***
Я изучаю себя каждый день. Со временем мне становится легче делать те движения, что приводили меня в трепет. Я умею ходить и прыгать, легко беру предметы и кидаю их в цель, удерживаю равновесие на чём угодно: и на ровном полу, и на протянутом канате, и на огромном мячике. Это на самом деле совсем нестрашно и легко. Я даже могу стоять на руках — вверх ногами. Вся комната изучена. Форма, которая пугала меня вначале, теперь лучше известна мне. Она почти Пушистая. «Удачный пробный образец на основе сумчатого льва, хотя серийных делали из псовых», — уточнила она однажды, но я пока не понимаю, о чём она. Некоторые понятия у меня отсутствуют. Или я просто их ещё не понял. — Ты поймёшь, когда станешь достаточно умным и сложным для этих знаний, — поясняет Лист. Мы много говорим. И у меня всегда есть для неё новые вопросы, потому что ответы Формы чаще вносят ещё больше непонимания, чем ясности. Лист говорит, как мой куратор, она должна научить меня основам, и для этого показывает новые упражнения, рассказывает истории и приносит вещи. То, что она даёт, всегда очень интересное и полезное, хоть и не всегда приятное. Лист доброжелательна и терпелива, хотя я понимаю, что на её месте я бы давно разозлился на такие бесконечные «как» и «почему». Я сам иногда злюсь на них. Только однажды она повысила на меня голос и отобрала вещь. Тогда она позволила потрогать её саму, и я очень постарался не причинить ей вреда, потому что знал, каково оказаться без защиты. Странно, что Лист считала защитой тонкую ткань одежды, но лишившись её, сильно нервничала. Я решил, что она очень храбрая, и постарался быть очень аккуратным и внимательным с ней, но порвал её платье когтями. Я не ожидал, что оно такое хрупкое. Лист сильно отличается от меня. У неё шерсть везде, даже на животе и лице, а хвост совсем короткий — ни в какое сравнение с моим. Ещё нет крыльев, чешуи, жабр, шипов и плавников, и её облик никогда — совсем-совсем никогда — не меняется. На ее лице мокрый чёрный нос и хорошие зубы, спрятанные за щеками — сильные челюсти. Мои клыки видно, и говорить они иногда мешают. Уши у неё круглее и толще, почти не двигаются. Ещё куратор показала и объяснила, чем отличаются мужчины и женщины, объяснила про отношения. Я не понимал на тот момент все слова, но интуитивно знал, о чём она говорит. О детях. Но ни я, ни она не хотели иметь общее потомство, а потому я, удостоверившись, что ничего особенного она не прячет, переключился на одежду. Вот и испортил… Лист иногда водит меня в другие комнаты: мокрую комнату с бассейном, помещение со сложными игрушками и измерительную комнату. В бассейне я плаваю с хвостом и дышу через жабры. Там влажный воздух, и звук отражается от стен. Вода плещется. Это напоминает о том времени, когда было спокойно. Прежнее счастье теперь приносит грусть. Время, когда удаётся побыть дома, мне нравится больше всего. В игровой Лист учит ползать по стенам, махать крыльями, и там сложно. После занятий у меня всё болит, но я понимаю, боль не всегда значима. Иногда её просто нельзя избежать. Такова особенность мира, в котором я живу. С этим надо мириться. В последней комнате — измерительной — много машин, которые… измеряют. Или помогают измерять Лист. Ей это нужно, чтобы следить за моим здоровьем. Это странно, знаю, но если она даёт мне еду и ничего не просит взамен, то и её беспокойство о моём теле не так уж и выбивается. Лист хочет знать, как я расту, мой вес, что у меня внутри. А машины помогают ей узнать это, не причиняя мне боль. Ещё один урок — иногда есть пути, позволяющие избежать, казалось бы, неизбежного. В первый раз, когда она сказала мне, что собирается делать, я был уверен, что мне разрежут живот, но она просто попросила вытянуться в капсуле. Было очень страшно! Но с тех пор я не боюсь. И мне тоже нравится смотреть за тем, как я расту. В самом начале я был совсем маленьким и доставал Лист лишь до живота. Совсем незаметно я вырос ей по грудь. Окреп, многое узнал и ещё большему научился. Я теперь даже прыгать могу и бегать! Лист говорит, что я очень способный. — Гляди, — замечает куратор, — снова вырос. Теперь у тебя целый метр шестьдесят, и это только начало пубертатного периода. Она быстро стучит пальцами по клавиатуре планшета, иногда бросая на меня довольные, лучистые взгляды. Я потягиваюсь, чувствуя, что с каждым посещением в капсуле становится всё меньше места. Лист почему-то радуется, когда видит, как я расту. — Лист, когда я окрепну достаточно, чтобы выйти отсюда? — спрашиваю я опять. — Я уже многое умею. Даже научился рисовать и считать! Лист? — Скоро, дорогой, — привычно отвечает Лист. — Я пойму, когда. — Как? — я висну кверху лапами и вожу кончиками крыльев по полу. — Это секрет, — со смехом кивает Лист. — Слезай, пора обратно. — А ты расскажешь мне что-нибудь? — спрашиваю её уже в комнате. — О чём бы ты хотел услышать? — О том… Ты говорила, что ты прототип, не способный выполнять функцию своей Формы. А что насчёт меня? Для чего сделали меня, и готов ли я? В моих снах нет ответа, зачем нужны такие, как я. — Ты задаешь серьёзные вопросы, сладость моя, на которые у меня нет ответов. Я хмурюсь и прижимаю уши к голове. И не потому, что Лист не может ответить мне — такое тоже бывает, а потому, что она называет меня «сладостью». Мы изучали вкусы, и мне не понравился сладкий. У меня он стал ассоциироваться с навязчивостью, раздражением и липким послевкусием. Я бы предпочел, чтобы она называла меня «солёностью»… «Солинкой»? Мы беседуем с Лист о том, как я расту. Куратор говорит, что я справляюсь очень хорошо, даже удивительно. Я делаю зарядку для крыльев, а потом получаю чистые листы и цветные карандаши. Я рисую вещи из сна, которых не понимаю. Линия из-за тугих пальцев и неопытности выходит неровной. — Это флаер, — поясняет Лист, расспросив о рисунке. — Машина для бескрылых вроде меня, чтобы летать. А это портал, чтобы путешествовать по планете или между мирами. Формы не могут такими пользоваться. Для нас это смертельно опасно. — А я их смогу увидеть? — спрашиваю я, сильно расстроившись. — Хотя бы флаеры? — Может быть даже научишься водить. А когда будешь летать на своих крыльях, наверняка собьёшь парочку, — смеётся Лист. Я неопределённо вожу ушами, не разделяя веселья. Бить кого-либо я не хочу. Коммуникатор на запястье женщины издает писк, говорящий о том, что ей пора куда-то бежать. У меня такой будет, но только, когда я буду готов. Я не знаю, когда я буду готов. Это секрет от меня.***
