XXI
– Старк, ты что, офонарела? Я не пойду под венец в костюме кремового торта. – Ну Зимушка, ну пожалуйста, ну мимими! – Старк, последний раз повторяю! Ты английский понимаешь ещё, или тебе в двоичную систему перевести? По губам читай, что ли: никой километровой кисейной фаты, никаких летающих роботов-амуров, посыпающих новобрачных лепестками роз, никаких одинаковых поблёскивающих стразами платьев подружек невест, и не дай Бог я увижу хоть одну аллюзию на американский ф… Серьёзно? Ты хотела застелить им столы? За два дня до свадьбы Бонни всё-таки решила проверить, как идёт подготовка к торжеству, возложенная на Тони Старк по её собственному желанию. Увидев масштаб бедствия, Бонни оставалось только догадываться, издевается ли изобретательница, или правда с глузду съехала после очередного удара током. Пришлось срочно разгонять весь кордебалет декораторов, поваров и музыкантов и всё делать самостоятельно, согласованно со Стефани, которая по доброте душевной и природной скромности, кажется, даже не собиралась возражать своевольной устроительнице свадьбы. – Так, Капитан у нас, видимо, в глубоком шоке, поэтому командование беру на себя. Все подошли поближе, слушаем план, за неимением наглядной схемы следим за рукой, — в последний момент Бонни собрала всех Мстителей вокруг стола в общей гостиной и стала объяснять график. — Завтра утром, к одиннадцати часам вернее, мы со Стефани выдвигаемся к ЗАГСу. С нами в качестве свидетелей едут Бартон и Беннер, кто с чьей стороны по месту разберёмся, возражения бесполезны, форма одежды нарядная, но не торжественная. После регистрации все остальные подгребают к парадному входу, встречают новобрачных и в случае необходимости отлавливают сбежавшую невесту. После чего все дружно едем пить шампанское на катере, катаясь вокруг острова, затем радостно перемещаемся пить шампанское в ЩИТ и слушать поздравления агентов массовки и вне зависимости от исхода операции по попыткам уговорить Фьюри присоединиться возвращаемся в башню Старк на обед. Где хозяйка? Старк, ты поняла, да? Хоть один флаг, и остаток свадьбы пройдёт в лучших русских традициях, спроси у Романова, что я имею в виду. После банкета фейерверки на крыше, и под конец все дружно перемещаемся в клуб, кстати, Ник, ты выбрал, какой? Отлично, вот на кого всегда можно положиться. И гуляем до упаду. И не дай Бог что-нибудь пойдёт не так, клянусь с одной рукой на Декларации Независимости и другой — на «Манифесте коммунистической партии»! Не буду врать, что ждала этой свадьбы всю жизнь, но если вы мне её испоганите… Не буду портить спойлерами впечатление от того, что вам предстоит в таком случае пережить. В итоге магическим образом всё прошло, как было запланировано. Видимо, угроза напугала само мироздание, так как во всём городе не было ни одной пробки, повсеместно вся техника работала как часы, на небе не было ни облачка, залив был спокоен, так что катер шёл как по маслу, и даже Фьюри ко всеобщему удивлению согласилась ехать на банкет, при условии, что фейерверк не выбьет ей второй глаз. Бартон и Беннер решали, кому которую невесту представлять, кинув монетку, в итоге лучнице досталась Бонни — видимо, природа решила, что снайперам стоит держаться вместе. Доктор приехала за Стефани первой, а Бонни изо всех старалась побороть любопытство и не поглазеть на суженную до свадьбы. О нарядных шикарных платьях не шло и речи, но всё же хотелось чего-то необычного, запоминающего, а главное наделённого глубоким смыслом. Идея пришла к Бонни в последний момент, и поэтому ей пришлось изрядно попотеть, чтобы достать всё, что нужно, но результат