Переменная облачность

Прощаться всегда тяжело, и уходить тяжело; особенно когда знаешь, что не вернешься. Не увидишь больше огромных каменных лиц Хокаге, их сдвинутые каменные брови и суровые глаза, наблюдающие за жителями. Сакуре становилось неловко под их взглядами: сердце начинало бешено колотиться, и спину пробивало холодным потом. Потому что эти великаны будто бы знали о её планах и не одобряли. "Женщины рождены страдать," – так сказала ей когда-то бабушка по линии отца, настоящая Харуно, – "поэтому всякие дурочки, а мы все дурочки в той или иной степени, неосознанно ищут себе повода для страданий. Это природа, это романтика, никуда не деться". Сакуре тогда было десять, у нее в первый раз екнуло сердце при виде Саске, и это моментально переросло в слепую безответную влюбленность и разорванную дружбу с Ино. Она плакала в подушку, жалея себя, и вспоминала слова бабушки. Сакура уже тогда знала, что не любила последнего Учиху, но хотелось кому-нибудь протянуть свое юное сердечко, хотя бы просто для того, чтобы растоптали. Она помнила как старательно выцарапывала его имя на школьной парте, как рисовала мелками сердечки на стенах Академии, неровные и красные. А потом Саске ушел, и Сакура вместе со штукатуркой соскребла свои рисунки и выжгла резьбу по парте. С глаз долой, из сердца вон, вроде так когда-то кто-то сказал. И она выросла. Дыра в жизни от красивого мальчика заросла ученичеством у Тсунаде и возрожденной дружбой с Ино. Пациентами, зеленой чакрой, свитками с гендзюцу, техниками огня, воды и, как ни странно, ветра. Однако её ветер никогда не был ураганом или штормом, свободной величавой стихией. Нет, что вы, но он имел потенциал стать настоящим муссоном. Если ветер подталкивает в спину, значит пора идти. Собраться с силами и идти. Сначала Сакура зашла в больницу и забрала свой старый, потертый, все еще пахнущий лавандой халат, ненужные персоналу пилюли, питательные батончики, семена лекарственных трав и набор операционных инструментов. Незаметно оставила свои старые записные книжки с медицинскими техниками на столе Удона, а самого мальчишку утащила фотографироваться на память. На подозрительный взгляд своего ученика она с ностальгией ответила, что от собственной наставницы кроме ромбика на лбу и знаний у нее ничего не осталось. Удон тогда понимающе кивнул и улыбнулся в камеру, а Сакура встала за подростком и положила ему руки на плечи. Она хотела, чтобы её помнили. Немного эгоистично, не так ли? Все люди по-своему эгоисты. Сакура почти все свое состояние выложила на пособия по фуиндзюцу, техники ниндзюцу и сотни холодного оружия. Тентен смерила её ошарашенным взглядом, а потом вздохнула: — Уходишь, да? Сакура сглотнула соленый ком в горле: — Ухожу. — Это правильно, — дернула уголком губ специалист по оружию, — мир стал слишком пуст. — Да, — согласилась Сакура. Помолчали. — Я соберу ребят для прощального ужина. А потом сфотографируемся. Хокаге-сама дал добро на твое путешествие? — Понятие не имею, кто сейчас руководит Деревней. И не хочу иметь, смолчала Сакура. Потому что эта Коноха — не родина, не дом, а незнакомка с другим лицом и характером. — Мне кажется, он тебя не отпустит. — Кто? — Саске. Это на нем сейчас шляпа Хокаге. Это звучала настолько неправильно, что Сакура непроизвольно поджала губы, потому что Саске не должен быть Хокаге, он не имеет права, он НЕ ЗАСЛУЖИЛ. Он не боролся против ненависти людей как Наруто, не смотрел ради них в лицо смерти при нападении Пейна, он не сплачивал сердца Каге, не вдохновлял многотысячную армию, не сиял как солнце и не мог сиять, потому что это чертов Саске, Черная Дыра, которая только берет, берет и берет. — Это не мой Хокаге, — после затянувшегося молчания тихо, но твердо сказала Сакура, — за Тсунаде, Какаши и Наруто я бы пошла куда угодно, но за этим… этим паразитом? Нет. Хватит. К Учихе она на поклон идти не собиралась. — Кстати, Тентен, — вспомнила Сакура, — Ты слышала что-нибудь о капитане Ямато? — Он ушел неделю назад, — ответили ей. Сакура кивнула своей сестре по оружию и ушла. Можно