Однажды я просыпаюсь утром и ощупываю себя в надежде понять свой облик. Поддавшись новым ощущениям, я веду по длинным спутанным волосам, прослеживаю кончиками когтей черты лица, изучаю изгибы хвоста, пытаюсь понять, красив ли я. До этого меня не волновало, как выглядит моё тело, если оно не мешало познавать окружающий мир. Тело было едино со мной, являясь неделимым инструментом, который я даже не осознавал. А теперь я вижу в нём что-то отдельное от себя, подвластное и близкое, но не являющееся подлинно мной — во всяком случае, не всем мной. Я смотрю на белую ладонь, сгибаю пальцы, а когда входит Лист, я вздрагиваю. В её глазах я внезапно вижу оценивание. «Оно всегда было там, и всегда, глядя на меня, она оценивала меня по состоянию моего тела, — осознаю я. — Она даже измеряла меня». Смущение обжигает не только кончики ушей, но и шею. Я с шипением прячусь под одеяло, и Лист немедленно закрывает глаза. — Я принесу тебе одежду, — говорит она и уходит. Лист возвращается с одеждой из прочной ткани. Она грубая и трётся, но я молниеносно забираюсь внутрь и с облегчением выдыхаю, чувствуя себя защищённым от оценки других. Теперь, когда мое тело скрыто, хотя бы частично, меня будут оценивать… ну, по мне самому. Куратор успокаивающе гладит меня по руке и помогает поправить криво натянутое одеяние, подтянуть завязки, поправляет волосы, неудобно застрявшие под краями платья. Особенно мешаются подвижные перья и шерсть гребня. Я растерянно гляжу на её действия. Кажется, не всё так просто, как казалось вначале. Одежда и приличия — сложные понятия. — Ты разберёшься со временем, — говорит Лист ласково. Я с невольным уважением понимаю, что она уже проходила это, и даже больше: сотни других моментов, которые я с неловкостью пробую на зуб, она преодолела и познала… — Ты правда так думаешь? — Не сомневаюсь. Ты умный мальчик. Я неуверенно вожу хвостом и всё-таки киваю. Пока что в моей жизни не случалось неразрешимых кризисов. Наверно, так будет и дальше. Лист расчёсывает мои волосы, стараясь не дергать слишком больно. Они неаккуратной чистой гривой падают на плечи, и я прошу куратора помочь привести их в порядок. Ещё можно проредить гребень по хребту, а то под одеждой неудобно. Надо привести в порядок когти и перья… Надо сделать так много. Меня охватывает жажда изменений, хочется почувствовать власть над своим телом. Указывая Лист на пряди и чувствуя, как они осыпаются на пол, отсечённые движением ножниц, я испытываю глубокое чувство вседозволенности.***
Вскоре куратор приносит мне зеркало. Я впервые любуюсь своим отражением и остаюсь доволен увиденным. Выпрямляю спину, раскрываю подросший гребень — всё в облике аккуратно, чисто и представительно. Никто не сможет попрекнуть меня внешним видом. Лист улыбается и кивает. Я силён, ловок и небеззащитен. Да, думаю, я смогу защититься… Но не от Отца, к сожалению. Но всё остальное не станет для меня непреодолимой преградой! Я хочу верить в это. — Лист, как Отец выберет мне имя? — спрашиваю я снова, кося на воспитательницу глазами. — Кем я буду? Если мне не понравится, я смогу поменять? — Нет. Слово Отца — закон на его земле, — твердо отвечает Пушистая. — Он выберет лучшее для тебя. Я уверена. Погляди на себя, ты такой особенный мальчик. Я смотрю в зеркало и нахожу подтверждение её словам: гордо расправляю плечи, вздёргиваю подбородок. — Готов? — спрашивает Лист, предлагая руку. Поколебавшись, я вкладываю свои пальцы в её горячую ладонь. Я не люблю прикосновения, неизменно ожидаю боли, но выходить в мир страшно. Хочется оставить хоть что-то знакомое. Назад пути не будет. Стоит увидеть мир снаружи, и я больше никогда не буду прежним. Пальцы дрожат, мне не терпится это сделать. Перед тем, как дверь откроется, я бросаю последний трусливый взгляд в комнату — мой мир. Если я и вернусь сюда, то буду уже по другую сторону Ясель — куратором и наставником. Лист ведёт за собой по лабиринту серых, ярко освещённых коридоров. Руки леденеют. Я постоянно верчу ушами, прислушиваясь, и пугливо жмусь ближе к Лист от малейшего шороха. Мои шаги отдаются цокотом когтей по плитам. Её — шелестом шерсти. Мы минуем незнакомые коридоры, лифт и выходим в комнату, заставленную мебелью. В центре стоит огромный тяжёлый стол, заставленный предметами, а у стен — шкафы с книгами. В комнате витает множество новых запахов, которые я с упоением втягиваю. Пол устилают доски, складывающиеся в разноцветный рисунок. Из любопытства я собираюсь провести по нему когтями, но Лист тянет в коридор. Даже за занавески не успел заглянуть. — Кабинет Отца. Сюда без приглашения никому нельзя, — поясняет она. Я хмурюсь, но внимание цепляет вид из окон. К ближайшему я прилипаю, не в силах оторваться — на краю неба, до слёз яркого и розового, виднеется краешек первого солнца. Настоящее солнце! Поле! А вдалеке… лес? И этому конца не видно! Гребень распахивается от избытка чувств. Подумать только, сколько места! Как красиво. — Пойдём, нас ждёт Отец, — Лист тянет меня за край рукава. Рычать на наставницу я не решаюсь. Нехотя, но не возразив ни словом, ни резким движением, я следую за ней. Полы устланы деревянным паркетом, а лестницы — каменные и холодные. Лист спускается по ступеням легко и грациозно, как делает всё, что я мог за ней наблюдать. Её светлые одежды и короткие коричневые локоны развеваются на легком ветру. Я не могу надышаться новыми запахами. Некоторые окна открыты, и снаружи пахнет природой: травой, землёй и многим другим, чего я не знаю. До сих пор я изучал лишь отголоски этих запахов, приносимые на подоле, и считал, что нет в мире ничего вкуснее и интереснее. Но мир прекрасен, от жизни кружится голова. Сегодня у меня новое начало, пока что лучше первого. — Гр-рав! Госпожа Тень! — вдруг окрикивает нас кто-то. Я вздрагиваю от чужого рыка и пригибаюсь. По коридору спешит, отдуваясь, Форма. Это крупный мужчина с мускулистыми, когтистыми руками, покрытыми светлой щетиной, а также с удивительно круглым, как надутый мяч, животом. Ещё вместо человеческого лица у него звериная морда. Вперёд выдаётся чёрный мокрый нос, а взгляд