Переменная облачность

Барселонская подземка была одним из тех мест, из которых хотелось убраться восвояси как можно скорее и безотлагательно, в любое время дня и года. Стены, покрытые белой зеркальной плиткой, давили, потолок, тоже белый, давил, в вагонах стоял вечный запах пота, а на станциях было нечем дышать. Ренато Синклер никогда ни на что не жаловался, и в тот момент не собирался тоже, но всё-таки, черт бы побрал Густаво с этим его долгом. Бесит. И на это тоже хотелось пожаловаться, но он напомнил себе, что кандидаты в вольные киллеры ни на что никому не жалуются, потому что они — элита. Они — одиночки. И такая слабость им не свойственна. Синклер с юных лет мечтал стать независимым ассасином. Хотя нет, даже не мечтал, жаждал. Он родился в мире мафии и вырос в мире мафии, чего тут объяснять, Ренато был одним из тех людей, у кого было поистине дерьмовое детство. Его изначальная Famiglia была маленькой, слабой, а самое главное —незначительной: всё, что бы ни делали её члены, не видел никто, и не пользовался этим тоже никто. Это действовало наподобие какого-то суеверного проклятия. В проклятия Ренато верил. И в приметы, и в Бога тоже, потому что при такой профессии, вы уж извините, немудрено, но признаваться в этом он не собирался никогда, потому что это создаёт человечность в образе. А элитные киллеры не могут себе позволить оставаться людьми: каждый из них стоит против мира в одиночку, помощи ждать не от кого. Ренато это прекрасно понимал, понимал еще будучи ребенком, но, глядя на свою так называемую Семью, ему оставалось желать только подобного исхода. Из мафии выхода нет, повторял ему каждый, когда он иногда вслух мечтал о колледже и университете. А еще: ты живешь ради Босса, ради Неба, неужели ты не понимаешь? Это же Небо! Нет, Ренато не понимал. И не хотел понимать, отчего у его матери и отца и кучи самопровозглашенных дядь и тёть сносило крышу от тощего пятидесятилетнего мужика, выглядящего на все восемьдесят, постоянно сплёвывающего, пьющего и пыхтящего опиумом. Тяжела Небесная доля, говорили глупому ему, качая головой. А ему хотелось кричать им, слепцам, что какая, блять, такая Небесная?! Раз уж человек родился с оранжевым пламенем, то за него теперь все костьми лечь должны?! Так не бывает! Это неправильно! Это ненатурально! Ему за такие слова отвешивали звонкие пощёчины. Отец хмурился, а мать, которую он почти не видел, пускалась в слёзы. Они слышали правду в его словах, но не желали в неё верить, ведь тогда все их усилия, вся их жизнь была бы напрасной. Незначительной. Значит зря отец срезал десятки чужих жизней остриём своего мачете, зря говорил «нет» умоляющим о пощаде чужим сыновьям, дочерям, родителям. Значит зря мать была «подсадной уткой» несколько лет подряд в одном из темных нелегальных борделей, зря разводила ноги для сотен чужих мужчин. Не говори ерунды, хмурились они ему. Ты еще мал, тебе не понять. А сами потом напивались в хлам, причем не для того, чтобы забыть свои поступки. Нет. Чтобы швырнуть в забвение слова десятилетнего сына, звенящие правдой. Когда ему было тринадцать, они погибли в очередной крупномасштабной операции. Тогда в порыве гнева Ренато нацелил пистолет на дона Семьи, а тот испуганно закрылся руками. Синклер никогда в жизни еще не испытывал большего омерзения. — Если бы ты действительно являлся так называемой 'Гармонией', ты отправился бы с ними. И лег бы там же. Не лги самому себе, мир не крутится вокруг Небес, да и люди тоже. Одни только бараны. Я хотел врезать тебе как следует или выстрелить холостым, потому что ты, мудазвон ёбанный, как минимум этого заслужил. Но ты не Христос, чтобы подставлять после удара вторую щеку, не идол, не мартир. А раз нет, то слезай со своего грёбанного позолоченного пьедестала; тирания много хуже социализма и теневой демократии. На следущий день старика нашли мёртвым в собственных покоях. Кто-то подсыпал ему в дорогой кофе крысиный яд. Ренато не стал дожидаться похорон и перебежал на другую сторону. Но если хочешь