V
Второй год в школе явно вышел лучше, ведь теперь у Стефани был личный ангел. Вместе с Бонни они всё равно оставались предметом шушуканий и пересудов одноклассниц, но открытых насмешек и нападок те себе больше не позволяли. Стефани просила подругу раскрыть секрет, как ей удаётся ставить злых девчонок на место, а та только хитро щурилась или гордо задирала нос и говорила, что это тайна. Она почти не отпускала от себя Стефани больше, чем на пару шагов, даже не пыталась подружиться с кем-то из ровесниц, за что заслужила прозвище зазнайки и гордячки, а на переменах подруги не сплетничали, как все остальные, кто оставался в классе, не бегали по коридорам и двору, что впрочем было только в силу слабого здоровья Стеф, а вместо кукол возились со спасённым котёнком, кажется, прочно обосновавшимся при школе. Мисс Ли как-то застала их за этим занятием, но возражать не стала, только просила обязательно мыть руки после игры. Стефани же чувствовала себя виноватой за то, что от природы подвижная Бонни намеренно лишает себя возможности порезвиться во время перерывов, тем более сейчас, пока погода располагает, и просила не делать таких жертв ради неё, но Бонни мотала головой, дулась и говорила, что она никогда не делает того, чего не хочет. По её словам, дружба со Стеф стоила всех игр и развлечений, тем более, что им было весело и легко вместе. Когда началась зима, Стефани снова простудилась и все две недели болезни глубоко сожалела, что так ни разу не пригласила Бонни к себе, и та не могла прийти навестить её. Она едва упросила маму отпустить её в школу как можно раньше и чуть не бежала на уроки, предвкушая долгожданную встречу с подругой, по которой так скучала, но её ждал неприятный сюрприз: оказалось, за время её отсутствия Бонни сдружилась с мальчишками, за что заработала ненависть всех одноклассниц, которые уже в столь юном возрасте из кожи вон лезли, чтобы понравиться противоположному полу, и ещё несколько обидных прозвищ. Как бы Стефани ни ревновала, ей всё равно было грустно за подругу, которая теперь, кажется, была ещё менее популярна, чем сама Стеф. В тот день она так и не заговорила с Бонни, на переменах пряталась вместе с котом, подглядывала за развлечениями мальчишек и едва не покинула укрытие, когда увидела, что новые друзья нападают на Бонни, но очень быстро поняла, что они не собираются причинять ей вреда, а учат драться. Это, кажется, был последний укол – Стефани решила, что больше не нужна подруге теперь, когда она нашла компанию, которая может развлечь её так, как ей на самом деле нравится. После занятий Стефан постаралась улизнуть как можно незаметней, но к её удивлению Бонни догнала её, остановила и потребовала объяснить, что происходит. Стефани честно поделилась всеми своими соображениями. – Ну не глупая, а? – вздохнула Бонни, что есть сил прижимая хрупкую девочку к себе. – Как ты могла вообще такое подумать? Я же твой ангел, забыла? Ну а теперь сама рассуди, как я буду защищать тебя от хулиганов, если не умею драться? Вот и учусь! Вообще, они хорошие, они помогали мне за Грантом (так назвали кота) ухаживать, обещали нас с тобой выручать и научить кататься на велосипедах. Здорово? Но ты не волнуйся, лезть они не будут, они послушные. Ну, хочешь, не будем с ними дружить. – Нет-нет, что ты, это же хорошо! – попыталась соврать Стефани и, судя по улыбке Бонни, ей это удалось. Правда, она не заметила потом, что подруга больше не общалась с мальчишками на переменах. Только по вечерам они выходили вместе гулять, потому что многие из них жили недалеко от Бонни, и на том они изначально и сошлись, встретившись утром по дороге в школу. А в тот день Бонни проводила Стефани почти до дома, рассказала ей всё, что успело произойти за время её отсутствия, и похвасталась синяком, который набила, сцепившись с