда до неё оттуда донеслись два мужских голоса. Девушка догадывалась, кому может принадлежать второй голос, но очень надеялась, что это не он. Но вот она прошла шакалов-стражей, и надеяться стало не на что.       Каменное лицо Анны, так и застывшей на входе в гробницу, серело с каждой секундой. Акменра сидел на крышке саркофага, рядом лежал сенет, с противоположной стороны которого сидел никто иной, как Лэрри Дейли. Он увлеченно слушал подсказки по игре от фараона, который сколько бы не старался смотреть на доску, не мог надолго отрывать взгляд от охранника. Анна, будто кем-то подталкиваемая вперёд, нарочито громко стуча каблуками, двинулась к ним. Стук эхом разлетелся по всей гробнице, и игроки наконец заметили девушку.       И без того довольное лицо Акменры расплылось в ещё большей улыбке. Он хотел было пойти навстречу, но услышал злобное сопение со стороны Лэрри. Акменра в растерянности остановился. Тогда же до него дошло, что и у Анны вид не самый добрый. Дэйли рывком двинулся к ней, но Анна обогнула его, когда он уже был возле шакалоголовых стражей, и, оказавшись подле фараона, что-то яростно зашептала ему на ухо. Лэрри заметил, как на его лице, всё так же растерянном, проявились злоба и непонимание. Анна, продолжая шептать, взяла в руку прядь своих волос и посмотрела на охранника, но куда-то вниз. Глаза Акменры медленно последовали за её взглядом. Щёки фараона зардели, и он рявкнул приказ на древнеегипетском.       Лэрри не успел и вздохнуть, как стражи направили на него своё оружие. Он непонимающе уставился на фараона и наконец посмотрел туда, куда указывала Анна. Волосы. На его тёмную штанину налипли её длинные белые волосы. — Нет, это случайность! Ак!       Лэрри заметил, как Анна едва заметно ухмыльнулась и потянулась к рукаву, скрывающему синяки от падения в кладовке. — Ладно, — он примирительно выставил ладони вперёд. — Ладно, я ушёл.       И он попятился назад, к выходу, следя, как довольная Анна натягивает рукава платья по самые пальцы, будто выполняя свою часть сделки.       Когда Лэрри скрылся, Анна уже было радостно открыла рот, но Акменра, стоявший мрачнее тучи, отвернулся от неё и вновь заговорил на мёртвом языке. Стражи медленно, но верно двинулись к Анне. — Нет, нет, нет, мы должны поговорить, — Анна обежала фараона и встала перед его лицом. — Зачем ты пришла? — устало произнёс фараон и дал стражам отбой. — Пожаловаться на Лэрри Дэйли? Жалуйся своему дяде. Я уже второй раз срываюсь на Лэрри из-за тебя. — Нет, я… — Зачем ты меня мучаешь? — он сел на крышку саркофага. — Мне казалось, ты всё понимаешь. В ту ночь… Мы мало говорили, но ты будто поняла абсолютно всё, будто между нами появилась какая-то связь… — он посмотрел на неё так, как смотрел на Лэрри в первую ночь после Лондона. — Хотя, что я несу, — он горько усмехнулся себе. — Открываюсь человеку, которого вижу третий раз в жизни, — он хотел встать. — Заткнись! — прикрикнула Анна и попыталась надавить руками на его плечи, заставляя сесть. — Да блин, поддайся, я сорок пять килограмм вешу, я как тебя опущу-то.       Фараон послушно сел и выжидающе посмотрел на Анну. Та опустилась с ним рядом. — Послушай, — она тщательно продумывала слова, ей было неуютно, от фараона веяло холодом. — Да, я малость проебалась… — Что сделала? — не понял фараон. — Провинилась, только более эмоционально. Это значит, что я мега сожалею, — на ходу придумывала Анна.       Фараон лишь что-то хмуро буркнул в ответ. Анну начинала злиться. — Значит так, перестань вести себя так, будто я виновата во всех смертных грехах, это во-первых. Во-вторых, дабы полностью прояснить ситуацию, мне придётся сковырнуть некоторые проблемы моей семьи, а делать это мне совершенно не хочется, так что давай ты просто перестанешь вести себя, как обиженный ребёнок и…       Тут она запнулась, будто впервые услышав себя. Они с фараоном сидели рядом, но казалось, что между ними пропасть, которую она только увеличивала. — Господи, я говорю, как мой дядя, — она взяла Акаменру за руку. Тот хотел было убрать, но Анна крепко её сжимала. — Оставь. Так психологи делают, это вроде успокаивает.       Пропасть уменьшилась на миллиметр. Анна пыталась поймать взгляд Акменра, смотрящего на неё исподлобья. Образовался зыбкий контакт. Хотя бы так. — Я начну сначала ладно? Я дочь младшей сестры Уэсли Макфи, — она нервно вдохнула. — В общем, моя мама умерла, а дядя так любил её, а я так похожа на неё внешне и… — она почувствовала, как Акменра переложил её руку в свою. — Он иногда называет меня её именем. Он видит в ней меня. Знаешь, мне не за кого особо уцепиться в том, дневном мире, ведь даже дядя… Он любит не меня, а её. А меня, моей личности, будто и не существует. И, знаешь, я ведь довольно молчаливая, у меня есть подруга, для которой я просто дневник, которому можно заливать всё, что в голову взбредёт, и снова я замена чему-то. Сегодня дядя снова назвал меня именем мамы, — она шмыгнула носом. — Он этого не замечает. Понимаешь, к чему я?       Фараон мотнул головой. Теперь он смотрел куда-то вниз. — Ты много лет знаешь Лэрри и что-то к нему испытываешь. Меня, как ты и сказал, ты знаешь всего ничего. Лэрри не обращал на тебя внимания, а я обращаю. В общем, я не хочу, чтобы между нами что-то было лишь как замена Лэрри. Только не снова. Понимаешь?       