Переменная облачность

В больнице города Инузури была отвратительная еда и прекрасные кровати. Нет, они были раскладными и обладали колесиками и скрипели так, что мама не горюй, но провисали как гамаки, а сам худенький матрас был мягким и через него не чувствовались пружины. Сакамото Иви (или Айви, или Ивонна, или Ева — в общем, что-то среднее и непонятное, и черт бы побрал Хозяина-саму за такое дефолтное имя) твёрдо решила когда-нибудь такую кровать стащить, а лучше несколько, например, две, для себя и Шамала. В чисто медицинских целях, разумеется. Книга, которую выбросил Кавахира в пустое ведро была перечитана четыре раза на своём оригинальном испанском языке. Иви оценила «100 лет одиночества» Маркеса, но так много раз подряд читать его не смогла, поэтому у одной из медсестёр был бессовестно стащен карандаш с ластиком. За неимением нормальной бумаги девушка писала/рисовала между строк и на пустых полях, строя теории относительно таинственного луча. Судя по тому, что сказал Кавахира, другие Аркобалено вроде бы остались живы; удар был принят на себя. Но вот радиация! Радиацию не учла, дура! Ей-то что, с печатью Бьякуго; чакры в любом случае должно было бы хватить на два-три полных восстановления. Черт! Что же она не сообразила-то?! Но она впитала в себя вроде всё… значит, дело в другом. Восстанавливался организм после комы медленно, медленнее, чем обычно. Обычному ниндзя хватило бы недели, чтобы начать более-менее самостоятельно функционировать, а Сакуре едва на третий день удалось вернуть себе привычную моторику пальцев, путём складывания многочисленных оригами. Она задумчиво поглаживала пальцами сиреневый ромбик на лбу: казалось, тот несколько увеличился. Когда через несколько дней снова появился Кавахира, Сакура весьма настойчиво попросила рассказать его то, что ему известно относительно Луча. — Не могу посвятить тебя в его натуру; засекречено, — отрезал он, но потом смягчился, — Однако, да, радиация и твоё тело сильно связаны между собой. — Правильно ли я понимаю, — осторожно начала Сакура, — что моё тело, эээ, как выразиться-то, пропустило энергию через себя, как дуршлаг? — Да, — ответил он. — И… энергия потом вышла. — Да. — И поэтому я чуть коньки не отбросила. Лицо Кавахиры сделалось непроницаемым, почти каменным, очки сверкнули; он все ещё был недоволен: — Да. Значит, все, что не смогло выйти из неё, осталось в ней же, а очищенная энергия впиталась другими Аркобалено. И выжила Сакура только чудом, потому что та сила, выходя из временной оболочки рвала органы, нервы, кожу — всё. Только печать Бьякуго могла незамедлительно восстановить такое. — Ясно, — протянула она, — А когда я смогу увидеть Шамала? — Когда это сочтут нужным, — уклончиво произнёс он и плавно развернулся к окну. Он стоял и смотрел на цветущую зеленую липу под окном, на её колышущиеся на ветру жёлтые сережки, и очки не скрывали его взгляда, не такого непроницаемого, как обычно. — Ты действительно волновался, — несколько удивлённо произнесла Сакура. — Нда, — хмыкнул он, — Шокирующе, не так ли? Такому существу как я, прожившему так много, все ещё свойственно что-то чувствовать. Сам удивлён, — он сложил руки сзади и обернулся, грациозно-грациозно, словно балетмейстер; его тёмные угольки-глаза смотрели на неё внимательно, с какой-то непонятной эмоцией, — Бессердечные твари не должны ничего такого ощущать, верно? На секунду показалось, будто время замерло. Будто ветви лип застыли в объятиях ветра, будто кремовые занавески так и замерли воздушном танце. Они смотрели друг на друга и что-то решали. — Глупости, — сдвинула брови Сакура и шагнула вперёд. Худая девичья ладонь легла ему на твёрдую грудь, — Вот же оно; горячее, живое, бьется. Кавахира внезапно запрокинул голову назад и расхохотался. Сакура от неожиданности одернула руку и сделала шаг назад. Странный был у него смех, словно старое пыльное потемневшее золото: звучал завораживающе и почти страшно. Успокоившись, он промокнул носовым платком слезы в уголках глаз. — Знаешь, — сказал он ей серьезно, но с улыбкой в голосе, — если бы ты появилась хотя бы на двести лет раньше, я бы тебя сейчас поцеловал. «Жаль,» — подумала Сакура. Кавахира ушёл, закрыв за собой дверь. Она забралась на кровать с ногами, дотянулась до исписанной карандашом книги Маркеса, открыла на страницах, посвящённых любви Аурелиано Буэндия к малышке Ремедиос и аккуратно вывела: «Что-то как-то хочется любви» А потом: «Кавахира — козёл» А затем нарисовала грустный смайлик, обняла подушку и заплакала. Чертов эгоист: сказал, рассмеялся и ушёл. Лучше бы промолчал, Сакура бы романтику момента сама не заметила. А тут коросту с сердечной раны сорвали. Ох, как же хочется любви. Как, черт побери, хочется. И жить тоже нормально хочется. Ладно. Значит, первым делом по выписке — звонок Шамалу, а потом на ночевку в свою квартиру в Намимори. И какого-нибудь стриптизера. Надо же хоть как-то отпраздновать своё возвращение к женскому началу после кроссдрессинга?