Переменная облачность

Вроде как было холодно. А вроде как и нет. То есть, дрожалось: мороз будто до костей пробрал. Будто и артерии, и вены, и тысячи капилляров замерзли в лед. Будто сердце, тяжело ухавшее в груди, заросло изморозью. И еще. Ноги, руки, казалось, покрылись испариной, и голова кружилась как от теплового удара или хмеля. И уши горели, словно под летним полуденным солнцем. И дышалось с трудом, как от одышки. Перед глазами плясали яркие мушки, мышцы ныли, и ломило кости. А тело будто налилось свинцом. Сакура подслеповато прищурилась и кое-как села. Мысли в голове шевелились медленно, нехотя, словно старый механизм со ржавыми шестеренками, но даже в своем состоянии она осознала, что вовсе не находится за старым заброшенным храмом Намимори: воздух вокруг был совершенно не лесной, а под ладонями не ощущалась трава и корни могучих деревьев. Субстанция под пальцами больше напоминала песок, только мягче, намного мягче, и аромат вокруг был какой-то совершенно непонятный, вроде бы затхлый, но по-странному свежий. Харуно сделала несколько глубоких вдохов, надеясь взять контроль над своим организмом, но тот не покорился. Причем, что странно, не покорился он не из-за того что не хотел, а потому что не мог, словно ему что-то мешало. Инстинктивно, Сакура дрожащими пальцами коснулась своего сиреневого ромбика на лбу, и по всему телу расползлась спасительная печать Бьякуго; Харуно блаженно выдохнула. Эффект техники почувствовался сразу: словно вход в комнату с кондиционером после долгой прогулки по сорокаградусной жаре под палящим солнцем. Сознание прояснилось мгновенно. Но мысли всё равно собирались долго. Над головой была кромешная мгла. Настолько кромешная и настолько мгла, что не получалось различить ни оттенка, ни текстуры. Что же это? Небо? Потолок? А если потолок, то дерево или камень? Или шатер? Песок был темно-серым, отливающим бронзой-серебром-золотом, слабо светящимся. Мягким-мягким, мягче любой перины. Странным. Сакура зачерпнула щепотку и поднесла к лицу, понюхала и уже почти… — Эй, лучше не ешь! Это не гигиенично! Кто знает, чей прах со всеми экскрементами и синтетикой ты собираешься сожрать? Сакура от неожиданности вскочила на ноги, опасливо заозиралась по сторонам. Голос был знакомый, настолько знакомый, что неприятно сосало под ложечкой, и хотелось плакать и смеяться, и кто, кто посмел его имитировать… Она обернулась. — Эгегей! Ты меня там слышишь? Обогни дюну перед собой, я за ней. Она нахмурилась, но перепрыгнула, поздно сообразив, что надо бы придумать план; чертовы эмоции. Это мог быть враг, подлый враг, который убьет не сразу, а медленно, с пытками, креативностью, иллюзиями и кровью. Но его там, к счастью, не было. Однако. За дюной горел костер. Не большой и не маленький, он полыхал розовым пламенем со всполохами красного и зеленого на каких-то поломанных брусьях и тканях. Возможно, на гобелене. Огонь бросал свет на бронзу-серебро-золото, и металлические частицы переливались тысячей крошечных радуг, и глазам было непривычно ярко. А перед костром сидела фигура с хвостом и в зеленом жилете. — Хей, Лобастая, — с легкой улыбкой помахала она. — Хей, — сглотнув, отозвалась Сакура, — Свино. _φ(･_･ — У нас не очень много времени, — призналась Яманака, и это была Ино, точно Ино, иначе и быть не могло, потому что Сакура это знала, вот только как знала, непонятно, ну и ладно, неважно, это же Ино, та самая Ино, которая свинина и гадина, и лучшая подруга, и которой, вообще-то, нет в живых… Сакура, сдерживая слезы, но не мешая расползаться своей широкой-широкой улыбке, закивала головой. Мысли путались, чувства бушевали, логика и анализ ситуации вообще куда-то улетели, и ИноИноИно, обожемой, каааак? — Ты не умерла, — на всякий случай пояснила блондинка. — А я, вообще-то, да. Но сейчас это неважно. Ты садись-садись, и я тебе быстренько всё расскажу. Это место, — она изящно махнула рукой в сторону мрака и дюн, — граница между Жизнью и Смертью. У неё есть официальное название, Лимбо, но оно какое-то странное, и им никто не пользуется, даже философы, представляешь? Сакура промолчала. Ино выжидающе на нее посмотрела. — Представляю, — сдалась Харуно. Почему подруга детства всегда, всегда требовала ответы на риторические вопросы? Можно же догадаться, нет? — Нет, не