Акменра кивнул. Он мягко притянул Анну к себе и обнял. Прямо у его уха послышалось дрожащее дыхание девушки. — Прости, — едва слышно прошептал он. — Ничего, оба хороши, — ответила Анна. Волю грустным воспоминаниям не дала пара сказанных ею слов. «Неужели я просто взяла и сказала про «что-то между нами» и он ничего не возразил?» — думала она, легонько тыкаясь носом в его плечо. — Но как же письмо? Я настрочил тебе такое откровение, а ты явилась лишь спустя три дня! — возмутился фараон. — Ой, бля... — протянула Анна, выпутываясь из его объятий. — Ты бы ещё от имени Гитлера мне письмо послал, — цокнула она. — Мне ни с того ни с сего приходит сообщение от Лэрри Дейли, и, естественно, я даже читать его не стала. Пока не настал вечер, который уже не испортил бы даже Дейли, но он всё равно в него вмешался.       При упоминании охранника Акменра погрустнел. Анна подумывала перевести тему, но решила, что сегодня уже достаточно прогнулась под фараона. — Почему ты отправил сообщение именно от его имени? — В холле есть компьютер, с него можно только с подписью Лэрри отправлять письма, — он махнул рукой в сторону холла. — Ты умеешь пользоваться компьютером? — Я управляю пластиной, которая оживляет неживое. Естественно, я в силах разобраться с той коробкой, — гордо сказал фараон. — Но не настолько, чтобы отправлять сообщения от своего имени, — уточнила Анна. — Кто такой Гитлер? — По ощущениям, второе имя мистера-хуистера Дэйли, — Анна увидела, что фараон стал понимать ещё меньше. — Забудь. Лучше скажи, с каких пор Лэрри Дейли тусует с тобой? — С тех пор, как я чуть не встретил рассвет из-за того, что кое-кто не пришёл. — В чём проблема рассвета? — Анна пропустила мимо ушей очередное обвинение. — Солнце смертельно для оживших экспонатов. Если мы не успеем скрыться от него, то от нас останется лишь пыль. — Так ты у нас из отряда самоубийц, — лицо Анны исказилось неловкой улыбкой. — Давай пять! — Я просто тогда задумался и не заметил, — Ак стал хаотично двигать фигурки сенета.       Анна так и осталась сидеть с поднятой пятернёй. — Хотя бы пять мне отбей.       Акменра недоумевающе посмотрел на неё. — Ты просишь ударить тебя?       Пятерня Анны приземлилась ей на лоб. — Только попробуй, и я ударю в ответ, — она сложила руки на груди. Потом вздохнула и добавила, — как-нибудь потом проведу тебе ликбез по сленгу нашего мира.       Фараон продолжал елозить фигурки. — Херня какая-то, а не шахматы, — Анна взяла и повертела одну из них. — Это сенет, — фараон забрал у неё фигурку и продолжил игру в одного. — Всё ещё обижаешься, да? Я вам свидание испортила?       Акменра покраснел. — Я тебя здесь не держу, — глухо сказал он. — Ты мне вроде как нравишься, так что не заставляй меня снова спускать на тебя псов, — он поднял голову, глаза сверкнули недобрым огнём. Сейчас он как никогда походил на фараона. — В моем царстве тебя бы уже пожирали крокодилы, а меня тоска и совесть. Я буду рад тебе в другое время, но сейчас уходи, — добавил он, вновь пряча лицо.       По спине Анны пробежал холодок. «Я сейчас всё просру...» — подумала она. — Предположим, что сегодня я фокусируюсь только на хорошем и из всего, что ты сейчас сказал, я услышала только то, что я тебе нравлюсь.       Фараон нервно усмехнулся. — В Древнем Египте мужчинам нельзя было любить других мужчин? — Конечно, это же прописано в Книге Мёртвых, — Акменра произнёс это так, будто Анна спросила, можно ли убивать людей, согласно Конституции США. — И это не совсем любовь. — Ты даже сам не знаешь, что к нему чувствуешь. Почему вообще ты именно за Лэрри уцепился? Почему не Тедди? Или тот громкий гунн? Или Колумб? Да мало ли тут мужчин за сорок. Акменра сделал глубокий вдох. — Это будет звучать неправильно, но… Они ведь не люди. Они ожившие предметы, которые думают и ощущают ровно настолько, насколько это позволяет воск. Всё, что они знают о себе — это не их история, у них нет жизни, которую они потеряли. Я не могу считать их равными. Мне в принципе было сложно смириться, что в ваше время приходится относиться по-человечески даже к челяди. В этом месте, — он посмотрел Анне прямо в глаза, — живы только я и Лэрри. — Будь на моём месте человек, которому чуть меньше похуй, он бы пиздец тебя боялся после таких разговоров, — Анна с застывшим дыханием следила, как жестокий фараон и славный мальчик сменяют друг друга в Акменре. — Я фараон, — его желваки напряглись. — Меня и должны бояться. Страх перед правителем — главная заповедь смертного, показатель его уважения, преданности и любви.       Вдруг брови встали домиком, плечи опустились. — Слишком мрачно, да? — перед Анной вновь сидел неуверенный юнец. — У тебя биполяр очка, дружок. — При чём здесь очки? — У меня для тебя кое-что есть, — она взяла в руки рюкзак. — Очки? — Заткнись, — не оборачиваясь сказала она и вынула из рюкзака свиток, с которого обильно сыпался песок. — Дерьмо! — Анна кинула свёрток к ногам фараона и перевернула рюкзак, вытряхивая из него целую Сахару.       