скрывается за густыми бровями. Он останавливается перед нами и преданно смотрит на Лист блестящими карими глазами. — Тер Лист, у нас там проблемка, — вздыхает он и виновато опускает нос. — Найти половину инвентаря не можем. Без понятия ваще. Сходите… э-э-э, разберитесь, пожалуйста, начальница. — Тюльпан, я подойду чуть позже, — отвечает Лист с укором и кладет руку мне на плечо. — Сейчас мне надо отвести новенького к Отцу. Я выпрямляюсь под рассеянным-оценивающим взглядом. Пытаюсь мысленно прижать руку Пушистой теснее, а еще лучше убежать куда-нибудь. — Это срочно… Э-э, там Шило с Лозой… — спохватывается Форма. — Снова подрались? — устало спрашивает моя наставница. — Ещё нет, но почти! — вспыхивает опаской мужчина и скулит с новой силой. — Я скоро подойду, Тюльпан, — отрезает мой куратор. Она касается моей спины, обозначая необходимость идти дальше. Тюльпан ещё несколько секунд смотрит вслед, а потом убегает, ворча под нос. Я аккуратно стряхиваю руку Лист и уточняю: — А почему он называл тебя тенью? Разве это не пятна от солнц? Или это значит что-то другое? Лист убирает руку и ничего о моей грубости не говорит. — Так называется моя работа, — говорит она. — Тени берегут покой своих господ, следуя за ними неотрывно и незаметно, подобно обычным. Существуют Ночные, что заботятся о теле, и Дневные, которые заботятся о духе. Я озадаченно хмурюсь, двигаю ушами, головой, хвостом. Приходится признать, что понятнее не становится. — Ночные должны следить, чтобы человек вовремя кушал, вовремя спал и был в безопасности, — поясняет она ласково. — Они следят за всеми аспектами тела. А я, Дневная Тень, забочусь о духе. Занимаюсь организацией всех дел, помогаю Отцу с работой, чтобы он мог заниматься только самым важным и интересным. Слежу, чтобы у него было хорошее настроение и его посещало вдохновение. Понимаешь? — Кажется, да. Нет. Не совсем. Зачем людям нужен кто-то, чтобы ходить за ними и делать за них работу? Разве они не всемогущие? Лист устало вздыхает. — Это как быть кому-то куратором. Ничего, если не понимаешь сейчас, — она гладит меня по плечу. — Тень — это престижно и полезно; лучшее, на мой взгляд, что может случиться с Формой. Хорошая работа, сложная. Вдруг коммуникатор издаёт писк. Она хмурится и всматривается в мигающие надписи. Я из любопытства суюсь, но понимаю, что пока не умею быстро читать. Странно, мне казалось, умею… Такое иногда бывает. Мне кажется, что умею что-то или это будет легко, но это оказывается не так. Лист объяснила, что это из-за искусственно вложенных знаний. Их настоящий хозяин так чувствовал, и мне достались остаточные связи. Сначала надо попробовать самому — меня так научила наставница. — Они всё-таки подрались. Теперь там ещё и бардак, — поясняет Лист, вздыхает и что-то прикидывает. — Так, видишь вон ту дверь в конце коридора? — спрашивает она, просто указывая вперёд. Дверь такая большая, что пропустить её невозможно. Одна из створок приоткрыта. Я киваю и смотрю на Лист. — Там зал, а если повернуть чуть направо, то найдешь веранду. Понял? Я снова подозрительно киваю. — Там тебя ждёт Отец. Прости, что не смогу проводить, но… — она сердито машет средством связи. — Другие подопечные требуют моего срочного вмешательства. Справишься сам? Хочется схватить наставницу за руку и ни за что не отпускать — так мне страшно идти одному. Но это уже слишком. Куратор легко распознаёт моё близкое к панике состояние и обхватывает ладонями лицо. Они мягкие и горячие. Их жар быстро проникает в самую глубину черепа и ласково обволакивает мечущееся сознание. Я выдыхаю и уже миролюбиво щурусь на воспитательницу. — Десять метров, солинка, — нежно повторяет она. — Я всё равно не пошла бы с тобой к Отцу. Есть вещи, которые каждый должен делать самостоятельно. Ты справишься. Он тебя не обидит. «Уже обидел однажды», — думаю я, прикрывая веки, но об этом мы с куратором не говорим. Лист сжимает на прощание мои ледяные пальцы и убегает, извинившись. Я в коридоре остаюсь один. Ноги наливаются тяжестью. Внутри пустеет. Дверь кажется настоящим порталом в неизвестность. Сглотнув и покатав гребень, я собираюсь с мужеством. Чем ближе становится дверь, тем медленнее я иду. Пока была Лист, я мог не беспокоиться о всём том, чего боялся. Но, оставшись на вечность в тишине и одиночестве, я начинаю сомневаться. В голове роятся неприятные мысли. А вдруг он сделает мне больно? А вдруг он даст мне ужасное имя, которое мне не понравится?! А вдруг он решит, что я не подхожу ни для какой работы? Или не понравлюсь ему? От последней догадки меня сковывает ужас, и я останавливаюсь. Поворачиваю голову. Из открытого окна пахнет цветами, растущими рядом с домом, а порывы ветра вносят в коридор свежесть утра. Поют птицы, и эта перекличка кажется мелодичной. Звери и птицы кричат, когда чувствуют себя в безопасности. В саду безопасно. Я свешиваюсь на улицу, жадно втягивая носом воздух и эту безопасность. До земли не больше половины моего роста: высота — раз прыгнуть. Никому ведь не будет плохо, если я на секундочку отвлекусь, чтобы успокоиться? Воровато оглянувшись, я выбираюсь в сад. Осторожно и тихо мои лапы впервые касаются щекотной травы. Снаружи пахнет цветами ещё слаще, чем в доме. Я ныряю носом в белые соцветия, задрав хвост, катаюсь по земле, забыв обо всём на свете, даже хохочу от восторга. Вскоре я начинаю различать, что разные цветы пахнут совсем по-разному. Белые, похожие на букетики, пахнут тонко, а тяжёлые большие несут в себе душный сладкий аромат. Маленькие синенькие пахнут едва уловимо, но крайне вкусно. Цветов в саду невероятное множество. Птицы чирикают на ветвях высоких деревьев. От запахов кружится голова. Я растягиваюсь на траве и безотрывно гляжу на первое солнце. Оно встаёт, делая всё значительно теплее и светлее, окрашивая небо в светлый оттенок. Начинают летать насекомые, похожие на лепестки цветов, — бабочки. Я выбираю одну, самую красивую и большую из всех, и крадусь за ней. Только осторожно, чтобы не испугать. Она садится на очень красивый синий с жёлтыми крапинками цветок. Я ныряю носом в соседний. — Вот ты где, — вдруг говорит кто-то рядом. Я отпрыгиваю и топорщусь в испуге. На веранде сидит худой черноволосый человек с седыми прядями на висках. Его загорелая кожа вся в морщинах, как сухая