одной из одноклассниц, нехорошо отзывавшейся о Стефани, за что потом отбывала наказание. Стеф укоризненно качала головой, твердила, что Бонни должна быть осмотрительнее и мягче, но та и слушать не желала, тем более, когда дело касалось её лучшей подруги. Стефани гнев на милость так и не меняла, обещала, что подобная дурь из головы Бонни однажды уйдёт, но про себя она ликовала и трепетала, силясь поверить, что для кого-то кроме матери была важнее всего на свете. Стефани твёрдо решила после Рождества пригласить Бонни в гости. Подруга завела привычку провожать Стеф всё дальше и дальше, и однажды они дошли до соседнего квартала. Бонни как раз жаловалась, что не понимает математику, и Стефани решительно предложила Бонни помощь. Та стеснялась и отказывалась, говорила, что ей будет нечем отблагодарить, но тогда Стефани просто взяла руку Бонни в свою и сказала, возможно слишком напыщенно для семилетнего ребёнка, что уже то, что они были подругами, что Бонни всё внимание и время уделяла безраздельно ей, было достаточной благодарностью, тем более, что Стеф с рождения не знала тепла общения ни с кем, кроме матери и старушки-соседки, которая только и делала, что вспоминала былые времена и пугала Стефани историями, как она однажды выйдет замуж и станет матерью. Нет, про старушку Стефани не стала упоминать, но от её слов Бонни всё равно заливисто и умилённо рассмеялась, обняла Стефани и пообещала как можно скорее выпросить у папы разрешение сходить к подруге в гости. На том и разошлись.VI
Бонни была младшей из четверых детей. Самым старшим был брат, но его уже давно никто не видел. Восемнадцатилетняя сестра изо всех сил помогала семье, работая швеёй. Иногда ей поступали эксклюзивные заказы, и тогда она спешила на полученную выручку купить маленькой Бонни новые башмачки на зиму, или бельё на смену проносившегося, или побаловать её гостинцем. Отец, когда-то бывший пастором но после смерти жены потерявший веру в Бога и ушедший работать на завод, ревновал и брюзжал, что стершенькая избалует Бонни, но про себя был благодарен, что дочь делала то, чего не мог иногда он. Второму сыну Джеймсу было тринадцать, и это оставалось вопросом нескольких дней, что ему придётся бросить школу и тоже пойти работать. Он иногда потешался над «большой» сестрой, мол, когда же она уже выйдет замуж за богатого нефтяника или бутлегера, который станет их обеспечивать. Та краснела, обижалась, отец давал сыну оплеуху и велел не дразнить сестру, Бонни старалась держаться от этого подальше и поглубже втягивать голову в плечи, а про то, что у старшей вроде как есть кавалер, было хорошо известно. Отец в это дело не лез, только с ненавистью к себе надеялся, чтобы он всё-таки был из обеспеченных и пристойных, и не признавал даже самому себе, что пристойность волновала его больше. Когда Бонни заговорила о том, что её пригласила в гости единственная подруга, мистер Барнс сначала обрушил на неё решительное «нет», но огорчение дочери, явно отразившееся на её личике, ни за что бы не позволило ему спокойно уснуть и заставило бы мучиться совестью весь следующий день, так что он согласился при условии, что сначала пообщается с родителями той подруги. Шанс выпал только весной, когда в школе было устроено родительское собрание. Мистер Барнс почти сразу нашёл в общей суматохе Миссис Роджерс, представился, объяснил ситуацию, и Сара с полным пониманием и лёгким снисхождением к излишне опекающему дочь отцу предложила провожать Бонни вечером домой. Об этом мистер Барнс не желал и слышать и сказал, что будет приходить за ней сам. На том и порешили, и очень скоро, радостно припрыгивая, Бонни шла за Стефани к её дому, с восторгом предвкушая сама не зная, что. Ей очень понравилась мягкая и холёная Миссис Роджерс, домашняя женская стряпня, от которой Бонни отвыкла под