Переменная облачность

В будущем Скалл вспоминал об этом приключении с юмором и ностальгией. Вспоминал о том, как искал Реборна по холодному Дублину в снегопад и будучи одетым не по погоде, как на него смотрели люди с яростью и недоверием, когда он пытался поговорить с ними на английском, как сканировал районы чакрой и пытался найти следы на слякоти, как болела от голода голова. Он ведь нашел Реборна, только с пулевыми ранениями, заражением крови и в бессознательном состоянии. Нашел, а потом, скрываясь от преследователей, переправил в Великобританию через колючую проволоку. Угнал машину, положил в госпиталь в Белфасте. Конечно, Скалл мог бы и сам вылечить Реборна (Сакура могла), но он слишком хорошо осознавал свой риск превращения в подопытного кролика. Становиться чьим-то экспериментом хотелось меньше всего. Да, хорошее было время. Бешеный автостоп по Европе, ночевки на неудобных раскладывающихся сиденьях в машине, кофе и тосты в дешевых шоссейных кафе… Славно было. После уничтожения мелкой Семьи Белуччи, пустившей корни на Сардинии, Реборн копался в документах и записях нового, но уже мертвого босса. — Психопат, полный предубеждений, — морщился он. — Вся эта заваруха всего лишь из-за того, что он не доверял наемникам по контракту. Думал, предадут. Bastardo! Наемники не имеют права обернуться против своих нанимателей, приняв задание. Они могут только официально отказаться от своей цели, если не захотят оную выполнять и только потом уже убить нанимателя. Это один из законов Омерты, — бумаги в его руках уже осыпались на дорогой стол белесым пеплом. — Больной параноик. — Ну, с другой стороны, ты уже больше никому ничего не должен, — пожал плечами Скалл. — Значит, наконец-то можешь стать независимым. А ведь действительно. Реборн ничего не ответил, продолжая взглядом сканировать кабинет недавно убиенного врага, запоминая, судорожно запоминая тот момент, неосознанный, когда стал свободным. Он вдохнул полной грудью. Выдохнул. Достал из кармана портсигар и закурил. Скалл вынул из стеклянного серванта бутылку вина и два граненых стакана, разлил на двоих, пододвинул один к Реборну. Тот выбросил сигару в разбитое окно; выпили, не чокаясь. Стаканы тоже выбросили из окна, те с громким треском брякнулись о асфальт. — Значит, на этом всё, да? — обыденно спросил Скалл, будто вовсе и не прощаясь, а спрашивая, закончился ли какой-нибудь фильм. — Да. Всё. Они пожали друг другу руки. На выходе Реборн остановился в дверях. — Заканчивай тогда, как я тебя учил. — Конечно-конечно, миссис Робинсон. — Пф, — фыркнул будущий лучший киллер в мире. — Спиди Гонзалес. И был таков. Когда они встретились в следущий раз, через пару лет, Реборн был уже совершенно другим человеком: холодным, циничным, заносчивым, неприветливым и жестоким. На шутливое прозвище «миссис Робинсон» раздражался и открывал огонь, а со Скаллом обращался, будто оного не знал, а если и знал, то держал ниже себя. Тот часто думал о том, что же могло произойти такого с Реборном, отчего его временный учитель замкнулся в себе и совсем перестал искренне смеяться. А еще было, конечно же, очень-очень больно, горько и обидно. Иногда Скалл ненавидел свою способность не держать ни на кого зла. {}{}{} Особняк Белуччи необходимо было предать сожжению, причем качественному и беспощадному, чтобы бригаде пожарников даже нечего было толком тушить. Хорошо еще, что Реборн научил правильно уничтожать тела, а то пришлось бы еще вручную прятать трупы… что, разумеется, не очень приятно. Сакуре пришлось это проделывать на своей первой миссии по шпионажу в 14 лет, когда рядом не оказалось ни джоунина, ни умудренного опытом чуунина. Вражеский шиноби залез в дом, где она по своей легенде проживала, но по неосторожности был убит очень безобидной сковородкой, которая разломила ему череп. Что делать? Вокруг