Переменная облачность

There are no rules of architecture for a castle in the clouds. ~G.K. Chesterton

Надешико Нане было девятнадцать, и она все еще видела этот мир как большую-пребольшую сказку, не уместившуюся в книге. Она улыбалась прохожим, яркому небу, солнечному свету, цветам, деревьям и лазурному морю, радовалась каждому дню и ложилась спать абсолютно счастливой, потому что всё вокруг волшебство, и она, хоть и не принцесса или кто-то там важный, живет и вкладывает свою лепту в мир. Нет у нее ни алмазной короны, ни платьев из парчи, ни шелкового нижнего белья, зато льется из горла нежный голос и бьется в груди чистое сердце. Нет, Нана не королевских кровей, но что-то от русалки в ней точно присутствует, не зря же и матушка, и бабушка и все женщины в роду до незнамо какого колена руками доставали жемчуг из глубоких северных вод, раздеваясь до набедренной повязки. В ней течет горячая кровь ныряльщиц ама, прекрасных в своей простоте, которых вельможи былых времен ставили на одну планку с куртизанками из Киото. Нана — русалочка, самая настоящая. Не Ариэль, конечно, с родителями ныряльщиками и рыбаками, но всё же. Влюбленная в мир, в людей, в знания, в приключения, в свои девятнадцать совершенно одна путешествующая по миру на поездах и паромах. Денег не всегда хватало на жилье и следущий билет, и она шла работать уборщицей или официанткой, иногда пела на улице и делала это искренней улыбкой, потому что это — её собственное приключение, пусть без драконов, чародеев и принцев, зато с самыми настоящими замками, где так здорово воображать себя отважной фрейлиной, спасающей свою госпожу от неприятельских стрел, копий и клинков. В записной книжечке Наны округлым почерком записывала имена, адреса и телефоны новых иностранных друзей: некоторые из них помогали осваивать языки, некоторые позволяли ночевать у себя и предлагали свободные вакансии. Она слала им и своим родителям открытки и фотокарточки почтой, стихи собственного сочинения на европейский лад, диковинные засохшие цветы в конвертах. Переполненная жизнью и фантазиями, Нана шагала по странам со стареньким прямоугольным саквояжем, оставляя за собой шлейф из оттаявших человеческих сердец и улыбок. Иногда ей нравилось воображать, будто у нее есть родственница в дальних краях к которой она, как настоящая Красная Шапочка, брела вприпрыжку через полсвета. Кто-то ей даже багровое пальто подарил. Только вместо пирожков в сумочке качались онигири, а Волк, к счастью, на пути пока не попадался. У неё не было родственницы, чтобы спешить за несколько морей, но была подруга, чья мама когда-то работала с бабушкой Торой. Забавно вышло, что и мать, и дочку звали одним и тем же именем: Иви! И что выглядели они как две капли воды! ... если бы не Иви-сан, Нана ни за что бы не решилась путешествовать! Но та настояла и вуа-ля! {}{}{} Одним дивным апрельским вечером, неподалёку от Шильонского замка, совсем рядом с городком Монтрё, грохот разорвал тишину, и начал покрапывать мелкий дождь, рассыпаясь словно зерно по огромному озеру. Студенты повскакивали на ноги, торопливо сгребая учебники и тетрадки: послышалась ядреная смесь французских, немецких, итальянских и английских ругательств; яркие ветровки и джинсовые куртки затрусили в сторону общежития, безнадежно пачкая белые носки кед в мокрой траве. Среди них была и весело смеющаяся Нана, последние несколько дней ночевавшая у Сакамото в апартаментах. — Иви, — крикнула японка своей подруге, — кажется, я оставила на берегу свои солнечные очки! Сейчас приду! — и унеслась, получив от той утвердительный кивок головой. — Смотри, не ошибись автобусом! — Хахах, постараюсь! Очень быстро стемнело, так быстро, словно кто-то задернул занавесками солнце. Грязного цвета облака неслись над землей низко, пряча от посторонних глаз зеленые горбы холмов, дождь пока только-только начинал идти. Нана почти вслепую шарила по траве, где сидела в последний раз, но очков там не находила. — Ну где же, где же они? — причитала она. Терять их не хотелось, потому как вещица проделала с ней весь этот долгий путь из Японии в Швейцарию, — Может, за утёсом? Мы туда с девчонками ходили ... За ним очков тоже вроде бы не