отцовской крышей, и ухоженные комнаты. Она всё пыталась вызваться помочь убрать после обеда, но Сара велела девочкам идти заниматься своими делами, и Стеф потащила Бонни учить математику. Но при всём старании маленькой учительницы, за несколько часов Бонни так и не поняла до конца материал, поэтому Стеф решила больше не мучать подругу и достала своих немногих кукол. К её удивлению, Бонни превратила старые, выцветшие и облупленные фигурки в сказочных принцесс и принцев, а истории, которые она придумывала, были почище самых волшебных книг. Стефани и не заметила, как за окном стало уже совсем темно, а потом в дверь постучали, и Сара сказала, что за Бонни пришёл папа. С неохотой та стала собираться, но лицо её всё ещё светилось счастьем, и на прощание она сказала Стефани, что это был самый лучший день в её жизни. Так и повелось, что раза два в неделю Бонни стала приходить в гости к лучшей подруге, пыталась освоить математику, а в благодарность придумывала сказки и учила Стеф плести косички. Самой ей это почему-то очень нравилось, и Бонни постоянно теребила либо свои непослушные локоны, либо жиденькие волосы Стефани. – Они станут гуще, вот увидишь, всё будет с возрастом. И ты вырастешь, станешь самой красивой в мире! Вот, ты станешь Мисс Америкой! Стефани, которая только понаслышке знала, какие красивые и уверенные женщины принимали участие в конкурсе, краснела и смущалась, считая, что ей не стоит о подобном и мечтать. Ей казалось, что на фоне живой, радостной и изобретательной Бонни она была бледным пятном, человеком-невидимкой, не обладающим никакими талантами. Что вскоре оказалось опровергнуто, когда Бонни, уставшая от математики, которую решила одолеть сама, отпустив Стефани отдыхать, заглянула через плечо подруги, всё это время склонявшуюся над чем-то за столом, и увидела её рисунки. Она хотела немедленно бежать с ними к Миссис Роджерс, чтобы та знала, какой талант хоронит в безвестности её дочь, но Стеф попросила повременить, и Бонни взяла с неё клятву, что до тринадцати лет художница непременно вынесет плоды своего творчества на свет, а иначе они больше не подруги. Угроза была действенная, Стеф на полном серьёзе стала больше усилий вкладывать во все свои работы. Летом мистер Барнс несколько раз брал девочек и миссис Роджерс кататься на лодке и на пикник. Старшая сестра всё-таки познакомила отца с кавалером, тот оказался солдатом, что мистер Барнс одобрил, хотя и огорчился, что материального благополучия не видать, а старший брат, насупив нос, наблюдавший, как воркуют Бонни и Стефани, стал дразнить их женихом и невестой и предлагать поцеловаться, за что получал нагоняи от папы. Стефани старалась смеяться над этими шутками, да и нравился ей чем-то этот мальчишка, непохожий на остальных, но её удивляло, что обычно хладнокровная и никогда за словом в карман не лезущая Бонни краснела и тушевалась. Точно так жизнь продолжилась и на будущий учебный год.VII
Миссис Роджерс, повидавшая всякого вида гадости на своём веку, и в частности во время жизни в деревне, сперва не доверяла вечно хмурому и чрезмерно трясущемуся над младшей дочерью мистеру Барнсу. Тем более её, как трепетно относящуюся к церкви женщину, напрягало, как можно было в трудные жизненные времена отказаться от Бога, вместо того чтобы прильнуть к нему всей душой, да и заводские рабочие в целом, как класс, не вызывали у неё особого расположения. Поэтому она решила присмотреться к мистеру Барнсу поближе, и каждый раз, когда он заходил забрать Бонни из гостей, потихоньку стала приглашать его задержаться на чай и беседовала с ним о жизни. В этих разговорах поначалу замкнутый и осторожный с новыми людьми мистер Барнс медленно стал оттаивать и раскрываться. А потом и вовсе разошёлся до откровенностей, которых не позволял себе со времён смерти жены, и