Акменра наклонился и зачерпнул горсть. Он завороженно смотрел, как песчинки осыпаются сквозь его пальцы и, затаив дыхание, нерешительно развернул свёрток. В глаза ему ударил яркий свет. И пусть он пока не грел, но Аменра его узнал — это было солнце.       Не свиток, а скорее просто длинная картина, около полутора метров — и это лишь сохранившая часть. Картина будто была разорвана пополам в ширину. Жёлтые пески, синий Нил и жаркое южное солнце остались нетронутыми, а вот огромный город, бывший некогда центром произведения, сильно пострадал. — Вот здесь-то ты и поиграешь в фашиста, — девушка похлопала Ака по плечу. — Ну, нельзя же так долго смотреть на солнце.       Акменра повернулся к ней в полном восхищении. — Я всё ещё жив, — пульс участился, и без того большие глаза чуть ли не вылазили из орбит. Акменра подставил ладони под свет и метал взгляд от них к Анне и обратно. — Я под солнцем и не умер, понимаешь?       Анна помрачнела. Она поняла, но поняла совсем другое. «Я могла убить его. Я реально его чуть не убила. То, что нарисованное солнце не превратило его в песок — пиздец, какое удачное совпадение. Но я ведь не знала... Хотя ли я бы смогла оправдаться перед самой собой, если бы всё закончилось иначе.» Она тряхнула головой. — Я не знаю, куда именно мы попадём, от подписи тут осталось лишь некое «Ка», — она указала на буквы снизу картины, как раз возле оборванного края. — Я в Египте не была, но вот река, вот песок и чё-то прикольное с иероглифами. Вроде не Майами. — Вот это познания о Древнем Египте, — засмеялся фараон. — Я, кстати, поступаю в университет на египтолога. — Не дай Амон такого специалиста науке. — Тогда стану самым главным египтоведом. Придумал что-нибудь? — спросила Анна, заметив, как тщательно фараон рассматривает две буквы у края. — Возможно, это название города. Он красив и величествен, как столица, но я не узнаю его. Видимо, это что-то от более поздних династий. Сколько египетских городов на «Ка» ты знаешь? — Каир, — пожала плечами Анна. — Вряд ли, Каир основали арабы уже в вашей эре. Возможно, это Кантир. И если это так, то ты достала настоящее сокровище. Это современное название Пер-Рамзеса, — пояснил он в ответ на непонимающий взгляд Анны. — Богатейший город, бывший столицей во времена правления Рамзеса Великого, само название переводится как «Дом Рамзеса». — Тогда я классная, — сказала Анна. — Не совсем. Это полотно довольно современное, а до ваших дней от Пер-Рамзеса остались лишь ступни огромной статуи фараона. Так что скорее всего художник рисовал, опираясь на древние изображения Фив или Мемфиса, и в архитектурном плане это помесь бывших столиц. — Откуда ты знаешь, что было в Египте после тебя? — Я был экспонатом на кафедре египтологии в Кембриджском университете. Интересно рассказываю, да? — он по-детски радостно заулыбался. — Ага, а ещё интересно, что ты назвал меня не классной, — надула губки Анна. — Я сказал, что не совсем, — стушевался фараон. — Охренеть. Я прошла сквозь огонь, воду и Лэрри Дэйли, чтобы стать классной, но не совсем, — всплеснула руками Анна. — Ты вообще ко мне идти не хотела, так что один-один, — примирительно сказал Ак.       Анна сделала каменное лицо. — Да перестань, — рассмеялся Ак. — Ты принесла мне кусок моего дома, — она обнял её за плечи. — Я побывал под гребаным солнцем, а ведь мы ещё даже не зашли в картину.       Восторженно-встревоженный мальчишка с огромными лазурными глазами, обычный мальчишка, впервые в жизни увидевший чудо. Никакой надменности, никакой гордыни, только щенячья радость. — Как тебе это вообще в голову пришло? — спросил он. — Тебя же угнетала местная погодка? — Анна сделала ставку на то, что фараон не помнит своего письма целиком. Если это так, то это, конечно, обидно, но и вывернуть всё можно в свою сторону. — Холодно, серо, совсем не Египет.       Акменра кивнул. — Как ты узнала?       Анна закатила глаза. «Он либо издевается, либо память, как у рыбки. Но ладно, будем играть.» Она приблизилась к нему вплотную. — Я всё вижу и всё замечаю. Ибо оба глаза у меня на месте. А вот твой Лэрри, видимо, слепой.       Акменра нахмурился. Он хотел убрать руки с её плеч, но Анна вцепилась в них и настойчиво удержала. — Сколько лет вы уже знакомы? Пять, шесть, около десяти? И много ли он сделал для тебя за это время?       Анна пронизывающим взглядом смотрела ему внутрь, глубже глаз. Акменра пытался отвернуться, но девушка схватила его за подбородок и притянула его лицо к своему. Их носы соприкасались, губы согревало дыхание. — Я рядом, — прошептала она и не смогла сдержать самодовольной ухмылки, чувствуя, как сердце фараона забилось сильнее. — Даже если я исчезла на несколько ночей, я всё ещё ближе него, — она отпустила его подбородок и повела палец вниз: по шелковистой шее, по ключице к загорелой груди, зацепив ногтем сосок. За пальцем по пятам следовали мурашки, они рассыпались по телу Акменры, как звёзды в ясном ночном небе. Он, одной рукой продолжая держать Анну за плечо, обвил второй ладонью её шею, ощущая её пульс. Анна почувствовала, как её ноги коснулось что-то ещё не совсем твёрдое, но уже близкое к этому состоянию. Она нагнулась к уху фараона и заговорила, едва касаясь губами его мочки. — Да и яйца у меня побольше будут. — Вы разводите куриц? — захлопал ресницами Акменра. — Как же ты меня сегодня бесишь, — прошипела Анна, скидывая с себя его руки. — У меня сейчас такая пустыня там образовалась от твоей фразы. Давай уже залезем в Наверное-Кантир-на-Ниле. — Но... — Милости прошу к нашему шалашу, — Анна в поклоне указала на картину. Сама же она стянула осенние ботинки и носки, чтобы не набрать в них песка.       