земля, и крапинках, он стар. В серых глазах можно легко различить волю и острый ум. Сейчас на его лице отражается удивление. И будто мир удивляется вместе с ним. Я замираю от шока. Его взгляд пришпиливает к земле, словно огромная игла, пронзая позвоночник до кончика хвоста. Парализованный страхом я опускаю глаза, признавая своего Отца-Создателя. Бабочка улетает, и я провожаю её смущённым взглядом исподлобья, прежде чем вернуть к земле. — Здравствуйте, — запоздало сообразив, говорю я. Создатель благосклонно кивает и переводит взгляд на рассвет. Первое солнце уже поднялось полностью, а второе ещё даже не показало край. Мне ужасно неловко, и, хотя птицы всё ещё поют, молчание кажется гнетущим. Я все еще сижу на земле. — Я тебя ждал десять минут назад, — сообщает мне Отец. Трудно понять его настроение — слишком сложно, слишком много и сильно. Болезненно морщусь и запоздало спохватываюсь: долго ли «десять минут». Впрочем, я был в саду целую вечность, так что, скорее всего, долго. Я заставил Создателя ждать. — Я… я… — от волнения слова в голове просто испарились — Не дошёл, я понял, — любезно кивает маг. Кончики ушей печёт, и я тереблю кисточку хвоста. — Тут так пахло, и я отвлёкся, — мямлю я. Отец смотрит на меня не зло, не строго, но я сжимаюсь и отвожу глаза. Этот человек был тем, благодаря кому я появился на свет. К тому же его окружает сила, подобно запаху цветов, только давящему и резкому, который невозможно пропустить. Даже странно, что я не заметил это издалека. Отец безусловно силён. Плетёное шаткое кресло выглядит троном, когда он сидит в нём. — Где Лист? Мне казалось, я послал её тебя проводить, — спрашивает он спустя какое-то время. Сердце замирает на мгновение, прежде чем вновь продолжить бег. — Её позвали. Там кто-то подрался, и инструменты потеряли, она просила прощения, но… — я даже не понимаю, что несу, выливаю всё, что успел запомнить. Запоздало до меня доходит, что Отец может наказать Лист, и я тут же захлебываюсь речью, с ужасом ожидая реакции человека. Тот неспешно берёт со столика чайничек и наливает в кружку исходящий паром горячий чай. Лист приносила такой, но мне он больше понравился остывшим. — Она в своём репертуаре, — кивает он. — Вся в суете. Не желаешь чашечку? Ягодный. — Я не люблю горячее, — неуверенно говорю я. От наглости и страха кружится голова, плывёт перед глазами и слабеют ноги. — Тогда, может, кубик сахара или ложечку мёда? — нисколько не злится и не расстраивается человек. — К сожалению, до завтрака Лист не оставляет мне ни одной закуски, так что не могу предложить большего. — Мне не нравится сладкое, — уже увереннее отвечаю я. — О, большое упущение, — с кивком замечает мужчина, беря в руки чашку с блюдечком. Руки у него почему-то слегка подрагивают. — Ну что, готов? Я теряюсь и немного пугаюсь. Должен ли я что-то сделать? Показать? Мне надо было подготовиться? Видя моё исказившееся лицо, Создатель улыбается. — Располагайся поудобнее и приготовься слушать, Химера, — говорит он, указывая на соседнее кресло. — На все вопросы отвечай честно, как чувствуешь, и ничего не бойся. Ещё ни разу на моей практике психологические характеристики Формы не привели к тому, чего нельзя исправить. В мире всегда найдется место для ещё одного создания. Это я могу сказать с уверенностью. Я сворачиваюсь клубком на плетёном сидении и заворожённо слушаю. Слова Отца позволяют успокоиться, и, когда он спрашивает, что мне не нравится, я честно отвечаю, что причинять боль. Я не люблю быть причиной чужой обиды или дискомфорта. Мне неприятна сама мысль кого-то ударить или взять чужое. От волнения слова путаются, но я как-то справляюсь и доношу до Создателя своё понимание мира. К моему ужасу седые брови Отца сходятся к переносице слишком быстро. Он откидывается в кресле, а воздух сгущается, ощутимо сдавливая меня со всех сторон. Я сижу тихо и мелко дышу, боясь потревожить мысли человека. Создатель даже не замечает, что делает мне плохо. Вскоре давление проходит, и тишина немедленно оживает птичьим пением. Я немного расслабляюсь. Человек смотрит, как восходит маленькая луна. — Как любопытно вышло… — наконец говорит он. И я снова не могу понять, что он имеет ввиду. — Я расстроил вас, — рискую заметить я, тут же вжимая голову в плечи. — Нет, — качает головой маг. — Нет, не расстроил. Прости за мою силу. Возраст берёт своё, и порой я, отвлёкшись, теряю контроль. Я не расстроен твоими словами и благодарю за честность, просто мне требовалось обдумать услышанное. Я неуверенно повожу ушами. — И как? — Это хороший знак, — признаёт человек. — Ты многому научился, а… вот я даже не надеялся на такой исход… Мне кажется странной интонация Отца, словно он хотел сказать что-то, но исправился. Что-то приводит человека в доброе расположение духа. В какой-то миг мне даже чудится, будто мы давно знакомы. Во всяком случае, уже сидели вместе так. А, может, сидели под одним небом. Отец снова берёт чашку и рассеянно подогревает чай. Он смотрит на горизонт, и в его серых глазах под морщинистыми веками блестит чистая синь. — Это как-то повлияет? — снова рискую спросить я. Наша беседа очень странная. Создатель не делает попытки что-то объяснить мне или хоть как-то прояснить ситуацию. Мы похожи на друзей, решивших встретить рассвет и выпить по чашке чая. Только мне страшно, а Отец обладает властью стереть меня в любое мгновение. — Нет. Я уже давно решил, что ты станешь Тенью. Ты знаешь, кто это? Я вспоминаю объяснения Лист, но они не кажутся мне достаточно чёткими, а потому я отрицательно мотаю головой и выпрямляюсь, готовясь слушать. Я чувствую себя увереннее, зная, что меня не запишут в брак, несмотря ни на что. Создатель говорит то же самое, что и мой куратор, однако, он также поясняет, что обе Тени нужны для того, чтобы освободить разум человека от забот и позволить ему сосредоточиться на по-настоящему важных вещах. Это более понятно мне, я даже нахожу идею разумной, но не могу представить, как всего одна Форма может делать столько. Это ведь сколько надо знать и чувствовать! И как Тенью могу быть я? Я даже не знаю, как называется моя собственная одежда, а Отец рассказывает, что Тень должна также уметь… ну, все. А я всего не умею! — …Обучение Тени, несомненно, трудоёмкий, дорогостоящий и продолжительный процесс, но