Переменная облачность

Мир завертелся, смешался и как-то ускорился для Сакуры-Иви-Скалла. Вот она роняет челюсть, а вот уже ревет как белуга, уткнувшись в коленки Скотту МакГрегори. Тот выглядел также растерянно, как ощущала себя в душе куноичи. — Ну, э, не плачь, — неловко похлопал он её по спине, — Я же не настолько страшный, чтобы напугать тебя так, тем более, мы же внешне вроде как сейчас похожи? — и потом тише добавил, рассуждая, — Да и ты же вроде не беременная… — ПРААСТИИИ МИИИИНЯЯЯЯЯ! — проревела Сакура, громко высморкалась в вытащенный кружевной платочек, убрала его обратно, уткнулась в многострадальные колени МакГрегори и завыла с новой силой. Бедняга Скотт совсем растерялся. — ПРАСТИИИИИИИИ МИИИНЯЯЯ, Я НИ ХАТЕЕЕЕЕЕЕЛААААААА!!! Все это продолжалось ещё какое-то время, пока Скотт от нервов не вышел из себя: — Хватит! — рявкнул он, — Успокойся! Говори внятно и четко! Сакура хлюпнула носом, всхлипнула и кое-как постаралась усесться. Вид у неё был покрасневший, зареванный, несчастный и виноватый. Она решительно протерла слезы в глазах и икнула. — Я… я не хотела, — с трудом выдавила она, стараясь не впадать заново в истерику; голос у неё из-за слез опустился на несколько октав, — Я не хотела, чтобы ты из-за меня умирал. Не хотела. Я не знала! Ничего не знала про этот чертов эффект домино и… и… И она опять ударилась в слезы. Скотт вздохнул и почесал затылок, слегка улыбнулся: — Знаешь, по правде говоря, я не совсем тот человек, который попал в автокатастрофу в Осло. А я скорее, хм… скорее, смесь ипостасей этой личности из параллельных реальностей. Звучит, странно, да? — Немного, — хлюпнула носом Сакура, снова достала платочек и громко высморкалась. — Некоторые реальности друг от друга почти не отличаются. Поэтому, можно сказать, что я прожил одновременно где-то сотню жизней. И, знаешь, где-то в шестидесяти процентах этих, допустим, миров я не был счастлив. То есть, — он глубоко выдохнул, — вообще. Счастья не было. Реборн считал меня своим слугой и шестёркой, избивал на пару с Колонелло, Верде только эксперименты ставил на подвернувшемся подопытном кролике, Фонг в сторонке молчал, Луче никогда не заступалась, с Вайпером тоже наладить контакт не получалось… и ссора с родителями. Ни в одной предыдущей реальности я не решился вернуться или не успел попросить прощения. Ты бы знала, как я себя ненавидел. Оглядываясь назад, я не понимаю, как не совершил суицид, а хотя, нет, знаю, но это тебе расскажет этот тип в очках, Кавахира. Или не расскажет, не знаю. — Ты это к чему? — Я это к тому, что, верь не верь, но Скотт МакГрегори в этой конкретной жизни в коей-то веки был счастлив. Если бы мне дали выбор между Аркобалено, Пламенем Облака, последними бисквитами мамы и последним совместным просмотром футбола с папой, я сразу выбрал бы два последних пункта. — То есть, — дрожащим голосом начала Сакура, — Ты правда не злишься? Оригинальный Скалл подался вперёд и ласково растрепал волосы своего невольного дублера: — Правда не злюсь. Сакура обхватила руками колени и вперилась взглядом в мирно пылающий сиреневый огонь. Казалось, будто свалился огромный груз с плеч, будто стало легче дышать; она и не понимала, как сильно, оказывается, на неё давила смерть Скотта, как трудно было жить в чужой шкуре. Одно дело, если убиваешь врага, одно дело, если миссия, если представляешь, что человек на пути — преграда, но когда это невиноватый ни в чем знакомый с открытым сердцем… — Зачем я здесь? — внезапно спросила она. — А? — Зачем я здесь? — повторила Сакура, — В Лимбо. — Это не из-за каких-то сложных причин, не волнуйся. Твоё тело сейчас в материальном мире, — пояснил Скотт, — насколько мне известно, покоится в какой-то японской больнице то ли в Инузури, то ли в Намимори. А находишься ты сейчас в коме. Так как твое сознание уже здесь гуляло, то оно автоматически проснулось, тогда как другие обычно продолжают «спать». Но это даже к