было, Нана не разглядела. Зато там двое человек вели очень неравный бой с каким-то юношей. Он уворачивался от тихих пуль, парировал удары кулаков и даже делал выпады своим странным мечом, похожим на нагамаки, чей наконечник светился странным оранжевым огоньком. Нана стояла, не смея пошевелиться от страха и непонятного чувства благоговения: вот она, чужая сказка, самая настоящая и самая чужая и ей, русалочке, удалось это увидеть. И вот, казалось, когда юноша уже почти победил, выбив рукоятью из рук одного нападавшего пистолет, откуда не возьмись появился третий. Испуганно прижав ладошки ко рту, чтобы не издать ни звука, Нана наблюдала, как на молодого воина обрушилась сзади череда ударов, как меч был выбит из его рук, как он ничком свалился на каменную крошку. Новоприбывший сплюнул в сторону: — ... alive ... that bastard, — Нане хватило её скудного английского языка, чтобы понять, что бедняга ещё жив. Сердце у неё неистово забилось где-то в горле, и стало страшно, и надо было бежать, но ноги приросли к земле, и руки перестали слушаться. О, Ками! О, Ками! Это же убийство! Это уже не сказка! — Don't bother, — махнул рукой тот самый, с пистолетом, — He's unconscious. We'll ditch him in the lake, and'll have our jobs cut fer us. Надешико не поняла ни слова из этого монолога, но догадалась, что они решили особо не заморачиваться, раз он без сознания. Мужчины ещё немного поговорили между собой, жестикулируя, и, судя по всему, пришли к соглашению. Подняли тело и сбросили его с пресловутого утёса (метра 3). Затем, хохоча и пихая друг дружку локтями, отправились в сторону парковки, напоследок воткнув меч в зеленую траву, в качестве какого-то одним им понятного знака. Дождь перерос в ливень. Нана знала, что ей делать. Ланью выбежав из своего убежища, она успела скинуть только обувь, сумку и куртку. Разбежавшись, как её учила мама и бабушка, благородные ама и самые настоящие русалки, она бесстрашно прыгнула в тёмную воду, так как тело должно быть неглубоко. Мало что было видно, но Нана не сдавалась, продолжая судорожно искать ногами и руками, хоть и кончался в лёгких воздух. "Умру, но спасу!" — решила она. И каким-то образом, каким-то совершенно волшебным образом, подводный мир немного стал светлее (только чуть более синим), и Нана наконец увидела того самого молодого человека. Всплывать с ношей тяжело, но Нане было некогда восстанавливать дыхание. Доплыть до берега со своими, будто налившимися свинцом, лёгкими, тоже было непросто, но кровь ама давала о себе знать. Нана не давала себе ни времени, ни возможности думать о собственном благополучии, пока спасённый ею не закашлялся и не начал судорожно отхаркивать воду. — Vo ...la? — прохрипел он, схватив Надешико за кисть. Та усиленно закивала, ничего не поняв из сказанного, — Buo ... no. И отключился снова. Нана, дрожащими руками выжимавшая волосы, испуганно пискнула; нет! Так не должно было произойти! Почему, почему он опять потерял сознание?! Проверив пульс на артерии и убедившись, что сердце всё-таки бьется, Нана, перебирая мокрыми носками по не менее мокрой траве, вернулась на утёс за скинутыми вещами и мигом вернулась обратно. Судорожно нажимая телефонный номер, она и не заметила, как цвет индиго снова замерцал в воздухе и окутал её и молодого человека плотным коконом. — Алло! Алло, Иви!.. Нет, нет, я не потерялась, Иви, о, Ками, мне нужна твоя помощь, срочно, умоляю тебя, пожалуйста, Иви! Здесь чуть человека не утопили, я его выловила, но он ранен и без сознания, а эти люди уехали совсем недавно, Иви, что делать, что мне делать, вдруг он умрет?!.. Ты подъедешь?.. Хорошо, хорошо мы спрячемся. Где мы?.. Под утёсом, там же, там ещё меч в траву воткнут, это того самого человека... Думаешь, могут вернуться? О, Ками, о, Ками, тануки, кицунэ и на чем свет стоит, надо спрятаться, но где-где-где, а, под ветками старой плакучей ивы! Они почти до земли доходят! Не страшно, если молния, эти англичане намного хуже!.. Жду! Следующие полчаса ожидания были самыми долгими в жизни Надешико Наны, незаметно для себя источавшей, словно прорванная дамба, Пламя Тумана, и сжимавшей до белых костяшек крохотный перочинный ножик и спрей-антиперспирант