он окупается востребованностью профессии и высокой оплатой. Контракт можно выкупить всего за полвека службы, что в нынешние, нелёгкие для Форм времена… — Зачем вы мне это говорите? — растерянно спрашиваю я, когда Отец начинает рассказывать о деньгах. Я не понимаю. В смысле, я знаю про деньги. Мы с Лист долго обсуждали это. Я также знаю, что такое Контракт. Он создается между Создателем и Формой, включает в себя все расходы на создание и обучение образца. Пока Форма не отработает Контракт, она считается несвободной и вынуждена законом подчиняться тому, у кого Контракт: Создателю или тому, кто Контракт выкупил. Я не понимаю, почему Отец делает вид, будто у меня есть выбор. Создатель сам решает, кем будет его создание, а мнение Формы весит не больше пера. Отец по какой-то причине принимает упрёк и темнеет лицом, словно стареет на десяток лет. — Лист должна была рассказать о твоём виде, — отстранённо говорит Создатель, баюкая в ладонях полупустую чашку. — Я пытался создать существо, подобное тебе, с тех самых пор, как на свет появились первые Формы. Ещё в молодости я начал вести разработки и даже добился некоторых успехов: например, хвосты Русалок, меняющиеся на ноги, крылья, меняющие размер, у Крылатых. Однако, только сейчас мне улыбнулась удача. Ты — Химера, первый из многочисленных попыток, что выжил и начал дышать… Вряд ли ты сможешь сейчас понять, что я уже слишком стар для второго шанса. Я хочу, чтобы ты стал Ночной Тенью. Я смотрю на человека, избегая прямого взгляда, и понимаю, что он мог бы и не говорить этого. Неправ был я. Создатель волен делать со своими созданиями, что пожелает, без каких-либо объяснений. Лист как-то рассказывала, что наш Отец — маг настолько большой силы, что вместо того, чтобы иногда менять реальность для своих нужд, Отец прилагает больше усилий, чтобы не менять её. Сидя рядом с ним, я вижу, что это так. Он мог бы не объяснять, но я с обидой понимаю, что наш Создатель, как и с реальностью, старается учитывать желания своих созданий, насколько можно учитывать мнения столь неразумных существ, вроде молодых Форм. Это подобно удару о землю. С ревностью я думаю, что будь на моём месте кто угодно, любая другая Форма, Отец бы дал им выбор, какой бы не дал ни один другой Создатель. Просто я оказался той самой Формой, которой подобная щедрость не позволена. Уникальная, первая Химера. Я не просил делать меня уникальным! Я... Смирить разъедающие сердце страсти удается не сразу. Я молча склоняю голову и сверлю слезящимися глазами солнечные блики на полированных каменных плитах веранды. Щедрость подобна подарку, а их не расточают насилу. Создатель не требует невозможного. Отнюдь, Он в своём праве. После отработки Контракта я буду свободен. Человек расслабляет пальцы, сжимающие чашку. — Благодарю, я не ожидал понимания, — говорит он с горечью. Я плохо понимаю, что он чувствует, но ему важно моё принятие, хотя я не вижу причин. Я вздыхаю и расслабляюсь окончательно. Определённость судьбы оставляет чувство уверенности в завтрашнем дне. Я разворачиваюсь из клубка и опускаю лапы на пол. Утро действительно красивое и спокойное. Вид сада завораживает. — В моём поместье начинают жизнь не только Формы, но и лучшие вина Терры, — начинает рассказывать Отец, и его уверенный чистый голос вливается в спокойствие утра, не тревожа его. — За садом начинаются плантации винограда, а на многие километры вокруг нет ни одного поселения. Около пятидесяти процентов Форм из ста работают над выращиванием, сбором и культивацией винограда. — А остальные, — я для верности считаю на пальцах, — пятьдесят процентов? — Охрана поместья и обслуживающий персонал, — Отца до улыбки забавляют мои перепроверки. Он устремляет задумчивый взгляд вдаль. — На моих землях слишком много ценностей, чтобы позволять посторонним ходить, как вздумается. — Формы? Разве их легко украсть? — Не только. Редкие материалы, растения, животные. На территории поместья есть питомник, в котором живут настолько редкие животные, что некоторых можно с чистой совестью назвать единственными в своём роде. А о моём винограде ходят легенды! Я не говорю уже о своей лаборатории, где хранятся уникальные формулы, которыми я пользуюсь при созидании. И да, Форм порой украсть до безобразия легко. Нельзя постоянно бояться, а в нужную минуту всегда найдётся излишне участливый доброжелатель… Именно поэтому мне нужен ты. Лист — прекрасная Тень, но её одной недостаточно, чтобы успеть везде. — И вы считаете, что я смогу? — поражаюсь я, вскидывая уши. Создатель говорит ровно, с расстановкой, но я не могу представить себя на подобном месте. — Если бы я считал, что ты не сможешь, я бы не заговорил об этом. Ты сам не осознаешь свой потенциал, который в тебе буквально переливается через край, — маг хмыкает и качает головой, будто не веря. — Лучшая моя работа. Столько перспектив, такие задатки… Я опускаю взгляд. После слов Отца, глядя на деревья сада и далёкие виноградные ряды, я начинаю чувствовать что-то смутно напоминающее принадлежность. В конце концов, у меня во всех мирах нет иного места, кроме как здесь. И в будущем мне доверят защищать его… Наравне со страхом это наполняет сердце захватывающим ощущением трупещущего восторга. Отец коротко, поощрительно кивает, улыбается. Мы говорим о моём дальнейшем обучении. Создатель объясняет чётко, всегда правильно и понятно излагает мысли. Он даже не путается в словах. Кажется, я таращусь с неприкрытым восхищением. — Обучение подавляющего числа Форм длится от трёх до пяти лет, — говорит он, — что абсолютно достаточно, чтобы усвоить все базовые навыки для социализации и освоения профессии. Образование Тени будет длиться около семи, в зависимости от темпа обучения. Сначала тебя научат основам работы с телом — своим и чужими. Постепенно добавятся более сложные предметы, будет возможность выбрать профильные занятия и навыки. Лист будет контролировать нагрузку и прогресс, она же подберёт учителей и составит план обучения, чтобы скоординировать расписание. Отец говорит уверенно, и я решаю просто не сопротивляться. Мне неясно, что скрывается за абстрактными «основами», «нагрузками». По большому счёту мне и не нужно это понимать — мне нужно этому подчиняться. Что я и делаю. Куда больший интерес представляет выражение лица