Переменная облачность

От пожилой дамы, с которой пил чай Кавахира, пахло старым тяжёлым женским одеколоном, желтостраничными книгами и лилиями. Это была, возможно, самая привлекательная старушка семидесяти лет, которую он когда-либо встречал за своё житие и существование и более не встретит. Однако, несмотря на это, у некоторых людей она вызывала чувство глубокой неправильности, ненатуральности; старушка пробуждала непонятное благоговение и страх. Её седые волосы были аккуратно уложены, показывая идеально ровный овальный лоб, бордовые губы не оставляли следов на чашке, когда она делала очередной глоток, руки под бархатными перчатками были холодны, синие глаза смотрели выразительно и пусто; в этой пустоте умирали и рождались звёзды, текло время, плелись судьбы. — Я не понимаю, почему Вы всегда настаиваете именно на этой оболочке. — Внешняя старость, но внутрення юность соответствует образу. — ответила пожилая дама. Услышавший ненароком фразу официант чуть не запнулся о свою ногу, когда ставил перед ними очередной чайник. Объяснимо. Что-то резонировало в её голосе — плач новорожденных младенцев, предсмертные хрипы, смех и плач, первые вдохи и последние выдохи тысяч, миллионов, миллиардов людей которые родились или которым ещё суждено родиться, звук развивающегося счастья, звук разбитого сердца и ещё много всего, чего человеческий слух не может уловить, но чувствует всем своим естеством. Старуха, внешняя оболочка, называла себя Фрегарах. Но все живое чувствовало её истинную натуру. Всё живое ощущало её и принимало как Цикл. Как мать Жизни и Смерти, Порядка и Хаоса, Тьмы и Света, Начала и Конца, Прошлого и Будущего. Всё это — Она. Её дети лишь шестерёнки большого механизма, в то время как она и есть этот механизм. Так было и будет всегда, потому что Она есть Цикл, Она есть Круг. По сравнению с относительностью рождённых Ею, Она есть абсолют. И Кавахира был у Неё слугой, лакеем, глашатаем, мальчиком на побегушках. — Ты хочешь задать вопрос. — сказала Она. Кавахира открыл рот и закрыл его. — Давай. — почти ласково поощрила его Фрегарах. Он сделал торопливый глоток чая. — По поводу ино ... странки. Этот мир совершенно отошёл от плана развития. Что Вы собираетесь делать? — Я? — неожиданно по-озорному хохотнула Она, — Ничего. Будь что будет. Слишком часто сценарий идёт по одним и тем же колеям. Мне надоело. А так ... занятно. — Занятно? — непонимающе спросил Кавахира. — Всё меняется! Будущие параллельные Вселенные ещё не начали даже появляться, потому что их механизм запуска не знает от чего отталкиваться! — Пускай. — сказала Фрегарах, и звезды в старческих синих глазах запели громче, — Мальчик-наследник Примо все равно возглавит Вонголу. Он все равно будет хорошим лидером и все равно единожды падёт от руки мальчика-скитальца. — А Хранители? А Аркобалено? — Баланс Три-ни-сетте сохранён. Всё остальное неважно. — А как же состав?! Фрегарах не улыбнулась, но посмотрела на него почти ласково, почти как мать: — Герои всегда одни. Нет никакой разницы между кандидатами свиты. Для общего изображения мира их имена незначительны, рано или поздно они забудутся и сотрутся. — Это жестоко. — возразил Кавахира. — Это истина. — сказала Фрегарах. Помолчали. За окном барабанил по асфальту дождь, по дороге лихо проезжали машины, чавкая и давясь лужами. — Прекрати пытаться удержать воду в ладонях, — наконец сказала Она, поднимая на него взгляд, — жизнь все равно просочится. Ты знаешь чуть больше других, живёшь несколько дольше и слегка сильнее. Но ты не скала, чтобы противостоять течению. Люди могут быть рыбами, когда как ты можешь быть черепахой. Но вперёд вы плывете одинаково. — Ясно, — сообщил Кавахира. — Врёшь, — едва-едва качнула головой Фрегарах, — ничего тебе не