тут-то и оказалось, что он был самым любящим мужем, самым самоотверженным отцом, и Бонни любил больше всех потому, что она была последним подарком, оставленным покойной женой, да к тому же необычайно была на неё похожа. Миссис Роджерс до крайности растрогалась и даже позволила себе взять гостя за руку в знак поддержки и понимания. Он удивлённо посмотрел на их соединившиеся кисти, потом на молодое, хоть и усталое лицо Сары, и что-то в нём в этот момент изменилось. Впредь он стал стесняться, неловко переминаться с ноги на ногу, путаться в словах, чашка в его руках почти всегда дрожала, а когда Бонни выходила к нему и, одевшись и попрощавшись со Стефани, стояла в дверях и тянула папу за руку, он бормотал: «Да-да, сейчас», – и как заворожённый смотрел на хозяйку, пытаясь найти подходящие по силе слова благодарности. – Спорим, они поженятся? – прошептала как-то раз Бонни на ухо Стефани, когда они в очередной раз наблюдали эту сцену, и Стеф залилась краской. Её мама? Снова замуж? Делить её с чужим, пусть и хорошим мужчиной? Стефани очень хотелось поговорить об этом с мамой, убедиться, что она её не предаст, но не решалась. Мистер Барнс пригласил Роджерсов на обед в честь Дня Благодарения. Он объяснил это тем, что Сара столько раз принимала у себя и его дочь, и его самого и была так гостеприимна и добра, что он не знал, как ещё её отблагодарить. Несколько смущаясь, Сара приняла приглашение, и полвечера не могла решить, одеться ли ей, как на воскресную проповедь, или как на большое общественное торжество. Остановилась на чём-то среднем, но дочь нарядила, как для знаменательного события. Стефани, пытаясь утешить себя предстоящей радостью от встречи с Бонни, всё равно шла в гости с тяжёлым сердцем: неужели сегодня всё и разрешится? Встретивший их мистер Барнс щедро осыпал Сару комплементами, а его сын, окинув Стефани критическим взглядом, покраснел и, смущаясь только что придуманного прозвища, обозвал её цыплёнком в павлиньих перьях, за что получил уже даже не от отца, а от Бонни, которая поспешила заверить подругу, что та прекрасно выглядит, на что та ответила, что и не думала обижаться или огорчаться, не упомянув, правда, что ей было не до того. Ужин не был роскошным, но мистер Барнс с помощью старшей дочери, которая ушла праздновать в гости к кавалеру, недавно превратившемуся в жениха, собрал достойное угощение и даже раздобыл хорошего вина. После застолья, за которым, по настоянию Сары, по старой пасторской привычке мистер Барнс прочитал молитву, взрослые остались убирать со стола, а дети ушли в комнату. Джеймс тут же завалился в ботинках на кровать читать книгу, а Бонни, хитро косясь на подругу, подвела её к двери, прильнула к щели у косяка и стала подслушивать. Стеф сначала не решалась, убеждала себя, что это неправильно и невежливо, но сдалась. Они подоспели как раз вовремя, Сара перебила пылкую речь хозяина словами: – Мистер Барнс, я понимаю, что вы пытаетесь сказать, и поверьте, я очень польщена и была бы безгранично рада составить ваше счастье, но я не могу. Я столько лет была хорошей вдовой и одинокой матерью, что снова свалить свой груз на мужские плечи я не смогу. Да и потом, у вас двое детей, если ещё и мою Стефани, которая, мне грустно говорить это, не отличается крепким здоровьем, – мы ни за что не справимся с этой ношей. Но, мистер Барнс, вы очень хороший человек, мне бы хотелось, чтобы вы нашли достойную жену. А я же с радостью буду вам подмогой и опорой в трудную минуту, хорошо? – Для меня это значит больше, чем если бы вы согласились, Сара, – раздался в ответ голос мистера Барнса. – Вы правы, безусловно, но я всё-таки решил рискнуть. Спасибо вам большое за сегодняшний прекрасный вечер. Быть может, на Рождество повторим? – Было бы чудесно, мистер Барнс. И это вам большое спасибо за такой