полно гражданских, а дом находился в центре городка. Скалл продолжал иногда просыпаться от воспоминаний того ужасного дня, когда пришлось приволочь тело в ванную, выкачать и спустить кровь, чистящими средствами расщепить кожу, чтобы было невозможно распознать отпечатки пальцев, стереть в порошок зубы и кости, и в ночи вынести это в мусорную кучу. Фу. Противно. От одной мысли передергивало. Конечно, в полевых условиях от тел избавлялись несколько иначе, но во время шпионажа, увы, только так. А вот метод Реборна был гораздо гуманнее, так хотя бы мясником или гаруспиком себя не приходилось чувствовать. Нужно пропитать мертвеца своим Пламенем и, поскольку его собственное погасло в момент смерти, тело должно мгновенно загореться и далее стать прахом, почти пеплом, как газета, брошенная в костер. Они особо не проверяли, перебили ли всех во время штурма. Поэтому Скалл-гуманист скрупулезно проверял, не осталось ли кого в живых. Дон Фабио, конечно, был редкостной скотиной, но это не повод сжигать людей заживо, а то мало ли, вдруг там старики или кто-то тяжело больной или раненый. Шаги его кожаных ботинок, обычно беззвучные, эхом раздавались по пустующим коридорам; их сопровождал ветер, гоняющий песчинки бывших людей по лакированному полу, ворвавшийся в дом через разбитые окна. Скалл заглядывал в комнату за комнатой, опасливо проверяя двери, гобелены и кровати, но единственный выживший нашел каскадера сам. — Не убивайте м-меня, пожалуйста! — со слезами в голосе крикнул детский голосок, и из пустующего отделения книжного шкафа вывалился зареванный мальчуган лет шести. Судя по мятой одежде, красным щекам и сопливому носу сидел он в своем убежище довольно давно, может быть даже до, эм, их с Реборном «прихода». — Не буду, — ошарашено ответил Скалл. Вот кого-кого, а ребенка он НЕ планировал найти; вот совсем. — И не собирался. Ты чей вообще, чудо-юдо? — Н-Ничей я, — шмыгнул мальчишка носом, мужественно пытаясь не разреветься опять; у него не получалось, и большущие темные глаза опять наполнились слезами. — П-папа ушел, а…, а м-мамочка на з-звёздочки улете-е-е-ела!.. А дон Фабио м-меня бил больно и с-смотрел, — он сглотнул, — стра-а-анно! Скаллу стало немного не по себе. Черт, не любил он (ни Иви, ни Сакура), когда дети плачут, поэтому с горестным вздохом опустился перед ребенком на колени и нежно медленно, следя за реакцией, чтобы не напугать ненароком, погладил по голове. Мальчик на это элементарнейшее проявление заботы разревелся еще больше -бедный Скалл крайне перепугался и растерялся- а потом подбежал к Облаку, вцепился своими маленькими ручками ему в колени и, видимо, решил остаться в такой позе до конца своей жизни, размазывая свои сопли по кожаным штанам. Скалл, стараясь изо всех сил внешне выглядеть невозмутимым и всепонимающим, как Божья Матерь на картинах итальянских художников, продолжал гладить мальчика по волосам. — Тебя как зовут? — ласково спросил он. — А вас? — тут же насторожился ребенок. Видимо, его уже начали тренировать в мафиози. — Меня Скаллом. — Странное имечко, — сказал ребенок. — Ну, какое есть. — А я Шам! — возвестил он бодро, ощутимо гордясь своим именем, — Шамал Трайдент! И, по-моему, это звучит намного круче! {}{}{} От особняка Белуччи остались одни лишь потемневшие стены, фундамент и обвалившаяся черепица, когда приехали пожарные. Скалл с Шамом были к тому времени уже в семидесяти километрах от места происшествия, ели сэндвичи и смотрели на озеро с многочисленными фламинго, обсуждая несправедливости жизни: двадцатилетний взрослый и шестилетний ребенок. — Это неправильные фламинго! — недовольно ныл Скалл. — Они совершенно не розовые, а какие-то красно-белые, как прыщавые подростки. — Зато фламинго! — ответил Шам. — Да, фламинго! Но они неправильные, и мне не нравятся! Вот ты поцеловал бы в щеку прыщавую