в качестве аналога баллончика с перцем. Когда Иви приехала, ей пришлось долгое время распутывать на редкость качественную случайную иллюзию, чтобы оказать помощь. Довезя мокрых Нану и незнакомца и расположив их в одной из комнат, она, недовольно бурча под нос, удалилась с феном сушить сиденья автомобиля. {}{}{} Незнакомец представился как Симон Кортезе, а когда Иви попросила "синьора Вонголу" прекратить этот фарс, тот неловко улыбнулся и сказал, ладно, ладно подловили, меня зовут Массимо Костанцо. Нане, правда, это все перевела подруга, так как сама девушка не разговаривала по-итальянски и смущённо разглядывала свои руки, потому что всё-таки все получилось как в сказке, и русалочка, оказывается, спасла принца и лишилась дара речи путём элементарного незнания языка. Но это, как оказалось, не беда, потому что вся небольшая компания говорила по-немецки. — Безумно вам признателен, фрау Нана, — с лёгким румянцем и искрящимися глазами поблагодарил Массимо, и русалочка сама вспыхнула до корней волос; все-таки этот человек был обворожителен своей оливковой кожей, серо-зелёными глазами и улыбкой, о, особенно улыбкой! Иви хмыкнула и вышла из комнаты, оставив спасительницу и спасённого наедине; эх, рыбак рыбака ... Массимо Костанцо, средний сын Вонголы Ноно, отзвонился отцу о неудачных переговорах с одной шотландской Семьёй, убедительно заявил о том, что дураки ещё не знают о его чудесном спасении и получил инструкции оставаться на месте и головы не казать, пока Вонгола вычленяет зарвавшихся любителей килтов и Хаггис. В итоге, сначала он задержался на неделю, потом ещё на одну, потом на месяц. Затем позвонил отцу уже из Японии, заявив, что женится, и находится в процессе знакомства с дражайшей тёщей и её мужем; Тимотео подавился сигарным дымом, уронил кружку кофе на бумаги, сел мимо стула и попутно сорвал занавески, а проходящий в этот самый момент мимо открытого отцовского кабинета Занзас зашёлся гомерическим хохотом, запнулся о ковёр и влетел в дверной проем; правая рука Тимотео Койот покрутил пальцем у виска и решил, что отчеты можно занести и в другое время. Брак было решено держать в секрете, но Нана снова вернулась в Швейцарию, на этот раз, чтобы поступить на юридический в Цюрихе (ну и чтобы Массимо мог время от времени навещать её). Тимотео был окрылён счастьем за своего сына. Федерико, самый старший из братьев, широкоплечий, весёлый, добродушный закружил в своих объятиях новобрачных, когда встретился с ними, и громко, заливисто, искренне рассмеялся, а потом скупил для них много-много плюшевых игрушек; просто так. Белобрысый очкастый Энрико, европейский интеллигент и рыцарь современных дней, подарил Нане около сотни вспомогательных психологических книг о семейной жизни с пометками собственного написания на полях, а также передал поваренные талмуды покойной матушки. А Занзас ... Занзас приволок с собой самый лучший в мире диван и целый погреб алкоголя. Счастью, смеху, радости, казалось, не было границ. Через полгода предатель Вонголы застрелил Федерико. Преисполненный гневом и жаждой мести Занзас отправился к Тиру разрабатывать план контратаки и совершенно неожиданным образом синхронизировался со зрелым одноруким мечником, заняв место главы Варии. Ещё через год было совершено покушение на жизнь Энрико; убийцам не удалось застать его врасплох, потому что он навещал жену брата, и Нана раздробила одному нападающему череп кусаригамой, не дав тому подобраться со спины к сыну Ноно; второго уже прикончил сам Энри выдвижными стальными когтями. Потом нападающие попытались организовать еще одно покушение, но по ошибке схватили Саваду Иемитсу, спутав двух молодых людей по волосам. От молодого талантливого мафиози остались только кости. Месяц спустя Энрико стал заведовать ЦЕДЕФ. Полгода спустя на престол Вонголы сел Массимо. Беременная Нана, поддерживаемая Иви, перевелась учиться в Японию. Через несколько недель после её отъезда, вражеская семья напала на главный особняк Вонголы, уничтожив значительную часть покоев Тимотео, откуда бывший босс ещё не успел вывезти все необходимое и сердцу дорогое, в том числе и свои дневники. (Занзас так и не узнал, что является приёмным)