Переменная облачность

За короткое время Кавахира умудрился стать кем-то вроде лекарства от меланхолии, можно даже сказать, панацеей для девушки из другого мира (звучит ванильно и заезженно, ну да ладно). А если учесть, что по уверованиям Сакуры, панацей в медицине всего две: старая добрая клизма и слабительное, то этот… этот паразит являл собой очень даже существенную боль в заднице, иногда даже в прямом смысле. Мало того, что он совершенно беспардонно и безвозвратно оккупировал диван в гостиной Сакуры, так еще и внаглую ввалился в её монотонную прекрасную жизнь, вовсе не серую и скучную, а просто размеренную. Куда, куда, чёрт побери, делось его джентельменство со шляпой, перчатками, тростью и сигарами за сотни баксов?! Где носит его давящую ауру многотысячелетнего кондуита между холопами и Етицкой Силой? Сакура этого, конечно, не знала и даже не была уверена, что хотела бы знать. Но было бы очень классно, если бы Кавахира убрался из её квартиры и перестал пытаться сделать из нее хиппи, курящего самокрутки. Потому что, какого черта вообще? У тебя психологические проблемы, после долгой душевной беседы проговорил ей Кавахира, и Харуно не поняла, как у него получилось изобразить томный голос из рекламы Швепса. У меня нет проблем, ответила ему пьяная ревущая Сакура где-то в три ночи. Не будь эгоистичной дрянью, сказал он. Вот это, мать его, было обидно, потому что она с тринадцати лет о себе думала вполовину и три четверти меньше, нежели о других.  — Иди ты нахуй! — Все также пьяно взвизгнула она и попыталась его ударить, но каким-то образом перед глазами появился добротный дубовый шкаф, и кто-то пожелал ей спокойной ночи. Только утром, с большой шишкой и похмельем, Сакура вспомнила, что не матерились и никого не лупила аж с начала Четвертой войны. В этот момент просветления из её гостиной как раз вырулил Кавахира в цветастой гавайке и образе Матери Терезы со словами, что ментальное самобичевание еще никого до добра не довело. Сакура запустила в него подушкой; гад увернулся. Она в прыжке (ауауау, надо было сначала мигрень убрать) заехала ему кулаком в плечо. Кавахира апатично вправил его обратно и констатировал, что Сакура дерется как девчонка. — А как надо? — Немного обалдело спросила все еще мучившаяся похмельем Харуно. — В том-то и дело, что как мужик! Поскольку Сакуре в ближайшем будущем предстояло залезть в чужие тапки относительно своего существования в данном мире, некоторые изменения в её жизни были важны. В первую очередь, избавление от затянувшейся депрессии, потому что по поводу самобичевания этот сукин сын Кавахира был все-таки прав. Далее, нужно было научится водить мотоцикл. Честно говоря, Сакура, как человек даже не слышавший о релявистской механике и термодинамике, этих чудес техники немного побаивалась: — Может я лучше в акробаты пойду, а? Или в жонглеры? — Ты так совсем все карты судьбе спутаешь. К тому же, за мотоциклетным костюмом можно спрятать грудь. — А задницу? Если ты не заметил, она, как бы, немаленькая. Кавахира не заметил; обошел её и уважительно присвистнул. Сакура опять попыталась его ударить, но нахал отскочил в сторону с комментарием, что замах у нее совершенно не мужской. Но! Главная проблема состояла в том, что было необходимо научиться вести себя как представитель сильного пола. Потому что нет, Сакура, никто не должен знать о наличии вагины у Скалла, ни в коем случае, ну хотя бы до Момента Икс. Харуно не стала спрашивать у Кавахиры о этом самом Моменте, будучи абсолютно уверенной, что ответа не получит. Притворяться мужчиной было необходимо. Очень необходимо. То есть совсем. Кавахире даже объяснять этого не пришлось. Но, собственно, почему это так важно? Тут необходимо вспомнить эффект экзистенциального домино, где какой-нибудь маленький незначительный поступок может повлечь за собой целую лавину непонятных событий и изменить мир. Кому-то надо вовремя подмигнуть, кого-то толкнуть, или произвести впечатление, кто-то должен вдохновиться с эксцентричного макияжа и невероятных трюков на мотоцикле… К счастью, в ближайшей параллельной реальности у Скалла-Скотта, ни любовниц, ни детей не было, потому что он являлся полным асексуалом, и это невероятно облегчало задачу с долгим маскарадом. Сакура, конечно, один из величайших медиков в истории своего старого мира, но оплодотворить себе подобную… причем спермой мертвого человека, который ни разу в жизни не ходил сдавать половые анализы было бы чересчур даже для нее. Некрофилию Сакура не приветствовала. Перевоплотиться в мужчину на самом деле не так уж и сложно, как она поняла. Просто нужно, как минимум, научиться ходить как один из них, начать по-другому переносить центр тяжести и запомнить дюжину секситских шуточек. Сакура находила это странным, удивительным и невероятно логичным, потому что люди хоть и наблюдательны по своей