превратиться в независимого убийцу, то прыгать от Шефа к Шефу нужно перестать. И не иметь никаких долгов. А ещё быть, как минимум, лучшим в своём деле для роста репутации и появления клиентов, ну и ещё чтобы союзники побаивались пускать в спину пули. Страшная жизнь, да? Ренато не боялся, нет. Его такое только вдохновляло. Представьте себе: быть полностью, полностью свободным… На данный момент Синклера отделяло от своей желанной позиции какие-то две-три расплаты за оказанную поддержку после ухода из Семьи. Покончив с ними, можно было бы заняться собственными связями и информаторами, начать новый этап своей жизни. Поэтому Ренато незаметно следовал за своей целью сквозь толпы разноцветного шумного народа и старательно думал только о хорошем, чтобы не сорваться и не перестрелять всех к чертовой матери. Цель ни разу не растворилась в толпе, значит, соотвественно, и не подозревала о слежке. Синклер еще со слов Густаво понял, что объект интереса принадлежит к гражданским, хоть и мутным, но гражданским, поэтому данная миссия обещала быть скучной. Овцы всё равно ничего противопоставить волкам не могут. Ренато подавил зевок. Когда оба вышли на предпоследней станции (из разных вагонов: людей и без того было мало), Синклер уже находился в легком сонном состоянии. То есть, не в обычном сонном, а в сильно облегченной версии, включающей в себя считание ворон и попеременные зевки. Поэтому когда так называемый Скалл с легкостью акробата перемахнул через двухметровый каменный забор, не желая платить за вход в парк, он, минуты через две, прыгнул следом, но чуть поодаль, не придав этому особого значения. Гражданский же. А приземлившись, осознал, что, ой бля, я его потерял. Замечтался. _φ(･_･ Мир, как многим уже известно, работает по весьма странным принципам. Потому что его создали очень и очень странные индивидуумы, которым, разумеется, было очень скучно. Или просто нечего делать. Поэтому миром правят: любовь, дружба, счастье, логика, хаос и крэк. Крэк обязательно, пусть даже его становится видно через лет двести, а то и больше, а может и наоборот. И всем как-то фиолетово, что логика и крэк в одном флаконе — это что-то вроде синонимичных антонимов, без которых мир просто не вертится. Кстати о фиолетовом. То есть, пардон, о сиреневом. Скалл долго сидел над той запиской Кавихиры. Долго-долго. Все цирковые перерывы на обед, антракты и девятнадцать ночей подряд (потом кто-то подсунул гранатовый сок вместо стандартного кофе, и Гонщик уснул прямо за столом, уронив голову на чернильницу; все утром дивились его новой сверхмодной «капельке» под глазом; кааазлы). Он дотянулся до своего нового особенного пламени, это было вовсе не сложно. Как и чакра, сиреневая энергия просто была. Вот просто. Как сердце, как легкие, будто бы изначально. Но на этом, по ходу дела, сходства и заканчивались. Чакра в теле шиноби, куноичи, людей и животных старого мира Сакуры всегда представляла собой систему в организме. Зарождаясь в животе, она спиралью выходила оттуда и сцеплением каналов обволакивала органы в качестве врожденного подобия брони; при пересечении этих каналов образовывались тенкетсу, а в специальных местах могли открыться Врата. В случае активного использования чакры, та начинала постепенно увеличиваться, но размер каналов при этом всегда оставался прежним. Владея невероятным контролем над этой энергией, можно было впоследствии научиться пропитывать ей свой организм, чтобы голубоватые нити бежали по телу наравне с капиллярами, улучшая силу, скорость и иммунитет. Сакура умела так делать. Тсунаде и Шизуне тоже. С сиреневым пламенем дело обстояло совершенно иначе. Это необъяснимо в надежных сухих аксиомах. Это вообще трудно объяснить. Для сравнения… можно представить закрытый глиняный кувшин, который еще не обдали молоком. Пламя плещется в нём, извивается, из-за плотной крышки взлететь не может, но при этом равномерно и медленно уходит через стенки и днище. Роль подобных сосудов играют все люди этого мира, только у кого-то кувшин