человека. У него худое, жёсткое лицо; он опасно щурит глаза, а сила вокруг подобна доспехам. Я видел во сне войну, я понимал её. Мой Создатель — дитя войны, солдат. Он ставит цель и идёт к ней, даже если не держит в руках оружия. Позади раздаётся стук, и мы поворачиваемся. Отец замолкает. Я немедленно вскидываюсь в приветствии — я действительно соскучился, столько всего произошло. Лист держится строго, и я опадаю обратно в кресло. — Мастер, прошу прощения, требовалось уделить внимание делам до завтрака. Надеюсь, беседа прошла хорошо, — в её тоне спрятан вопрос. Отец улыбается: его серьёзное обветренное лицо становится по-настоящему добрым. Морщины в уголках глаз и у губ, показавшиеся мне признаком жёсткости, складываются в благодушие, и я поражаюсь тому, как он меняется. Лист улыбается в ответ и в это мгновение выглядит очень мягкой и лёгкой. — Дай нам ещё пару минут, Лист, — говорит Отец, едва заметно кивая. — Завтрак ждёт на столе, — куратор кивает, будто кланяясь, и, продолжая движение, выходит за дверь. Сердце заходится в страхе. Я вдруг вспоминаю, зачем пришёл сюда — имя. Отец встаёт. На короткий миг мне страшно, что его хрупкое тело треснет, но мир — будто сам воздух — поддерживает его. Мужчина выпрямляется, приобретая какую-то торжественность, и протягивает мне руку. Я неуверенно, аккуратно протягиваю свою, боясь неверно коснуться. Больше всего на свете я боюсь его оскорбить. Человек легко сжимает ладонь и уверенно встряхивает. — Рад видеть тебя, Алат, в моём поместье. Меня зовут Сервел вик Тар, и с завтрашнего дня ты начнёшь проходить обучение Ночной Тени. Я и не думал, что имя — это так важно! Меня затапливает светлое, радостное чувство, словно в темноте передо мной появилась дорога. Я улыбаюсь, бесстрашно глядя в глаза Отца. Мы неравны, но теперь я стал кем-то. У меня есть имя! Алат. — Что это? — вдруг вырывается у меня, притупив радость. — Что значит это слово? Отец-Создатель улыбается, его острый взгляд скрывается за морщинистыми смуглыми веками. Это не добрая улыбка, но и злой я её бы не назвал. Скорее она полна некого смысла, который я не могу понять. — В честь новой жизни, — только говорит он. Я вдруг понимаю. Это человеческое имя! Настоящее человеческое имя! У меня самое настоящее человеческое имя! Я закусываю щеку, чтобы не закричать от радости, и низко кланяюсь Отцу. Это лучшее, на что может надеяться Форма. Я должен сказать Лист. Отец расцепляет наши руки, позволяя мне уйти. — Изучай историю, — напутствует он с мягким кивком. — Из ошибок прошлого складывается наше будущее. Я его почти не слушаю. Едва не пританцовывая, я дожидаюсь отпускающего жеста и выскакиваю к наставнице. — Меня зовут Алат, Лист, представляешь? — я хватаю её за руку. — А-лат? — повторяет она, словно не зная, как отреагировать, хорошо это или плохо, в удивлении расширив глаза. Она перехватывает мои ладони и сжимает. — Я рада за тебя и горжусь. Буду гордиться, что бы не произошло, — она произносит это медленно и более вдумчиво, отчего простые слова кажутся весомыми и всеобъемлющими. Ещё несколько секунд она смотрит мне в глаза. Я счастливо щурюсь. — У нас есть минут десять до завтрака, — это Лист говорит уже совсем по-другому. — Я покажу тебе комнату. А потом пойдём кушать. Я киваю, понимая, что на этом с чувствами закончили.***
Поместье Тар делится на две части: человеческую и нашу. Все Формы живут, конечно, с другими Формами в правом крыле. Двух этажей хватает, чтобы вместить всех: работающих в доме и на территории. Лист, как Тень, живёт рядом с Отцом в левом крыле, но мне следующие семь лет предстоит провести вместе с остальными. Это кажется бессмысленным. Тем более я заранее смущен шумом и криками, которыми без конца обмениваются незнакомые Формы, собирающиеся на завтрак и работу — слишком много чужой информации. Лист отводит меня на второй этаж и открывает дверь в одну из ближайших к лестницам комнат. Я считаю это удобным, потому что столовая находится на первом — как раз один пролёт вниз. В комнате есть напольный матрас рядом с окном — это удобнее кровати! — шкаф и тумбочка. У другой стены находятся дверь, стол и странная складная горка, чей склон направлен от стола, а на вершине лежит подушечка. Я с интересом изучаю приспособление. — Со змеиным хвостом удобнее такие, — поясняет Лист и показывает на дверь. — Ванная там. Смена вещей в шкафу. Письменные принадлежности и твой коммуникатор в ящике стола. С собой всегда носи комм и сумку с бинтами. Никогда не знаешь, когда может понадобиться… Я её слушаю через слово, с восторгом крутя в ванной вентили. Раковина и зеркало меня не так впечатляют, как просторная ванная. Свой маленький водоём! Мнение о комнате целиком меняется в лучшую сторону. — Только не ныряй, — ловит меня за ворот Лист, — а то будешь мокрым! Ты меня слушал? Скоро на завтрак пойдём. Она освобождает воду в ванной и вытаскивает меня в комнату. В этот раз приходится слушать внимательнее. — Кофты для крылатых; юбки и штаны для хвостатых, — куратор роется в шкафу и достает названное. — Мы не знали, что тебе подойдет, так что тут есть все. Если тебе понадобится одежда теплее, то подойдешь ко мне или к коменданту общежития. Отец предоставляет новую одежду дважды в год… Если порвёшь раньше, платить придётся из своего кармана. Будь аккуратнее. Я рассеянно киваю, выуживая только отдельные слова, которые кое-как укладываются в моём сознании. Лист ещё говорит о коммуникаторе, письменных принадлежностях, аптечке, травмах и о много чём ещё. Я понимаю, что это важные вещи, которые мне, наверняка, понадобятся не раз, но мысли вытесняют напавшие усталость и голод. Сегодня случилось целая очередь всего: Отец, имя, комната, внешний мир… А живот пока нерешительно, но всё увереннее ворчит, требуя еды. Я бездумно принюхиваюсь: другие Формы, немного пыли и земли, вода в ванной, одежда, еда… — …Три библиотечных книги за раз на руки, — Лист наконец замечает, что я делаю что угодно, но не слушаю её, и замолкает. — Алат, это важно — потом у меня просто не будет времени этим заниматься. Соберись! Это последнее, и идём завтракать. Её слова оказывают на меня волшебное воздействие, и мне удаётся сосредоточиться. — За чистотой комнаты ты должен следить сам, проверки бывают раз в месяц. Ты можешь притаскивать в комнату