Никаких покалываний, искр и прочих спецэффектов из фантастических фильмов, лишь реальные ощущения. Это было как погружение в прорубь наоборот — едва занеся ногу над картинным пространством, Анна почувствовала, как жар нарисованного солнца окутал её, голая ступня погрузилась в горячий песок. Анна оглянулась на фараона — тот стоял, склонившись над своим некогда домом, и на лицо его падал золотисто-жёлтый отблеск Египта. Акменра не решался зайти в него. Анна, тихо пробормотав что-то про абсурдность всего происходящего и подумав, что она, возможно, всё-таки обкурилась, взяла фараона за руку и потянула за собой.       Древняя Земля, современные краски — когда полотно оживает, между ними уже нет диссонанса. Нарисованная копия стремится повторить свой оригинал из реальности точь-в-точь, все фактуры, звуки, запахи. Не пройдя и пары шагов, Акменра рухнул на колени и возвёл руки к солнцу, он смотрел на него, пока глаза не слезоточили и не перестали видеть что-либо, кроме размытых пятен. Тогда он набрал в ладони побольше песка и погрузил в них лицо. Песчинки забивались в нос и под ресницы, кололи глаза, но фараону было наплевать, он хотел ощутить Египет каждой клеточкой своего умершего тела. Затем слух его уловил шум воды. Нил, мать Египта.       Анна росла в солнечной Мексике, там песочка и солнышка было выше крыши, но восторг Акменра немного передавался и ей. Но очень немного. Нет, она была рада за Ака, рада, что ему наконец-то хорошо, но просто так стоять под палящим светилом пустыни было очень скучно. — Хоть садись на жопу и куличики лепи, — пробурчала она себе под нос. Сказано сделано. Куличики слеплены, жопа отсижена. Анна, лёжа на спине и щурясь, делала уже пятого песочного ангелочка, когда над ней склонился Акменра с дёргающимся глазом и песком в бровях. — Что ты делаешь? — Существ, которых нет в твоей мифологии, — ответила она и быстрее задвигала разбросанными в разные стороны ногами и руками. — Что с лицом? — Да как-то я маленько переборщил с приветствием родной почвы. — Хочешь тебе саркофаг этим засыпим? — Ты иногда такую ерунду несёшь, — зацокал Ак. — Ты, блять, только что песок себе в глаза втирал, — опешила Анна. — Я просто соскучился, — развел руками Ак. — Ладненько, я привыкла, что ты ёбненький, — она встала и отряхнулась. — Мы увидим пирамиды? — Вряд ли, Пер-Рамзес далековато от них, но я не уверен — пирамиды строила моя династия, а вот город появился через многие века после моей смерти. А хотя, — он стал озираться по сторонам, — зная ваших художников, они могли куда угодно запихнуть... А вот и они!       Анна повернулась в ту сторону, и действительно: огромные треугольники, как на стандартном магнитике из сувенирной лавки. Анна сто раз видела их фотографии, но вживую они действительно впечатляли: девушка чувствовала себя одной из миллиардов песчинок на фоне этих произведений, колоссальных настолько, она не сразу заметила под ними стены города. — Это твой Кантир? — спросила она. — Похоже на то, — хмуро ответил он. — А чего ты такой недовольный? — Пирамиды не там. Смотри: там Нил, мы на левом берегу, у Пер-Рамзеса, — он схематично нарисовал на песке карту. — Пирамиды выше по Нилу. Стоя на левом берегу, чтобы Нил был по правую руку, и смотря при этом на город, пирамиды увидеть невозможно. Это очень дешёвая картина, — гневно заключил он. — Спасибо, конечно, за урок географии, но ты можешь поуважительнее относиться к штуке, которую я принесла, окей? Кстати, мы будем заходить в город? — Нет, я не хочу видеть, как этот невежда извратил облик египтян. Наверняка, изобразил их арабами, ваше поколение любит считать нас одним народом. — Оставь бедного художника в покое, давай хотя бы просто вдоль стен пройдёмся.       Акменра кивнул. Идти было неудобно, ноги проваливались в песок, жара стояла невыносимая, Анна в тёплом длинном платье ощущала себя потной собакой. Фараон же шёл уверенным шагом, лишь изредка снимая корону, чтобы вытереть пот, и надевал обратно.       На стенах города читалась вся лень художника: то просто белое пятно, то подобие иероглифа настолько непонятное, что как бы не старалась ожившая картина найти связь со своим оригиналом и заполнить пробелы, даже пластина была бессильна. Но кое-где связь всё же установилась. — Они воспевают мощь и силу этого года, — Акменра провёл пальцами по рельефу стен, изукрашенных яркими иероглифами, и остановился на одном, особом их сочетании. — «Дом Рамзеса», — прочёл он, — мы и правда в Кантире. — Почему картину подписали современным названием города, если он изображён древним? — удивилась Анна. — Потому же, почему и пирамиды здесь у Средиземного моря. Художник совершенно не знает географии Египта. — Он не сильно запаривался с её изучение, — протянула Анна. — Будто Египет не главная тема картины. — Долгих лет правления, потомок мой, — Акменра уже вернулся к стене и поклонился головой картушу с именем Рамзеса Великого. — У тебя даже детей не было, — напомнила Анна и добавила себе под нос, — я надеюсь… — Фигурально, я ему прапрапра- и так далее прадед.       