обработан молоком, а у кого-то — нет. Трудно сказать, что является источником этой непонятной энергии. Шиноби уже давно установили, что спираль каналов на животе является надежно запертой дверью к силам, связывающим их маленький мир с большой Вселенной, только незнамо никому каким образом. А пламя? Оно, скорее всего, выполняет такую же функцию, но как? Ладно, подумал Скалл. Таким расследованием заниматься в одиночку бессмысленно, тем более без подробной информации. Тогда это оставляло Гонщику только одну загадку: КАК, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, РАБОТАЕТ ЭТА СИЛА. Кавахира в своей записке указал, что способностью сиреневого пламени является увеличение. Но. — Он, блядь, издевается?! — вскрикнул Скалл, хватаясь за волосы в истерике. — Увеличение ЧЕГО?! Количества? Работоспособности? Качества? Прогресса? Размера? Почему этот сукин сын не уточнил?! … и какого черта кто-то наверху играет на пианино?! Великий каскадер не может сосредоточиться! Крохотный сиреневый огонёк затанцевал на кожаной перчатке Скалла. Тот поднес его к лицу, нахмурился и щелчком отправил оного в сторону чернильницы. И отдал мысленную команду: {Увеличить количество предмета} Полупустую склянку охватило сиреневым, и на столе появилось четыре пузырька, абсолютно идентичных ей. Просто. Одинаковых. Там даже количество пыли на стенках было такое же. Уау. . . . Окей. Продолжаем эксперимент. Скалл моргнул, задумчиво почесал затылок и прикрыл глаза. Сделал глубокий вдох. Пламя внутри зациркулировало быстрее, хаотичнее. Выдох. Оно покинуло своего хозяина невидимым облаком, рассеиваясь в воздухе. {Увеличить вероятность того, что сейчас потолок проломит клавишный инструмент} Резким треском обвалилась штукатурка, еще с большим грохотом обвалился рояль и визжащая Соледад Монтанера и Аризага. Скалл моргнул. — Я для папы полонез репетировала! — плача, выпалила она, не желая признаваться, что играла вовсе даже для Скалла, в надежде впечатлить его, влюбить и потащить под венец. — Понимаю, понимаю, — судя по выражению лица, не очень. То есть, совсем не очень. Но это простительно. Потому что. Въебаться в чайник, рояль через, сука, потолок, в шаге от него. И девчонка, но какбэ пофиг. Рояль. Рояль, блеать, если кто не понял. Рояль. РОЯЛЬ. На его сапогах валялись отлетевшие клавиши. Вот так пронесло. Бля. Не, ну всё-таки. Рояль, нахуй. В шаге от него. Где был стол. Где было пять полупустых склянок чернил. И где теперь не было ничего, потому что рояль. — Мне надо выпить, — дрожащими руками помассировал виски Скалл. _φ(･_･ Ренато Синклеру не повезло, что к моменту своего заказа Скалл уже выяснил свои способности и хотел поэкспериментировать. Очень не повезло. {Увеличение снижения бдительности следящего за мной человека} {Увеличение роста кустарников в лабиринте} {Увеличение непробиваемости кустарников} {Увеличение территории лабиринта} {Увеличение вероятности, что следящий за мной человек заблудится} В итоге, Скалл чувствовал себя невероятно усталым из-за огромной траты Пламени, а Ренато Синклер уселся на скамейку посреди лабиринта и попытался унять свой приступ недавно обнаружившейся клаустрофобии. Он слегка качался из стороны в сторону, держась за виски и буравя природные стены невидящим взглядом, и бормотал под нос итальянские ругательства. В порыве эмпатии и щедрости Скалл оставил своему несостоявшемуся убийце бутылку воды и нераспакованные солёные крекеры. Ренато Синклер заметил свою жертву, только когда она уже скрылась за поворотом. В миг забыв про свою клаустрофобию, мафиози вскочил и понесся следом, но наткнулся на три пустые тропы, ведущие в разных направлениях. Невольно заскулив, Ренато Синклер, будущий вольный ассасин, вернулся на скамейку и заметил бутылку с водой и печенье. На бутылке было торопливо выведено фломастером на испанском: Не боись, еще выберешься =D Ренато ни секунды не сомневался в личности предыдущего владельца этой снеди. — Bastardo! Я тебя еще достану! Скалл как раз на это, собственно, и рассчитывал.