что и кого угодно, но разбираться с этим будешь только самостоятельно. Всё ясно? Я с чистой совестью киваю. — Если у тебя в комнате найдут какие-либо дурманящие сознание вещества, — с особой интонацией продолжает она, — жидкости ли, курения ли, ты будешь иметь дело со мной. Всё ли тебе понятно? По спине пробегает пощипывающий табун мурашек, и я с готовностью киваю. Лист слаба физически, но непостижимым образом обладает властью в поместье. Можно не сомневаться, что ссора с ней приведёт к плачевным последствиям. — Надеюсь, такого не произойдет. Ты ведь умный мальчик и ни в коем случае не будешь портить тело, которое тебе дал Создатель? Я киваю ещё быстрее. — Мы идём есть? — живо интересуюсь я. — Конечно, — сдается воспитательница. На выходе она останавливается, загибает пальцы, выискивая, не забыла ли чего. Спохватившись, Лист выносит из комнаты поясную сумку. — Никогда её не забывай, — повторяет она, пока я с усердием пытаюсь застегнуть ремень на поясе. Это занимает целую вечность, и в итоге Лист приходится помогать мне. — Комната на втором этаже левого крыла, вторая с правой стороны. Запомни, Л-два-П-два. Если потеряешься, ты всегда можешь спросить дорогу у кого-нибудь. В первой, тут, живет комендант, если что, иди к нему. В коридоре уже пусто, а снизу доносится эхо множества голосов. Я тоскливо веду носом на запах многочисленных съедобностей. Лист меня жалеет, и мы скорее идём к еде. — Сегодня ты свободен, — всё равно говорит она по дороге. — Я согласую твоё расписание с учителями, и уже завтра начнутся первые уроки. Пока можешь погулять по территории. Старайся не мешать другим работать, но помогать всегда можешь. Не лезь к эльфам в чащу. Не выходи за периметр и не ходи в питомник. Тебя ещё не знают, и охрана может разозлиться. Она предусмотрительно делает перерыв, когда мы входим в столовую. Там столько Форм, что я застываю в нерешительности. С нашим появлением разговоры обрываются или становятся тише; многие глазеют на Лист и меня, выказывая неприкрытый интерес. Куратор, нисколько не сомневаясь, направляется к стойке с подносами. Между лавками широкие проходы, но кое-где перегороженные чужими хвостами, лапами, крыльями и прочими конечностями. При приближении Лист они подобострастно убираются с пути, хотя многие Формы даже не смотрят в её сторону. Я спохватываюсь и нагоняю наставницу. Вскоре разговоры возобновляются. — Смотри, что есть в меню, — Лист даёт мне поднос и сама берёт второй. — В следующий раз будешь выбирать сам. На завтрак, обед и ужин всех зовёт сигнал коммуникатора. Следи внимательнее. Еду можно выбирать, потому что разные виды Форм едят разное. Всё делится на две секции: для хищников и травоядных. В каждой секции есть обработанные температурой продукты и сырые. Всё это объясняет Лист. Сам я имею только смутные догадки о том, что мне можно есть, а что нельзя. Скорее всего, я всеядный. Мне на поднос перепадает тарелка с кашей и стакан молока. Это едва ли не единственное из всего разнообразия, что мне известно. Себе Лист выбирает почти то же самое, но у неё ещё чашка с горячим чёрным напитком, а повар на раздаче дал ей миску с кусочками розового мяса и пару яиц, кажется, тоже сырых. — Пирог, это Алат, он сегодня первый день, — мимоходом представляет меня куратор полузверю за стойкой. Это не слишком приятно. Мне бы не хотелось, чтобы моим именем вот так распоряжались. Но Лист произносит мое имя с гордостью, а незнакомая Форма приветливо улыбается и радушно добавляет на мой поднос маленький стаканчик с каким-то белым кремом, «избитыми сливками». Лист ничего против не говорит, а, значит, мне это можно. Я люблю пробовать новенькое. Возможно, Пирогу можно будет использовать мое имя. Я даже приветливо щурюсь Форме и слегка кланяюсь, повторяя движение Лист, которое видел. — Всегда рад щенкам, — добродушно сообщает он Лист. — А Алат… Это что вообще? Блюдо? Или инструмент? — Это человеческое имя, — гордо отвечаю я, мгновенно исполняясь собственной исключительностью. — Он станет Тенью, — говорит Лист, предупреждающе сжав моё предплечье. Форма хмурится и морщит нос. — Подумать только! Ну, моё почтение Отцу. Мне пора, у меня очередь, — и он обращает внимание на стоящую за нами Форму. — Постарайся… вести себя достойно, Алат, — тихо просит Лист. Я не понимаю, почему у неё такой тон — словно в ожидании неизбежных проблем — но киваю. Ведь я Химера и будущая Тень. Конечно, я буду вести себя достойно. Она проводит нас до стола, где ещё остались свободные места. Я с большим интересом смотрю на другие Формы. Они такие разные! У некоторых прочная, неброского цвета шкура, покрытая чешуёй. А другие напоминают пёстрые нежные цветы. Многие Формы сидят группами из своих видов, но встречаются и столы, где не нашлось бы и пары одинаковых особей. Лист отводит меня как раз к такой компании из пяти разных существ. В глаза бросается, как остальные уважительно отводят взгляды от этого стола. — Теры, позвольте представить — Алат. Он станет Тенью Отца. Формы отвлекаются от завтрака, смеряют меня оценивающими взглядами. Особенно пристально смотрит худой рогатый мужчина со сплошь чёрными усталыми глазами. Он за столом — и вообще в зале — крупнее всех как минимум на голову. Я крепче сжимаю поднос и выпрямляю спину, чтобы казаться больше и увереннее. Кажется, я ему всего лишь по пояс. — Здравствуйте, — от волнения голос звучит тоньше обычного. На всякий случай я изображаю поклон и киваю. — Доброе утро, садитесь, — длиннохвостый образец коричневой пятнисто-рябой расцветки пододвигает свой поднос. — Я Ключ, библиотекарь. Не больше трёх книг на руки. — О да! — иронично тянет на другом конце стола рогатый мужчина. — Побереги пыл для уроков, пылесборник. — Тебя вообще не спросили, — огрызается Ключ резко. — Это Крюк. Как и все Демоны, он кровожадный ублюдок, не имеющий понятия о приличиях. — Теры, — предупреждающе говорит Лист, и все утыкаются в тарелки, зло переглядываясь. Она принимается за еду, быстро орудуя ложкой. Я осторожно разглядываю другие Формы, не забывая закладывать за щёку кашу. Тюльпана я уже знаю. Он ест торопливо, и на его подносе красуется тарелка неизвестных мне кругляшей, посыпанных белым порошком. Меня очень интересуют другие Формы. Особенно женщина, что сидит напротив меня. Мельком оглядевшись, я