радушный приём. Но нам со Стефани, боюсь, пора домой. – Ну погодите ещё чуть-чуть. Давайте хотя бы по-дружески допьём эту бутылку вина, а то она на нас обидится. Да и девочки наверняка ещё не наигрались. Праздничный ужин это одно, а детские игры – это другое. Там они в своём мире, не будем так скоро их из него вырывать. Пожалуйста, пойдёмте в гостиную, присядем на диван. Дальше голоса стали тише, и из того, что долетало до слуха девочек, они сделали вывод, что разговор дальше будет неинтересный, что-то про экономику, политику, светскую жизнь, и Бонни отнялась от двери. Она грустновато посмотрела на Стефани а потом улыбнулась: – Жалко, но я всё равно буду считать тебя сестрой. Но это даже хорошо, на самом деле. А то вы с Джимом не смогли бы пожениться. – Зачем нам жениться? – скривилась Стеф. – Но это же очевидно! – с преувеличенной торжественностью воскликнула Бонни. – Ты же ему нравишься! Обе покосились на заснувшего с книгой на пузе мальчугана и захихикали. Через пару часов пришла Сара и позвала дочку собираться. Мистер Барнс вызвался их проводить, и взрослые ещё довольно долго шушукались о чём-то в дверях. Довольно скоро Бонни доложила, что папа стал часто встречаться с разными женщинами, и оказалось, что все они были холостыми и вдовыми подругами Миссис Роджерс, но ни с одной мистер Барнс не чувствовал себя так хорошо, как с Сарой, однако попыток уговорить её сойтись он больше не делал, слишком, видимо, опекая их тёплые отношения. А потом случилось чудо, и, когда Стефани и Бонни окончили первые четыре класса и у них сменилась учительница, мистер Барнс женился на мисс Ли. Бонни была сначала очень недовольна и язвительно «благодарила» отца, мол, спасибо хоть подождал, чтобы учительница взяла другой класс, а то Бонни пришлось бы краснеть со стыда, каждый день прибывая с новоиспечённой мамашей в школу под ручку, но потом она привыкла к чужой женщине в доме и даже смогла проникнуться к ней симпатией. Но всё равно ей больше нравилась Сара Роджерс, а Стефани была роднее единокровной сестры, родившейся на второй год брака.VIII
Незадолго до четвёртого дня рождения Дори, Бонни чуть не перестреляла группу новых рекрутов ЩИТа, которых тренировала, а когда на пальбу сбежались все находившиеся поблизости агенты, развела гневный монолог на тему того, как организация собирается простоять ещё хотя бы несколько лет, если набирает таких тупиц, и как нет ничего удивительного в том, что при такой халатности в отношении кадров полвека внутри ЩИТа росла мини-Гидра. Бонни едва успокоили, отправили отдыхать и пообещали дать ей другую группу. Когда же об этом инциденте доложили Стефани, она примчалась домой едва не с другого конца планеты, оставив Тони Старк заканчивать миссию в одиночку, и стала утешать и уговаривать жену прийти в себя, как всегда делала в подобных ситуациях. Бонни вроде оклемалась, но вместо большой вечеринки в честь дня рождения дочери решили провести скромный семейный ужин. Подарки Мстители потом передавали через Стефани. Ещё через несколько месяцев после этого Бонни едва не зарезала соседскую старушку, которая с самого начала раздражала её медлительностью, тупоголовостью и приставучестью. Бонни говорила, что у неё создавалось впечатление, будто занудная карга нарочно дожидалась на первом этаже со своими покупками, чтобы подловить возвращающуюся из магазина Бонни, нагруженную, как мул, и попросить её помочь; что нарочно долго возилась с ключами от почтового ящика и начинала на месте рассматривать полученные бумажки, именно тогда, когда за почтой приходила Бонни; будто она подглядывала в глазок, чтобы перехватить Бонни после прогулки с дочерью и начать рассказывать, как правильно ухаживать за ребёнком; будто она знала, когда Бонни устала после работы, или у неё не получается приготовить обед, или просто