представляешь, — хмыкнула Ино, — потому что Лимбо — это иллюзия, как гендзюцу. Лимбо выдумали глупые люди, которые думали, что сюда попали. Мадара думал и Саске. Те, которые с Шаринганом. А это. Это Грань. Сюда если и попадаешь, то только в коме, да и не просыпаешься. Просто лежишь бестелесным духом и всё. Сознание здесь, а душа с телом — Там, живут еще. — Минутку! — Нахмурилась Сакура — Откуда ты знаешь про моё… дезертирство? — Так все об этом знают, — отмахнулась Ино. — Мертвые вообще много чего знают. И это больше переезд, нежели уход в нукенинство. Так! — Собралась она внезапно. — Ладно! Не отвлекай! Мне тебе нужно быстренько прочитать лекцию! Да сядь ты уже наконец! Сакура села. Ино похлопала себя по щекам и прочистила горло. — Ну, начнем, пожалуй. Давай, Лобастая, собери мозги в кучу, я повторять ничего не буду. Видишь костер перед которым мы сидим? Это, это ты. И пламя, и картинка, и дерево. Не надо на меня так удивленно смотреть, не мной придумано. Эмм. Брусья, кажется, означают элементарную фундаментальность жизни, гобелен показывает твою судьбу, насколько я помню, а огонь отражает саму тебя. Всё, что делает Харуно Сакуру Харуно Сакурой. Уяснила? Таааак, пить надо меньше. — Думай потише! — Прошипела Ино, затравленно оглядываясь по сторонам, — Я тебе серьезные вещи говорю! Выключи свой гребанный скепсис и послушай, дура набитая! — Она сделала глубокий вдох. — Если не хочешь закончить как дрянная шлюха наркоманская, УШИ РАЗВЕСЬ! Тебе нельзя оставаться розовой, подобно этому огоньку. У тебя не получится больше оставаться розовой, ни целиком, не как раньше. Этот твой Кавахира очень мутный тип, берегись его. Не дай ему прицепить к себе ниточки, ни в коем случае. — Почему? — Спросила Сакура. — Почему тебе не рекомендуется стать марионеткой? Ты это хочешь спросить? —… прости. Продолжай, пожалуйста. Ино ткнула пальцем в огонь: — Розовый по-прежнему останется частью тебя, но в меньшей степени, чем два других цвета. Потому что ни одна представительница прекрасного пола не сможет убить в себе дружелюбие, женственность, зрелость и легкомыслие. Но или красный, или зеленый должен уйти. Три — могущественное число, четверкой ты дразнишь дьявола, а пять это уже хамелеон и дисбаланс, и безумие. Решай. Время утекает. Красные языки пламени вились и танцевали на кончиках розового, заигрывали с зелеными тонкими прядками. Сакура могла бы наблюдать за этим вечность. — А можно вопрос? — Валяй. — Мне это снится? — Ну… И да, и нет. Это что-то вроде сна, особенная кома. Но происходит всё совершенно реально. — Да? — Да. Костер начинал дымиться, будто туда кто-то кинул кипу сухих листьев, и надо было что-то решать. От этого очага не должна идти сизая дымка. — Я отказываюсь, — сухое горло не хотело воспроизводить слова, и даже охватывающая нарисованным плющем тело печать Бьякуго не могла ничем помочь. Сакура кашлянула, — я отказываюсь от красного. Внезапным, резким движением Ино отрезала клок волос своей собеседницы ножницами, взявшимися из ниоткуда, и кинула их в костер. Тот громко треснул и внезапно охватил всё: Сакуру, Ино, цветной прах и мрак, и мир стал сиреневым, и запахло глициниями, а в венах задрожала чакра, и там появилось что-то еще, что-то такое же сиреневое, ласковое, своё. Пространство разрезал крик. _φ(･_･ Первое, что почувствовала Сакура, когда очнулась, это запах антисептика и пенициллина. Как, чёрт возьми, знакомо. Почти больница Конохи, почти полевой госпиталь. Над головой сиял белизной потолок, а рядом с кроватью на колесиках стояла капельница. Харуно раздраженно выдернула иголку из вены и села. Проморгалась. Одинокая больничная комната никуда не исчезла. — Вот же ж ссукин сын, Кавахира, — выругалась она, потом еще раз обвела взглядом комнату, зацепилась взглядом за огромное дерево глициний под распахнутым окном и решительно поднялась на ноги. На стуле рядом с кроватью лежала черно-сиреневая мотоциклетная форма, явно custom-made и записка: Игра началась. Твоя способность — увеличение. Помни про цирк. Alea jacta est. К. Сакура фыркнула на известное высказывание Юлия Цезаря: у неё с самого начала не было пути назад. Она быстро влезла в кожаный костюм и перемахнула через окно через нежно-лиловые ветви цветущего дерева; там её уже ждал одинокий мотоцикл и шлем с нарисованным черепом.