не нахожу ни одной такой же, только подобных, с рогами. У незнакомки большие когтистые руки, покрытые короткой шерстью желто-серого цвета, чешуя на локтях и острый жёлтый взгляд. Черты её лица будто выведены на песке — изогнутые и грубые. Лоб большой и открытый. Заметив мое внимание, она обнажает крупные белые клыки в улыбке, чем окончательно покоряет меня. Я поднимаю свой пока еще мягкий и маленький гребень в недвусмысленном комплименте ее красоте. — Я Ящер, малец, — главная смотрительница питомника, — говорит она, и её голос рокотом отдаётся внутри, шевеля волосы на загривке. — Все, кого ты можешь увидеть, были созданы из животных, за которыми слежу я. Кстати, Лист, — вдруг поворачивается она к наставнице, почти закончившей свою порцию, — напомни, кого у меня три года назад брали. — Я Химера, — сообщаю я, стремясь вернуть упущенное внимание. — Его двадцать пять лет делали, а не три года, — возражает Лист, пропустив мои слова. — Мне казалось, никто не выжил из той партии, — замечает Ключ, поправляя сидящие на носу круглые очки. — Впрочем, взяли так много, может, и… — Алат единственный, — отрезает куратор тоном, запрещающим дальнейшие расспросы; она огорчена, но смягчается. — Отец добился результата. Пять Форм в одной. Он будет Тенью. Ящер почему-то хмурится и поводит плечом, будто стряхивая с себя что-то. Я вопросительно шевелю ушами и перекладываю крылья. Неужели ей не понравилось, что я Химера? Или что меня так долго делали? Мне бы хотелось ей нравиться. Она красивая и сильная. Дети от неё будут хорошие. — Двадцать пять лет. И ещё учить семь лет, — хмыкает Крюк в сторону. — Влетел ты в долг, щенок, по самые яй… Кхм, лапы, Ключ, не пинай меня, кошара лысая, или к Вампирам ты поползешь с дырками в пузе. — Эй! — Ящер прерывает шипение рыком. За спиной Демона поднимается хвост с острым трёхгранным наконечником, раскрывается на три зазубренных лезвия и складывается обратно. Я ёжусь. Ключ щурится за круглыми очками, воинственно сжимает кулаки на столе. Он выглядит и вполовину не таким сильным и крупным, как Демон, но всё равно противостоит ему. Это мне непонятно. Решив, что глазеть слишком нагло, я утыкаюсь в тарелку. Глаза возвращаются к Ящер, всё еще хмурой после слов Лист… Наверно, я не смогу прокусить её шкуру, а лапами она может легко порвать стальной канат! — Завтра твоим обучением будет заниматься только Ключ, — говорит мне Лист между большими глотками своего обжигающего напитка. — Он проверит, к чему у тебя есть склонности, обрисует базовые правила и, конечно, объяснит всё непонятное. — Нянька, — тут же язвительно фыркнул Крюк в свою чашку. — Надеюсь, мне этого щенка выдадут только в самом конце. Я вздрагиваю, прижимаю уши к голове и бросаю на него взгляд исподлобья. Демон не кажется мне сколько-нибудь добрым или справедливым. Как он будет меня учить? И, главное, чему? Ключ ведь, понятно, — библиотекарь, хранитель информации. Он должен быть умным. А Демон — хранитель какой мудрости? — Если бы ты не увиливал от встреч со мной, мы бы с тобой согласовали расписание его уроков уже давно, — бесстрашно упрекает его Лист. — Ты начнёшь с ним занятия послезавтра. — Я не знал, что речь о Тени. К тому же я не увиливал, а работал. Моя должность не предполагает долгих отлучек, — Крюк только фыркает. — Моя тоже, это неважно. Важно, что в твои обязанности входит натаскивать молодые Формы. А ты это систематически сваливаешь на подчиненных! — Лист так злится, что бьет по столу. — У меня есть дела поважнее, чем возить в пыли посредственных щенков. Которых, к тому же, потом отдадут на сторону, — Демон вдруг переводит чёрные глаза на меня. — Имя у него многообещающее. Какие, говоришь, характеристики вида? — Вот и выясни, — отвечает Лист назло. Из-за стола поднимается до сих пор молчавший мужчина. Он очень похож на человека и отличается разве что чёрными треугольными ушами, прячущимися в коротких волосах на макушке, и длинным тонким хвостом. Так же молча уносит свой поднос. Я только провожаю его недоумевающим взглядом. Совесть напоминает, что он остался единственным, кого Лист мне не представила, а сам я не спросил, и это было грубо по отношению к нему, даже если он слабый и незаметный. Ничего удивительного, что он разозлился. — Это Эмаль, он Ушастый, — поясняет Лист. — Наш дворецкий и управляющий дома. Все слуги в доме работают под его началом. Также он комендант общежития и заведует хозяйством. — Ему надоели ссоры, — добавляет Тюльпан. — Их ему и на работе хватает… Кстати, я Тюльпан! Мы встречались сегодня… Начали, наверно, не самым лучшим образом. — Да, я помню. А чем вы занимаетесь? И кто вы? — Для Формы кто ты и чем занимаешься — это один вопрос, паря, — добро смеётся тот. — Так-то я Псоглав. Тоже управляющий в каком-то роде, но снаружи. Рабочими управляю, понимаешь ли! Ты ведь знаешь, что у нашего начальника виноградники? Я неуверенно киваю. — Во-от, — поднимает палец Тюльпан. — Из винограда делают вино. Наше считается по праву одним из лучших в мире! В климате равнин Западного континента, в тепле и из плодородной чёрной земли рождается самый сладкий виноград Терры. И не единожды за сезон! Мои ребята собирают его. Обязательно в ясный день! А после… — Я не думаю, что ему интересны такие подробности, Тюльпан, — перебивает вдохновлённую речь Псоглава Лист. — Он это потом изучит, если захочет. — Но виноград — важная часть жизни в поместье! Ещё скажи, что этого Тени знать не положено! — немедленно восклицает Тюльпан, приподнимая уши. Вместе с ушами поднимаются веки, открывая карие глаза. Скалиться он так и не начинает, ничуть не обиженный грубостью Лист. — Я обязательно всё изучу, — заверяю я его, чтобы предотвратить разгорающийся конфликт. У меня дрожат пальцы от предвкушения и опасения, стоит только подумать о том, сколько всего предстоит узнать. — Ладно, — Лист перед уходом кладет тёплые ладони мне на плечи. — Погуляй сегодня. Это твой день. Не отвлекай, но и не стесняйся спрашивать. Тюльпан за тобой немного присмотрит. Я потом познакомлю тебя со Скальпелем, нашим главным врачом, и главным диспетчером в администрации. А как прилетит Ветер, и с ним тоже. Он на доставке. И уходит, оставив плечи холодными. Я провожаю её взглядом. — Пойдём, паря, покажу, как дразнить эльфов, — хлопает меня по плечу Псоглав.