лучшему, иначе бы мы с тобой так и не поговорили. По песку покатился ветер. Скотт поднялся на ноги, отряхнул свои кожаные штаны, почти идентичного покроя с её собственными, протянул руку и помог встать. Быстро обнял и отошёл в сторону. — Заканчивай уже карнавал, Иви. Пора уже тебе разобраться в самой себе, начать «чиниться» и… кстати! Чуть не забыл! У тебя имя неправильное! Твой бывший шеф, хозяин борделя, видимо, хотел назвать тебя «Ivy», но не так прочёл! Так что у тебя, получается, оно «Evey», как уменьшительно-ласкательное от английского варианта имени «Ева», или вообще как смесь «Айви» и «Ивонны». Ну, в общем! — ветер усиливался, стремительно превращаясь в ураган, пламя в костре разгоралось, и слышать МакГрегори становилось все труднее, пусть он и стоял в двух шагах, — Главное, чтобы ты это знала! Удачи!.. Сакуру захлеснуло в сиреневом цвете. Где-то громко запищал медицинский аппарат. {}{}{} Какое-то время Сакура не понимала, что происходит. Мысли текли медленно и нехотя, а голова была настолько мутная, что, казалось, ещё чуть-чуть и белая горячка. Время превратилось в какое-то желе, да и сама куноичи тоже. Сколько так продолжалось, было непонятно. Только в какой-то момент открыла глаза, поняла, что голова прояснилась, и глаза стремительно сделались мокрыми: она была очень-очень рада «вернуться» в прежний мир. Очень. Лучше смерть, чем состояние овоща. На белом неудобном стуле рядом с больничной кроватью сидел Кавахира. Осунувшийся весь, с кругами под глазами, небритый, теребящий какую-то обтрепавшуюся книгу с мягкой обложкой в руках, наверняка купленную в ларьке с газетами. — Ты вернулась, — голос у него звучал хрипло, словно он долго-долго какое-то время молчал. Глаз не было видно из-за очков, отражающих яркий свет люминесцентных ламп; Сакура не была уверена, что тот хотел, чтобы она видела его таким. Гордец. — В-в… в-вернулась, — язык тоже не хотел слушаться по очевидным причинам. По нему было видно, что он много чего хотел ей сказать. Резкого и по контексту неприятного. Но вместо этого, он глубоко вздохнул и выдохнул, перевёл взгляд на потолок: — Шамал знает, что ты была в месячной коме, мне пришлось ему сказать. Он прислал много писем и рисунков, а ещё твёрдо решил, что станет врачом, когда вырастет. Позвони ему потом. Волнуется. Сакура медленно моргнула. Было видно и чувствовалось, что Кавахира не совсем это хотел сказать. Но он молчал. Молчал долго и многозначительно, все также глядя в потолок. — Что-то случилось? — спросила Сакура. — Случилось? — медленно повторил он, — Да, случилось. Ты всего лишь перевернула будущее на шестьдесят градусов. Высшие Силы забеспокоились, — он устал потёр переносицу, — У меня от них для тебя… приказ. — Какой? — насторожилась Сакура, приподнимаясь на локтях. Они могли запросить что угодно, начиная от суицида и заканчивая требованием убраться восвояси из данного мира. Ни того, ни другого делать совершенно не хотелось. — Тебе велено перестать ассоциировать себя с Аркобалено, забыть о Скалле и, по возможности, забыть о мафии. — Навсегда? — Навсегда. Просто плыть по течению. — Но я это и делала! Они не могут… не могут обвинять меня в том, что я не знала изначального плана! Это нечестно! У меня же там друзья! И Шамал! Как же он без меня?! — Шамала разрешили оставить. Кавахира медленно поднялся на ноги, стряхнул невидимую пыль со штанов, бросил ненужную ему книгу в пустую мусорку. Засунул руки в карманы и развернулся к Сакуре, по-прежнему избегая смотреть ей в глаза. — Тот луч. Ты выжила, полагаю, только чудом. Он, можно сказать, законсервировал твоё тело, связывая его с этим миром. Ты, как и другие Аркобалено, косвенно пострадавшие из-за обильной радиации, не постареешь. А ещё, я думаю, — он замолчал, — я думаю, ты теперь не сможешь иметь детей. И вышел из комнаты. Сакура уставилась на закрытую белую дверь. В душе что-то оборвалось, а предательский организм снова захотел плакать.