было бы на него обидеться, потому что ни во время, ни после войны Ямато так к ней ни разу и не заглянул. Избегал? Возможно. Можно было бы обидеться, что не удосужился сказать: «Прощай и живи счастливо». Но Сакура чувствовала только странное облегчение от того, что не одна она, наверное, сутулилась под суровыми взглядами каменных Хокаге, снаряжалась на самое большое путешествие в жизни, раз и навсегда прощаясь с прошлым. Значит идешь в правильном направлении, решила она. Или не в совсем в правильном, потому что стоило ей свернуть к своему дому-времянке, как от нее в двух шагах оказался Саске. Весь в черном, со срезанным «утиным хвостом», за который его любила почти вся женская популяция Академии, он выглядел старше, спокойнее, мудрее, но остальные эмоции скрывали глаза, все такие же темные. Красив, мерзавец. Сакура спокойно открыла дверь своего временного обиталища, и пропустив гостя вперед, поспешила наскрести травы для чая и приготовить его. Неужто Учиха прознал о её решении? — Сакура, — произнес он, стоило ей усесться напротив него за шаткий стул перед шатким столом, — я здесь по поводу завещания. — Завещания? — Неверяще переспросила она. Ей вроде уже давно передали после смертей Тсунаде и Шизуне медицинские письмена. Если только это не… — Какаши. Он, — Саске замешкался, — он не успел или не стал корректировать распределение своего имущества, после того, как я… вернулся. — И? Саске сделал глубокий вдох: — Хатаке Какаши завещал тебе свой Шаринган, чтобы, в случае его смерти, ты смогла подобающе им воспользоваться: употребить его против меня, чтобы вернуть в Коноху или убить. Сакура моргнула. — Но, — продолжил Саске, — во время военных действий он приобрел второй глаз от Учихи Обито, известном также как Тоби. Поэтому, ты становишься обладательницей пары глаз Шарингана. Они стоят в черном контейнере у тебя в холодильнике. На этом все. Седьмой Хокаге уже вышел из её дома, когда Сакура его окликнула: — Наруто следит за тобой с небес, Саске! Только попробуй завести Коноху в дерьмо, он из мертвых восстанет и надерет тебе твою бледную тощую задницу. Саске печально усмехнулся и унесся в шуншине. Прощальный ужин прошел тихо, как поминки. Выжившие остатки Девяти Новичков минус Учиха сидели на высоких лакированных стульях и смотрели каждый в свой рамен и на Сакуру. Вид у них был потрепанный и желтый, как у старых книг с мелкими печатными значками. — Тебе идут седые волосы, — наконец разорвал тишину Шикамару, — с ними ты похожа на снег в начале марта, — и попытался улыбнуться. С мертвыми родителями, кремированной невестой и обязанностями клана он тоже рано начал седеть. — Твой ананас будто посыпали сахарной пудрой, — невинно хлопнув глазками, ответила ему Сакура. — Намекаешь, что у меня перхоть, женщина? — А она у тебя разве есть? — Назови мне кого-нибудь, у кого её нет! Тентен хрюкнула в свой рамен с морепродуктами, усмехнулся Киба, дернул губами Шино, и далее разговоры сами собой потекли. Они немного выпили потом, а перед тем, как разойтись по домам, ребята презентовали Сакуре на четверть заполненный фотоальбом, несколько коробок водостойкой розовой краски для волос и вручную, видимо коллективно написанную, поваренную книгу. Ровно в полночь Сакура, нагруженная свитками и вещами, стояла напротив ворот в Коноху и проглатывала непрошеные слезы. Давай, говорила себе она. Давай, ты же хотела этого, даже попрощалась со всеми. Вперед. Сделай шаг вперед. Твоему бризу самое время стать муссоном. — Останься, — попросил непривычно хриплый голос сзади, — Прошу тебя, останься. Я не смогу без тебя. Я не смогу. У Сакуры все-таки брызнули слезы: — Какая ирония, — горько усмехнулась она, вспомнив такую же прохладную лунную ночь, свои собственные мольбы и бело-красный веер на майке своего бывшего сокомандника. Сакура медленно обернулась: — Спасибо тебе, Саске… На сломленного, тоже почему-то плачущего Учиху смотрели два до боли знакомых Шарингана. —… Камуи. Реальность вывернуло на изнанку и унесло куда-то далеко-далеко, сопровождаемое неверящим и отчаянным «НЕТ».