Идя так вдоль стены, они набрели на въезд в город. Акменра дал Анне рукой знак идти мимо, но сам же остановился у ворот. — Какие уродцы... — прошептал он. — Анна, он нарисовал мой народ сущими орками.       Девушка думала, что он преувеличивает, но присмотревшись к людям заметила: ни одного не то что доброго, не было даже лица без эмоций — сплошные зверские оскалы и гримасы, будто маски из римского театра, кричащие, кто герой, а кто злодей. — У него к вам неприязнь. Но зачем тогда писать картину? Я принесла какое-то говно, — грустно вздохнула Анна. — Давай просто дойдём до Нила, — Ак провёл рукой по её руке. — Реку сложно испортить.       И он пошёл прочь от ворот, Анна за ним. Не прошли они и пяти метров, как Акменра снова остановился. Анна сразу же стала рассматривать горожан, выискивая, что не так. Искать долго не пришлось — среди неказистых египтян в белых набедренных повязках появилась группа людей, полностью одетых, бородатых и с лицами настолько чистыми, ясными и одухотворёнными, что Анна была готова поклясться, что почти ослепла от их внутреннего света. Впереди группы шел, видимо, предводитель, глаза его, казалось, вместили в себя бремя за все страдания человеческие. Но внимание Анны привлёк посох в его руке. Где-то она его уже видела. — Евреи, — сквозь зубы сказал Акменра. — Евреи? Ты уверен? — Анна занервничала. Она знала одну историю про еврея с посохом и Древний Египет, и для фараона она ничем хорошим не закончилась. — Конечно, я помню, как они выглядят. Я даже отсюда слышу их рабский язык. Только вот с каких пор рабы свободно разгуливают по столице?! — зло прокричал он.       Анна поволокла его за колонну, где их не было бы видно из города. — Ты же не собирался контактировать с местными, вот и не надо. Давай уйдём? — Но евреи... — Вот именно, что евреи. "Исход" говорит тебе о чём-нибудь?       Ак мотнул головой. — Ну, ты же знаешь, что евреи ушли из Египта?       Фараон оживился. — Да. А что, это они сейчас уходят? Пусть идут отсюда! — Не совсем... Пошли обратно? — Хочу Нил, — Ак упёр руки в бока. — Хорошо, но евреев не трогаем.       Акменра быстро про них забыл, он шёл по своей земле, говоря на своём языке то ли молитвы, то ли просто мысли вслух. Анна шла следом, испуганно озираясь по сторонам, пот от жары сменился потом от страха. Она прокручивала в голове список того, что сейчас могло произойти, но не могла вспомнить последовательность. Однако кругом было спокойно, лишь ветер шелестел песком. Вскоре послышалось журчание воды, а почва резко стала влажной, землянистой. — Этот рисовака считает, что Египет — сплошная пустыня, а у воды резко начинается оазис, — сетовал фараон. — Ты только посмотри, какая чёткая и ненатуральная граница между песком и илом. — А речка-то вонючая, — принюхавшись, поморщилась Анна. — Это запах родины, — Акменра вдохнул полной грудью. Он присел у воды и зачерпнул горсть. — Это настоящий Нил. — Если не возражаешь, я бы хотела добавить ещё немного аутентичности, — донеслось из-за его спины.       Акменра обернулся и обомлел. Анна стягивала с себя платье: сначала вверх ушёл подол, открывая длинные тонкие ноги, а затем и белый, гладко выбритый треугольник — и всё это закрытое лишь лёгкой тканью. Абсолютно прозрачной. Немного повозившись с верхом, Анна стянула платье полностью, два розовых аккуратных соска горели маяками на белой груди. — Насколько я поняла из книжек, у вас принято ходить именно так. Это тюль и дядин галстук, — пояснила Анна, поворачиваясь спиной и поднимая волосы, обнажив шею, чтобы показать узел, держащий тюль на ней.       Но Акменре было всё равно, как держалась ткань, главное — она прозрачная. Он продолжал рассматривать тонкое тело девушки теперь уже со спины. Женское тело есть женское тело. Теперь, вне своего балахона, Анна выглядела женщиной со всеми присущими изгибами, и эти голые изгибы сейчас были в опасной близости от царского паха. Захотелось потрогать — у Акменры не было девушки четыре тысячи лет.       Анна не была стеснительной ланью, но сейчас, увидев лицо фараона, оробела, почуяв неладное. Они медленно, не отрывая друг от друга завороженных взглядов, опустились на мягкую траву. Анна, подобно загнанной в угол жертве, дышала глубоко и нервно, часто облизывая сохнущие губы. Она пару раз скользнула взглядом на юбку фараона, на которой отчётливо был видел силуэт стояка. — У вас так, наверное, не принято, — сглотнув слюну, отрывисто сказал фараон и впился губами в шею Анны. Та застонала от боли. Акменра, не прекращая покрывать тело девушки поцелуями на грани с укусами, невнятно зашептал ей на ухо, обжигая свои сбитым дыханием: — Я… прости, я пытаюсь сдерживаться, но… — он хотел поднять голову и посмотреть ей в глаза, но Анна рукой прижала его голову обратно к своей шее.       