ясно. Глупый гуманоид. И исчезла. Кавахира по-детски поджал губы и попросил счёт. {}{}{} В тот самый день Кохаку взяла отгул на работе, потому что Таке-кун потянул ногу на бейсболе, и одного дома она его оставлять не хотела; кто ребёнка кормить будет? Иви? Может быть, разумеется, но у неё и своих дел полно, а просить не хотелось. К тому же, дурашка-сынишка так перепугал тренера и остальных ребят, что ему забыли вручить обратно его алюминиевую бейсбольную биту и перчатку, а поскольку Кохаку собиралась поучить Иви и Тсуру бросать мяч и ловить его в поле когда-нибудь на выходных, то пришлось идти забирать экипировку. Кохаку было двадцать семь; она являлась незамужней независимой южанкой с Окинавы, никогда не унывающей и с улыбкой наготове для всех поворотов судьбы: переезду с родных земель, одинокому материнству, не-мужу, пожару ... Главное улыбаться и смеяться! Зачем грустить, если везде можно найти позитив и радоваться жизни? Жива, красива, умна, и на том спасибо! И сын есть замечательный, и стабильная работа, и подруга! Чего ещё не хватает? Любви. Шкала настроения резко упала, на душе сделалось лирично; она вздохнула и тихонько, под нос, затянула строчку из "Элинор Ригби": — Aaaaall the lonely people, where doooo they all come from? Из какой-то подворотни послышался плотоядный треск. Кохаку остановилась, поправляя рюкзак и крепче сжимая металлическую биту. Ещё один треск, стон, ругань и: — Мля, Юичи, не дай уйти этому пидору! Ещё один вопль. Лю-бо-пыт-но. Пандора, о, Пандора, зачем ты открыла гребанный ящик? Кохаку аккуратно заглянула за угол и увидела, как целая стая гопников мутузила какого-то мужчину. Ну, точнее как, пыталась мутузить, потому что четверо уже валялись на асфальте: кто скуля, кто без сознания. Защищавшийся быстрым движением поправил на носу прямоугольные очки и выставил вперёд окровавленные кастеты; на него сыпались удары как из Рога Изобилия, но он плавно отклонялся от каждого, почти не двигаясь с места и лишь наклоняясь то вправо, то влево. Резкий выпад, апперкот, нокаут — ещё один противник ничком свалился на землю, плача и прижимая грязные руки к сломанной челюсти. Мужчина дёрнул уголок губ в миниатюрной ухмылке и сделал приглашающий пас рукой; оставшиеся четыре нападающих вскипели от этого жеста как старые чайники; они разве что только не свистели от негодования. — Ах, ты!.. — а, нет, глядите-ка, засвистели. И от гнева прямо-таки зарумянились. Кохаку опомнилась лишь когда тот, со сломанной челюстью, вынул из кармана пистолет. Хочется сказать, что перед ней вся жизнь перенеслась перед глазами, что её наполнило чувство вопиющей несправедливости, что в жилах вскипела кровь ... Только этого не было. Кохаку просто когда-то играла в юношеской сборной Японии по бейсболу и просто пару раз ходила с сокомандниками "стенкой на стенку" против всяких дегенератов, в том числе и янки. У неё в руке была алюминиевая бита. Треск, металлический звон, вытянувшиеся лица и бодрый женский голос: — Home-run! — и Кохаку замахнулась на следующего. {}{}{} Когда Иви примчалась на звуки шума, потасовка уже была окончена. Тот самый подозрительный тип, который однажды стоял у магазина, вместе с Кохаку апатично приковывал каких-то изрядно побитых негодяев наручниками к чугунной изгороди и что-то с ней обсуждал. Сама южанка что-то активно жестикулировала, тряся битой; мужчина опасливо косился на этот предмет и тут же отводил взгляд, боясь оказаться застуканным за работающим чувством самосохранения. — Говорю же, в солнечное сплетение! — Коленные чашечки, — неумолимо заявил он. — Тогда затылок! — Шея. — Какой вы скучный, Хибари-сан! Иви торопливо отвернулась, пряча улыбку. Хоть у кого-то личная жизнь налаживается. Домой она вернулась в прекрасном настроении.