того стоил, ведь Стефани буквально лишилась дара речи, а глаза её стали размером с блюдце, когда Бонни вошла в зал регистрации в военной форме сороковых. Белого цвета. У Бонни были высоко заколоты волосы, выбивалось только несколько непослушных прядок, игривыми кольцами завивавшихся у шеи. А Стефани была в лёгком приталенном белом платье с пышной юбкой до колен, и без звёзд всё-таки не обошлось: неглубокий, но соблазнительный вырез на груди был заколот серебряной пятиконечной брошкой. Бонни не помнила, когда последний раз улыбалась до боли за ушами и нервничала так сильно, что дрожала даже металлическая рука. Невесты обменялись кольцами и смущённо поцеловались, не размыкая губ. А потом Стефани рассмеялась, без предупреждения подхватила новоиспечённую жену на руки и понесла её к выходу, а на улице их уже ждали ликующие коллеги и вспышки телефонных камер. Букет невесты со снайперской точностью улетел к Бартон, и разместившись в подогнанном Старк кабриолете, Мстители направились в порт. Бонни всё никак не могла поверить, что здесь нет никакого подвоха, когда даже поездка в ЩИТ прошла без эксцессов. Правда, Старк всё-таки удалось протащить на торжество один флаг: последний фейерверк раскрасил потемневшее небо в звёзды и полосы, но всем было уже всё равно. Стараясь не спугнуть в кои-то веки расслабившуюся и принявшую человеческий облик Фьюри, Мстители поехали в клуб, выбранный Романовым, и новобрачные пришли в полный восторг, ведь это было тематическое заведение оформленное под довоенный бар, и лучше всего в атмосферу вписалась Бонни в форме. Гуляли до рассвета, джазовые мотивы и напитки на столе сменяли один другой, и очень постепенно толпа начала расходиться. Первой распрощалась Брин, хотя её Бонни меньше всего хотела отпускать, потом под неоднозначным предлогом улизнул Коулсон, но Старк была уверена, что он утаскивал на себе Фьюри, исчезновение которой заметили очень не сразу. Разбушевавшуюся изобретательницу в итоге чуть ли ни силой увела домой Пеппер. Союз-Аполлон и Две Звезды (Бартон-Романов и Стефани-Бонни в интерпретации Старк) уходили вместе последними; Ник нёс в конец разомлевшую Клем на спине, а Бонни, отдавшая в какой-то момент пиджак Стеф, скорее рефлекторно, чем по реальной необходимости, почти висела у неё на плече, и шла, ставя ноги крест-накрест. Утренний ветер трепал волосы, как паруса, колыхал рубашки и юбки, разносил во все стороны табачный дым от сигарет Ника и Бонни. Своим смехом они разбудили бездомного, спавшего на лавке под газетами. и тот, недовольно выбравшись из-под бумаги, как ёж из-под листьев, вмиг проснулся и заорал на всю ивановскую: «Да это ж Капитан Америка! Какой сейчас год?!» Ранний извозчик предложил подвезти гуляк за полцены, и весь остаток пути, покачиваясь на мягких сидениях кареты, Бонни проспала, положив голову на плечо жены. Новобрачные вернулись домой под утро и подслеповато щурясь на свет стали раздеваться, двигаясь как во сне. По обоюдному невербальному решению брачную ночь перенесли на попозже. Засыпая под ещё не выветрившийся шум в ушах в объятиях Стеф, Бонни счастливо улыбалась и думала, что, раз современность позволяет однополые браки, может, и ребёнка можно без мужа завести?XXII