Акменра увидел в этом разрешение. Он с новой силой впился в плоть девушки, кусая и рыча, как зверь. Но Анна лишь хотела спрятать от него своё испуганное лицо — фараон потерял человеческий облик и брал её подобно дикому животному: жадно, будто другие хищники могли отобрать, сжимал её грудь; с лёгкостью приподнимал одной рукой и стискивал бёдра; хаотично метал поцелуи по всему телу, пытаясь охватить его губами всё и сразу. Корона Акменра кометой полетела на землю и, сияя на солнце, оттеняла фараона золотистым цветом. Тот обиженный и милый мальчик из комнатки сторожа исчез, вместо него на Анне извивался сфинкс во плоти: человеческое лицо, но мощная и беспощадная хватка льва. Анна боялась его, но ещё никто так её не желал, и она отдавала себя на съедение зверю.       Периодически вскрикивая от боли, она податливо изгибалась, следуя желаниям тела Акменра, но, когда тот, одной рукой по-прежнему лаская Анну, стал хватать себя другой за набедренную ткань, тщетно пытаясь сорвать её дрожащей от возбуждения рукой, Анна задумалась, уставившись на бугор ткани, повторяющий форму давно уже стоящего члена. «Он хочет именно меня или просто вагину, не важно чью?» — после этой мысли девушка хотела, чтобы фараон не справлялся со своей юбкой как можно дольше.       И та действительно не поддавалась. Акменра отпустил Анну и приподнялся, чтобы снять с себя лишнее уже двумя руками. Со стороны Пер-Рамзеса донеслись обрывки каких-то фраз. — Это иврит, язык рабов, — рассеяно проговорил фараон.       Анне было всё равно кто и на чём там разговаривает, она не знала, что делать со своим положением. Анна вздрогнула от нового прикосновения Нила — волна была липкой. Девушка ощутила резкий металлический запах и замерла. Склонившийся над ней Акменра застыл, ошалело уставившись на реку. От страшной догадки сердце бешено заколотилось, Анна, не поворачиваясь, окунула палец в воду и, не смотря на него, поднесла ко рту и лизнула. Кровь.       Она мгновенно отскочила от Нила, но фараон подниматься не спешил, он медленно отползал, не отводя взгляда от кровавой реки. Анна перекинула через плечо платье и схватила фараона под подмышки, пытаясь понять. — Что происходит? — сдавлено шептал он, продолжая сидеть на земле. — Вставай, пожалуйста, Ак, нам нужно уходить, Ак! Это только начало, надо уходить! — кричала Анна, силясь поднять его. — Начало чего? — он медленно поднялся и с подозрением посмотрел на Анну. — Потом, пожалуйста, уходим! — она отчаянно тянула его, но тот упрямо стоял, ожидая ответа. — Я объясню по пути, только если мы побежим, окей? Фараон молча схватил её за руку и рванул к краю картины, Анна еле поспевала за ним. — Так что это за магия? — кричал Акменра. — Это не... Кантир, — Анна кое-как могла говорить из-за сбитого дыхания. — Нет, нарисован-то может и он, но название картины... это не "Кантир", а "Казни египетские".       Фараон не успел затормозить на песочном обрыве, и они с Анной приземлились на пол гробницы. — Какие ещё, Амт подери, "Казни египетские"? — тяжело дыша от бега вопрошал фараон.       Анна, потирая ушибленные места, схватилась за край картины. — Сворачивай её нахуй, — пытаясь справиться с одышкой, выдавила она из себя.       С горем пополам они свернули картину, но перед этим из неё успела выпасть жаба. Анна, брезгливо закрыв глаза, аккуратно отогнула краешек картины и закинула её обратно. — Вот этого я и боялась, — девушка указала на квакающий свёрток. — Тут про все казни. — Да объясни уже, что это за... — Пиздец, — подсказала Анна. — Не знаю что это, но, наверное, да. Что это за пиздец? — Ты не знаешь библию? — Откуда? Христиан знаю, а что у них в книжке написано, без понятия. — В университете могли упоминать отрывок из "Ветхого Завета" про Египет, разве нет? — В университете реальные факты изучают, а не вымышленные, — пробурчал Ак. — Не тебе об этом говорить, ты вообще солнцу поклоняешься.       Акменра опустил глаза. — Вот чёрт, у тебя и с религией не всё гладко, — проговорила Анна. — Сейчас не об этом, — нервно перебил фараон. — Что за казни? — Если вкратце, в "Исходе" рассказывается, как евреи хотели уйти из рабства фараона, а тот не хотел. Тогда Бог дал Ною, главному еврею, посох, которым он мог колдовать. Ну, и пошла пизда по кочкам. Ной просит фараона отпустить их, тот отказывает, Ной стукает посохом, и египтянам делается плохо. И так десять раз подряд. Кровавая вода — первая казнь, а жабы вторая. Или посох у Аарона был, не помню, хотя в реабилитационном центре нам писание читали часто. — Это правда было? — глухо спросил Акменра. — Это было с моей страной, и Ра не защитил нас? Анна приобняла его сзади. — Не-е-ет, — протянула она. — Это всё христиане придумали. А нарисовать что угодно можно. — Правда? — Правда, — Анна мысленно прокручивала, что скажет, если он ей не поверит. Но Акменра тут же расслабился и повеселел. — Прям отлегло. Странные евреи, конечно, свою кровь в реку пускать. Это сколько же своих они убили, чтобы наполнить Нил?       Анна почти возразила, что казнь была вовсе не такой, но махнула на это рукой. — Я тебе благодарен за возможность увидеть Египет, но картина и правда не лучшая, — он улыбнулся, поворачиваясь, но глаза его снова встретились с сосками девушки, не успевшей надеть платье, и улыбка его превратилась в голодный оскал. — А ведь ты должна понести наказание за свою провинность, — он схватил её за грудь, Анна успела лишь вскрикнуть. Он задрал ей тюль, а она брыкалась, не позволяя ему навалиться на себя. — Ах, ты ж сучёных, — процедила она.       