природе, но также и очень слепы, и все из-за их нежелания видеть дальше своего носа. Им можно задать только образ, а дальше они все додумают сами. Научиться передвигаться как представитель сильного пола оказалось легко: во время работы в раменной забегаловке Сакура просто время от времени активировала Шаринган, запоминая походки некоторых посетителей, а дома уже тренировалась. За эту тренировку было разбито зеркало, сломан стол и сожжен ковер. По поводу ковра лучше даже не спрашивать. Кавахира скучать не давал ни в коем случае. Стоило зазеваться — он хватал под локоть и волок учить чему-нибудь еще, причем хрен отвертишься, потому что дипломатия на нем не срабатывала, понятие парламентерства ему не знакомо, а еще гребанный хиппи обладал крепкой хваткой, железной защитой между ног и сказочными барабанными перепонками. Таким образом Сакура невольно вызубрила всю школьную программу, включая французский, испанский, немецкий, латынь и хинди. — А хинди-то зачем? — Ошалело спрашивала Сакура, потирая ноющие виски. Все-таки использовать Шаринган и Теневых Клонов одновременно была не очень хорошая идея, пусть язык она этот выучила за каких-то девять дней. Все-таки мозг нормальных людей к такому не адаптирован… И как только сенсей справлялся? — Чтобы смотреть индийское кино в оригинале, конечно! — Лучезарно улыбнулся Кавахира, сложив руки в молитвенный жест. Его голову озаряло уходящее солнце, подсвечивая шелковые седые лохмы, на круглых очках плясали золотистые огоньки, и если бы не дешевые сланцы, рваные шорты, гавайка, самокрутка и неоновая бандана с цветочками и надписью 'Make Love Not War', то за ним пошли бы какие-нибудь новые иудеи хоть на Луну, хоть на Марс или на Плутон. Весьма и весьма злая Сакура не пошла бы никуда, но сделала бы мастерский апперкот на все десять тысяч с плюсом, отправив кондуита исследовать далекие космические цивилизации. Но поскольку у нее болела голова, пришлось ограничиться стандартным ударом под дых. Кавахира, как обычно, даже не поморщился, но заметил: — Вот это уже смахивало на мужской удар. В редкие минуты свободного времени Сакура выходила на балкон своей квартиры и курила, не затягиваясь. Не затягиваясь, потому что просто не умела затягиваться. Чаще всего она делала это вечером, когда Кавахира исчезал куда-то по своим делам, оставляя свою подопечную наедине с её мыслями, когда можно было наполнять рот ароматом хорошего табака, дышать ночной росой и смотреть на звезды. Ночные светила были в этом мире другими. У Луны были кратеры не на тех местах, а на небосводе нельзя было найти ни одного знакомого созвездия, и от этого такая тоска брала по дому, по друзьям, по прошлому, что хотелось всё бросить и вернуться. Вот только возвращаться было некуда; дом остался в прошлом. Старая мёртвая Коноха и старые мёртвые друзья проскользнули сквозь пальцы как лето, как детство, и хотелось плакать. Табачный дым драл глотку, и сами собой появлялись слёзы, потому что несмотря на Тору, Сузу и Кавахиру Сакура всё равно была одна. Особенно Кавахиру. Сложно описать чувства, испытываемые к этому человеку, хотя… человек ли он? Его тело было молодым, его улыбки были добрыми и искренними, но в глазах покоилась такая старость, такая древность, такая усталость, что Сакуру передергивало, а еще в его смехе были странные фальшивые ненатуральные нотки, и его руки были теплыми, но от них веяло холодом, как от остывшего трупа, и куноичи его опасалась. Кавахира не раскрывал перед ней карт, помимо краткого посвящения в будущую роль, что довольно логично, и Сакура тоже не собиралась этого делать. Он знал её имя, некоторые черты характера, парочку приемов, но не более. Наоборот обстояло дело примерно также. О суперспособностях они не разговаривали. С седыми волосами Сакуры и Шаринганом многие соседи считали Кавахиру её родственником. Кондуиту это играло на руку, потому что о нем сложилось хорошее впечатление в хорошем обществе, а Сакура из-за этого спала с ножом под подушкой; чертова паранойя. Можно сказать, что они играли в игру, нацепив на себя образы; это был театр двух актёров, где каждый изображал нормальность. Оба делали вид, что идут на поводу друг у дружки, а сами мысленно скалились: 'я-догадываюсь-о-твоем-секрете-пиф-паф-тебе-не-сбежать'. Игра утомляла, но вытесняла ностальгические мысли о доме и друзьях, и в этом Сакура была благодарна энигматичному мужчине со спиной шахматиста и пальцами кукловода, потому что она не желала сдаваться первой, никогда, особенно после войны. А его это всё забавляло, потому что его древние багровые глаза иногда светились весельем, но это было настолько мимолетно, что Сакура почти считала, что ей это казалось. В итоге, первый ход сделал все-таки Кавахира, потому что Сакура упорно и упрямо не видела намеки на начало беседы: — Сакура, скажи, как ты относишься к фиолетовому цвету?