Закончив помогать Дори с уроками и оставив дочку отдыхать, Бонни решила посмотреть какое-нибудь старое непринуждённое кино. Под категорию «непринуждённое» попадали в основном не отягощённые смыслом, но не предельно тупые боевики, и как-то так сложилось, что больше всего Бонни и Стеф в своё время полюбили «Людей в Чёрном». Из всех Мстителей эта лента не нравилась больше никому, кроме Ника, который, кажется, на ней чуть ли не вырос, а потому знал наизусть все три части. Бонни нравилась только первая, и, вооружившись стаканом вина и пиалой попкорна, самая смертоносная женщина в мире непринуждённо завалилась на кровать и поудобнее расположила на животе ноутбук. За два года, проведённые в глуши, Бонни почти не занималась спортом, если исключить редкие оперативные задания, игры с дочерью и бадминтон со стеной дома, да и питание было достаточно несистематичным, но тем не менее Бонни удалось сохранить формы, которые даже после родов и не думали раздаваться или обвисать. С доброй долей сарказма, Бонни говорила спасибо палёной сыворотке производства Гидры. После кино время было всё ещё детское, и Бонни решила напоследок пошерстить новости в интернете и через некоторое количество переходов, связанных какой-то очень странной логической цепью, Бонни набрела на личную страничку Тони Старк и соблазнилась посмотреть новые фотографии, а потом и старые. Среди снимков из лаборатории, с вечеринок, заданий и отпусков в самых разных частях света, нашлись и фото со свадьбы Бонни и Стеф, и ей вдруг очень захотелось вспомнить радость того дня и с кем-нибудь ею поделиться. Бонни соскочила с кровати, чуть не просыпав остатки попкорна, и постучала в комнату дочери. Дори читала, лёжа на подушках, раскиданных по полу, почему-то там ей было удобнее всего. Она отвлеклась от книжки и, посмотрев на маму улыбающимися глазами, совсем как у Стефани, вежливо спросила, в чём дело. – Я тут старые фотографии нашла, с нашей с мамой свадьбы, не хочешь посмотреть? — Бонни присела рядом с Дори, и та охотно согласилась и подвинулась. Перелистывая слайд за слайдом, Дори всё восхищалась, какие все красивые и как всё было здорово придумано, а Бонни вдруг задумалась, правильно ли она поступила, польстившись на соблазны современности и позволив себе ребёнка? Дори спросила, почему у неё нет папы, когда ей было года три. Переглянувшись, Стеф и Бонни на пару объяснили дочке, чем необычна их семья по давно заготовленному тексту, и от себя Бонни добавила, что их случай — это ни хорошо, ни плохо, не уникально, но и не заурядно, не аморально, но и не нормально. Сама Бонни никогда не была сторонницей стереотипных паттернов гендерного поведения, но была крайне против нарочито подчёркнутого противопоставления себя стандартам. Теперь, когда Дори пошла в школу и начала регулярно общаться с ровесниками обоих полов, она надеялась, что девочка, насмотревшись на разнообразные примеры, найдёт подходящую ей золотую середину. Но если быть совсем честной, то Бонни бы хотелось, чтобы дочка чуть-чуть, на самую малость уклонилась бы в феминизм, а то было бы обидно, если бы у двух независимых женщин, положивших жизнь на защиту страны, выросла бы эдакая девочка-припевочка, беззащитная и наивная дева в беде. Пока Дори листала фотографии, на которых сменялись, казалось бы, только ракурсы и фоны, но неизменно присутствовали чьи-нибудь счастливые лица, Бонни вдруг поняла, как скучает по Стефани. Первой мыслью было немедленно ей написать и предложить встретиться, тем более, что по словам Клем, Стефани и сама волновалась за жену, но ужасно занудный, вредный и предвзятый внутренний голос увещевал, что не стоит навязываться, что Стеф и так знает, что Бонни будет рада её видеть, а значит, дальнейшее решение должна принять сама. Бонни отогнала эти мысли и постаралась сосредоточиться, чтобы ответить на какой-то вопрос дочери про день свадьбы. Когда фотографии закончились, Дори сказала, что ещё почитает, а потом пойдёт спать. Бонни заранее пожелала ей спокойной