настроение паршивое, чтобы заглянуть в гости, вроде как чтобы попросить сахар или соль, и засесть на полчаса с разговорами о том, как всё болит и ничего не помогает, почему-то особенно если ничего не предпринимать. Чаще всего Бонни терпела и пыталась быть милой, а временами даже сама предлагала помощь, чтобы потом избежать нежелательных домогательств. Но иногда она срывалась, особенно когда Стефани подолгу не было дома, и отвечала старухе резко и дерзко, на что та обижалась, шипела, как злая кошка, и ругала соседку на чём свет стоит. И это ещё хорошо, что про то, в каких именно отношениях живут Бонни и Стефани, вредная бабка ничего не знала, а то семье не было бы никакого житья. А тут пенсионерка заглянула очень не вовремя, когда навалилось всё: и неудачная готовка, и отъезд Стефани, и плохое настроение, и ещё что-то, и завела воспитательную шарманку. Бонни старалась держаться и поначалу игнорировала вроде как безобидные, но в её дискурсе звучащие оскорбительно слова, потом стала парировать нападки, по первости холодно, едко, а потом всё грубее, и старуха начала заводиться в ответ и вдруг чуть не обмерла от ужаса, когда в столешницу, прямо между большим и указательным пальцем её левой ладони, лежавшей на столе, вонзился разделочный нож. Дрожащая от испуга женщина подняла глаза и увидела хозяйку, наклонившуюся над ней, будто окутанную мраком, гневно раздувающую ноздри и сверкающую глазами. – Вон, – шикнула стальным голосом Бонни, и соседка с радостью ретировалась и незамедлительно вызвала полицию. Стражи порядка нашли нападавшую психопатку в слезах, спрятавшейся в шкафу, вместо себя вызвали скорую, но до врачей объявился Романов, приведший Дори с прогулки, отказался от госпитализации и повёз Бонни к Беннер, а та прописала ей отдых, покой и уединение, поэтому мать с дочкой перевезли жить к Старк до приезда Стефани, а та по возвращении о чём-то долго беседовала с женой, а потом взяла дочку и до конца лета уехала с ней на море. Бонни сказала остальным, что не отправилась с ними, потому что не любит жару и толпы купальщиков. В итоге она долгими днями слонялась по этажам башни, разговаривала не то с Джарвисом, не то сама с собой, потом вдруг сблизилась со Старк. Они занимались борьбой, смотрели сериалы, частенько напивались вместе, и тогда изобретательница начинала придумывать безумные апгрейды для руки Бонни. А так как у них ещё в самом начале знакомства нашлось много общего во вкусах и характерах, и вдвое больше диаметрально противоположного, когда они вдруг оказались в замкнутом пространстве и почти без разнообразия в обществе, Романов едва сумел их разнять, прежде, чем они скатились либо в открытую войну, либо в любовную интрижку. Тогда же и сама Бонни поняла, что с ней что-то не так, что она делает всё больше глупостей, что, стараясь угодить всем и всё успеть, она всем же делает только хуже, а из рук всё валится, и что ей нужно остановиться и обо всём подумать. Она стала упрашивать Стефани ненадолго отойти от дел, поехать пожить в другом городе, а лучше – штате, но Стеф, как бы ни любила жену, была всё той же упёртой героиней-рыцаршей, которая считала, что без её участия в его судьбе мир рухнет, что без неё Мстители – кучка беспомощных детишек, которые разбегаются в разные стороны, бездумно размахивая своими супер-оружиями, и что на ней лежит ответственность за всё и вся. Бонни устала с пониманием и уважением это опровергать, сдалась, опустила руки и сбежала от проблем. Стефани она, конечно, сказала, где её искать, ведь ни в коем случае это не было разрывом отношений. Но время всё шло, а Стефани всё не приезжала. И Бонни всё чаще начинала задумываться, не сделала ли она очередную ошибку. Если бы Дори не настала пора идти в школу, а ЩИТ не прислал новое задание, Бонни, возможно, дошла бы и до запоя.