В этот раз он достиг члена в мгновение ока, Анна сжала ноги, насколько могла, она пустила в оборону все конечности и голову. В непонятном месиве их тел, она внезапно схватилась за его член. Она что-то возмущённо кричала, дергая за него в готовности оторвать. Но после четырёх тысяч лет и самая грубая дрочка без смазки может вознести до небес, притом буквально за секунды. — Да будь же ты со мной нежен! — Анна звучала громко, но где-то далеко.       Фараона накрыла волна удовольствия, Нил достиг своего полноводья. Но тут же в его сладкую истому разорвал влажный шлепок, прилетевший как-то криво на шею и щёку. Акменра открыл глаза: Анна нависла над ним подобно дикой кошке с горящим, бешеным взглядом, одной рукой она упиралась об пол, а другую, дрожащую, держала у лица фараона. Он посмотрел на эту ладонь — с неё капало его собственное семя. На его, её ногах — всё те же белые брызги. Анна, трясясь всем телом, медленно поднесла руку к чистой щеке фараона и, скривив лицо, вытерла об неё остатки спермы. Девушка, подобно разъярённому быку, дышала громко и глубоко, рука скользнула ниже, к шее Акменра, и на мгновение сжала её, сжала сильно, но тут же обмякла, и Анна опустилась на пол рядом с распростёршимся плащом фараона. — Скинем это на четыре тысячи лет воздержания, — проговорила она, подтягивая к себе ногой сумочку. Открыть её одной рукой оказалось не так-то просто. Анна достала влажные салфетки, вытерла с себя сперму, взглянула на фараона в пятнах и убрала салфетки обратно, а грязные закинула в саркофаг. — Ты просто чудо, — пролепетал Акменра, всё ещё пребывающий в мире грёз. — Vete a la polla*...Vete a la polla! Polla! — свирепо скрежетала Анна. — Это какое-то заклинание? — Ак поднялся с пола и присел на край саркофага.       Анна подошла и положила руки ему на плечи, он хотел обнять её, но она надавила, увлекая его в саркофаг. — Ляг, — бесцветно сказала она, но это был приказ.       Акменра повиновался. Анна отпустила его только, когда его спина оказалась прижатой ко дну гроба. Она взялась за крышку. — Подожди! — Акменра взволнованно вскочил, но взгляд Анны уложил его обратно. — Ты злишься, Анна? Что случилось.       Девушка устало вздохнула, всё: его лицо, его голос — всё говорило о том, что Акменра действительно не понимает, что случилось. Она склонилась над ним. — Я поиграла с тобой в фараонов, чтобы сделать тебе приятно, а в ответ ты меня два раза чуть не изнасиловал. — Что? Но ты же пришла нагая, разве ты этого не хотела? — Ак был расстроен и растерян. — Я хотела, чтобы меня любили, а не рвали на куски, — объяснила она тоном воспитательницы. — В нашем мире это преступление. — Эти синяки из-за меня? — он закрыл лицо руками.       Анна забыла, что теперь ничего не скрывает её увечья от встречи с Дэйли. — Да, от тебя, — она натянула теплое платье обратно на себя.       Фараон, не открывая лица, простонал. — Я не хотел, Анна...       Девушка упёрлась ногами в пол, попробовала крышку руками, спиной, и та поддалась. — Ан, постой. Я не хотел тебя обижать, Анна! — крышка достигла цели, крик фараона заглох.       Пытаясь выровнять дыхание и успокоиться, Анна хотела закурить прямо в Египетском зале. — Я молю тебя, останься, ещё не рассвет, побудь со мной, — из саркофага глухо донёсся отчаянный крик.       Анна вздрогнула и выронила сигарету. В носу предательски защипало, внутри всё сжалось, Анне захотелось оказаться с ним под крышкой, но она ущипнула себя за такие мысли. — А завтра? Мы можем увидеться хотя бы завтра? — измученно вопрошал саркофаг.       Анна поспешила на выход, пока жалость не взяла над ней верх. «Но разве он хуже того, что ждёт тебя за порогом? Оказаться в чужой блевоте гораздо хуже, а в сперме... Пф, будто ты впервые белый фонтан ловишь. А ещё за него не посадят.» Она вернулась к гробу. — Я приду завтра, — проговорила она, поднеся губы как можно ближе к крышке.        Ответа не последовало. Анна выбежала в коридор с окнами — он был залит малиновым рассветом. «Бедняга, он так и не услышал.»

***

      По старой традиции на первом этаже она пересеклась с Лэрри Дейли. Он протирал тряпочкой копыта коня президента Рузвельта. Лэрри сразу заметил девушку. — Классную драму ты разыграла, всю ночь рассказывала фараону, какой я урод. Ну всё, кино закончилось, выметайся, — Лэрри указал Анне на дверь. — Вы тоже, — она сложила руки на груди. — Ваша смена окончена, а музей ещё не открылся, так что вы тут делаете? Вы что, вор? — Не елозь перед старшими, — строго сказал Лэрри. — Там не продаются наркотики, — бросил он, когда Анна подошла к торговому автомату и опустила туда монетку. — Я за энергетиком, дедушка, — она вытащила баночку и положила в рюкзак. — В отличие от вас, граф Дракула, я работаю днём и заснуть на рабочем месте не собираюсь. — Этого же надолго не хватит. Час работаешь, и потом спишь за кассой? Или что ты там употребляешь для бодрости? — Кокс! — звонко отозвалась Анна. — Снюхиваю его в обе ноздри и весь день, как заводная. Обожаю кокаин, — видя, как теряется и закипает охранник, она не могла сдержать ликования. — А героин, ммм… Обожаю нагреть ложку, залить в шприц и пустить по вене. Давай-ка посмотрим мои синяки от уколов! — она вздёрнула рукав. — Ах, да! — она расплылась в дерзкой ухмылке. — Тут ведь синяки только от тебя. — Это была случайность! — гавкнул Лэрри. — Такую как ты пёрышком задень, синяк на пол тела будет! — Вообще-то, да, — серьёзно сказала Анна.       