девушку? Мальчик задумчиво пожевал свою еду, проглотил и ответил: — Поцеловал бы. Ведь если я буду целовать в щеку каждую не прыщавую, то прыщавой станет обидно, потому что она всё равно девушка, — он откусил еще, — Эфа бует нефефна. К фому ве, — глоть, — Густаво сказал, что даже самая страхолюдина станет принцессой, если её поцеловать. — Джентльмен, — усмехнулся Скалл и потрепал мальчика по волосам, а тот широко-широко заулыбался. Для Облака так и оставалось загадкой, почему Шамал решил отправиться с ним, фактическим убийцей своей Семьи, ведь он даже и не предлагал, и почему так быстро привязался. Спрашивать об этом Скалл не решался, потому что дети — существа странные, как скажут что-нибудь, так хоть стой, хоть падай, а ему (им) надо еще мотель найти, как минимум. Нечего детям спать в машине! И все-таки. Реборн же говорил, что, по идее, Облака с Туманами не ахти как ладят, потому что первые рационалы, логики и интроверты, а вторые строго наоборот. (А Шамал был Туманом) Скалл не чувствовал себя рационалом, имел собственное чувство логики, но являлся скорее амбивертом, нежели интровертом. Может поэтому? Один черт разберет. {}{}{} Пока Скалл стоял на стойке регистрации и старательно заполнял документы, маленький Шам сосредоточенно играл за его спиной, прыгая по белой плитке разноцветного пола, изо всех сил воображая, что коричневая — кипящая вулканическая лава, как у Везувия. Каскадер на это устало и несколько раздраженно распространил и продолжил держать газообразное сиреневое Пламя в холле, чтобы другие люди не смотрели лишний раз под ноги и не удивлялись тому, что пол плотоядно бурлит и дымит. Ох уж эти Туманы. Нашел мелкий время! {}{}{} — А ты вовсе даже тётенька, — где-то через неделю совместного проживания в мотеле заявил Шамал во время вечерней прогулки на берегу моря. Скалл замер. Неловко рассмеялся, взъерошил волосы: — Это ты с чего взял? — не стал он врать. Туманы отлично узнают ложь и читают между строк, лучше лишний раз их в этом не искушать, потому что могут, как минимум, обидеться. — Пахнешь, как мама, — пожал плечиками мальчик и потупился, краснея. Неуверенно, робко закусил губу, — Как… как тебя по-настоящему зовут, а? Скалл со вздохом присел перед ним на корточки, приподнял за подбородок и спросил серьезно: — Сохранишь секрет? Самый-самый секретный секрет? Уверен? Не боишься? Он много думал за эту неделю. Думал и думал, слушая сладкое сопение ребенка на соседней кровати. О Харуно Сакуре и погребенным вместе с её именем прошлом, о взбалмошном, но проницательном Скотте МакГрегори, у которого она неосознанно украла жизнь и судьбу, о Кавахире, невероятно уставшем существе, кукловоде и игроке в шахматы, о цирке и Реборне, и, наконец, о себе, о Скалле. Кроме параметров общих черт характера и действий ничего не было дано. Значит… значит все остальное можно делать по собственному усмотрению, разве нет? Тогда может быть, если собственных детей завести не получится из-за этого глупого маскарада, может быть… Может быть… Может быть Шамал не откажется?.. — Иви, — произнесло Облако, — Меня зовут Сакамото Иви. Поднялась на ноги, протянула мальчику руку. — Жить вдвоем будет немного трудно, но интересно. Я буду постоянно участвовать в гонках и шоу с трюками на мотоцикле; могу однажды просто не вернуться домой. А еще часто не сплю ночами, и еда у меня получается не самая вкусная. Я это к чему, — вздох, — если действительно хочешь остаться, хватайся. Ей даже заканчивать было ненужно. Изголодавшийся по любви маленький мальчик с большим сердцем прыгнул, ухватился за ладонь в перчатке, как утопающий за брошенный спасательный круг. Через месяц хаотичных взломов юридических бюро и нотариусов у сироты и гражданина Италии Шамала Трайдента мистическим образом в графе «крестный отец» появилось имя англичанина Скотта МакГрегори.