Лэрри, готовя новый запал нотаций, подошёл к ней, но что-то заставило его помолчать. Анна оказалась ниже, чем он думал. Маленькая и худенькая, она стояла, испепеляемая взрослым мужчиной, и потирала ушибы на тонких руках. — Больно? — тихо спросил он. — Естественно, — Анна нахмурилась: глупый вопрос бесил, а резко изменившийся то охранника настораживал. — Я тебя отвезу домой, — бросил Лэрри, отошёл за информационную стойку и полностью скрылся за ней. — Подожди на улице, если хочешь.       Анна ничего не понимала. Что он хочет? Зачем? В голове зудела лишь одна мысль: полиция. «Он наслушался моих шуток про кокс и теперь хочет меня сдать. Старый ишак, легавые не найдут у меня в крови ничего тяжёлого, ему сделают выговор за ложный донос, а потом дядя отымеет его во все дыры. Что же, я с тобой прокачусь, мистер-хуистер.»       Она вышла на улицу, присела на ступеньку и закурила. — Блядский цирк какой-то, — ворчала она себе под нос, делала затяжку и снова, — какой пиздец, какой пиздец... — Хэй! — раздалось над ней.        Анна нехотя подняла голову. Ник Дэйли. Как будто одного Дейли тут мало. — Сигаретку? — говорить не хотелось, а когда куришь, говоришь меньше. — Не, — рассмеялся Ник. — Тут где-то наверняка папа ошивается. — Он сейчас выйдет. — О чёрт, тогда он узнает, что я всю ночь диджеил в баре! — Тогда беги, — Анна зевнула. — Но я так устал, неплохо было бы доехать до дома на машине. — Тогда не беги, — Анна затянулась. — Скажу, что провожал Эндрию на утренние курсы по истории, она у меня приличная, папа поверит. Она, кстати, хочет посмотреть на музей ночью. — О-о-о-очень интересно, Ник. — Я говорил, что играл сегодня в баре? — Да. — Я хотел бы проверить себя в заведениях побольше, в клубах там... — Я проведу и тебя, и твою приличную в ахуеннейший клуб, если ты сейчас замолчишь и дашь мне вздремнуть, пока не прибежал твой отец и не начал пиздеть. — Уже начал! — сообщил Лэрри, закрывая дверь музея. — Я мог бы сказать тебе пару ласковых, но меня больше беспокоит, где твой дядя? Николас Дэйли, какого чёрта ты здесь забыл? Где ты был всю ночь? Мать знает? — Лэрри обрушил лавину вопросов и прервался, лишь когда принюхался. — Это что, сигареты? Ник, ты куришь? Ты хочешь скуриться, а потом перейти на наркотики? — Пап, я не... — Я курю, вот сигарета, — Анна повертела ей в воздухе. — Я думала, вы только меня так дрючите. — Ты едешь на заднем сидении, — Лэрри пригрозил пальцем. — Как скажете начальник, — Анна сделала ладонь козырьком.       Первые минут пятнадцать оба Дэйли шумно обсуждали, где же и с кем был Ник ночью, пока он, спавший, по его словам, всю ночь дома в кроватке, не вырубился в машине. Всё это время Анна пристально за ними наблюдала, она не могла понять, кажется ли ей это или же и в правду то, что она приняла за агрессию, это проявление заботы от Лэрри. «Какая забота, он меня копам везёт.» — Ещё обижаешься, да? — Лэрри вернул Анну в реальность. С тех пор, как Ник уснул, и наблюдать стало не за чем, девушка глядела в окно, пытаясь по дороге понять, в какой участок её везут. — Да, обижаюсь. — Слушай, — он посмотрел на неё через зеркало. — Извини за синяки, я бы никогда так специально не сделал.       Анна нахмурилась. «Что за чудеса происходят?» — Но все свои слова я считаю справедливыми, — продолжил Лэрри.       Девушка закатила глаза. «Нет, не чудеса, а лишь гиперопека по поводу и без.» — Ты подрастёшь и поймёшь, насколько полезными были мои наставления... — Это мой дом?! — воскликнула Анна, не веря своим глазам. — Естественно, я же это тебе и говорил. — Спасибо, наверное, — пробормотала Анна и закрыла дверь машины раньше, чем Лэрри успел что-то сказать.       На лестничной площадке она вспомнила, что охранник спрашивал про Макфи, и надо бы направить дядю в музей, если он ещё дома. Она скинула обувь и приоткрыла дверь кабинета доктора Макфи.       Он сидел, склонившись над столом, боком к двери, и даже так было видно, что вид у него не первой свежести. Анна зашла и сразу заметила стол: вчерашней свалки на нём уже не было, осталось лишь одно письмо, назначение которого нельзя было распознать — Макфи загораживал текст, мерно перебирая по нему пальцами. — Дядя? — Анна провела у него перед глазами рукой. Он вздрогнул и поднял голову. Теперь уже вздрогнула Анна: огромные мешки под глазами, полопавшиеся капилляры в глазах — а ведь Макфи всегда выбирал комфорт превыше всего. — Ты всю ночь по кабинету бегал? Всё нормально? Что это за письмо? — девушка попыталась вытянуть конверт из-под пальцев дяди, но тот перехватил её руку. — Всё хорошо, иди что-нибудь поделай, — промямлил он, зевая.        Анна ушла в свою комнату. «Я нихуя не понимаю, что происходит, нихуя.»