ночи, налила себе ещё вина и, махнув на всё рукой, легла дальше смотреть «Людей в Чёрном». После второго фильма у Дори погас свет, и Бонни включила у себя торшер вместо люстры, чтобы поменьше мешать. Под третий фильм вино закончилось, и Бонни стало слишком душно в комнате, поэтому она открыла окно, чтобы проветрить, и на ватных ногах пошла на террасу продышаться. Мысли путались, стоять в тишине ночи с сигаретой было скучно, а тут как раз пришло сообщение от Стеф. Бонни с немного неадекватной улыбкой потянулась набирать ответ, но пальцы не слушались, получилась какая-то абракадабра, и Бонни плюнула на гордость и нажала «вызов». Стеф ответила почти мгновенно, и голос у неё был обеспокоенный и не особо радостный. – Что случилось? – Прости, мне печатать неудобно, — честно сказала Бонни, относительно свободной рукой, пальцами которой она держала сигарету, почесав бровь. — Ты не против? – Ну, я как бы в Китае. – О-о… А что ты там делаешь? – Бонни, я тут на задании, да? — пауза. — Ты что, пьяная? – Да, прости, — Бонни сама не заметила, как у неё из глаз потекли слёзы. — Я просто очень хотела услышать твой голос. Лицо хоть каждый день могу видеть, на фотографиях, а вот голос… Бонни всхлипнула и утёрла нос. На другом конце провода раздались вздох и какое-то шевеление, наверное, Стеф поудобнее перехватила телефон, поняв, что разговор будет длинным. – Прости, что я звоню пьяная, я знаю, ты этого не любишь, — сдавленно продолжила Бонни. — Но ты на самом деле не представляешь, как я по тебе скучаю. Мне кажется, я по тебе скучала ещё после свадьбы, потому что хотя ты вроде стала мне ближе, чем когда-либо, вдруг показалась такой чужой, будто не ты, а клон: вроде, всё идентично, но где-то в подсознании сидит такой червячок и грызёт изнутри, что это не ты, не ты. Мне всегда так хотелось быть тебе под стать, ты всегда была такой совершенной, а мне всегда казалось, ну, когда мы уже выросли и стали трезво смотреть на себя маленьких, в общем, что я такая дура и стерва была. Стеф, прости, пожалуйста. – Бонни, протрезвей, — настойчиво велела Стеф. – Нет, нет, подожди, не клади трубку! — взмолилась Бонни. — Я тебе важное скажу. И это не потому, что я пьяная, то есть, потому, но только потому, что я сейчас смелее, а ты запомни, пожалуйста, эти слова, чтобы потом тыкнуть меня в них носом, ладно? Вот, слушай, — Бонни тяжело вздохнула и понизила голос. — Я тебя люблю. Молчание. Бонни испугалась, что всё испортила, и что Стеф сейчас бросит трубку или снова начнёт читать нотации. Но вместо этого раздался ответный вздох. – Я тоже тебя люблю, Бонни. Давай говорить это друг другу почаще, а то в нашем возрасте можно и забыть. – Да, да, давай, — восторженно отозвалась Бонни. — Вот завтра с утра встану, и сразу тебе об этом напишу, хорошо? – Хорошо, — в голосе Стеф даже прозвучали нотки улыбки. — А теперь иди, пожалуйста, спать и трезветь. А в меня тут сейчас стрелять будут. – Не смейте словить пулю, Капитан, — усмехнулась Бонни. – Слушаюсь, сержант, — раздался первый выстрел, и связь прервалась. Бонни бросила в пепельницу давно потухший окурок и засунула телефон в карман, шагнула в дом. Остановилась, развернулась, взяла пепельницу и вытряхнула её в мусорное ведро на кухне, оставив на холодильнике. Главное утром об этом вспомнить, а то опять начнётся «кто спёр мою пепельницу/чашку/резинку/туфлю», как бывает, когда Бонни с утра забывает, где с ночи оставила тот или иной предмет.XXIII
Разговор о ребёнке Бонни завела далеко не сразу после свадьбы, да и не произошёл бы он вообще, если бы сидеть в лаборатории у Брин, пока она заканчивает какие-то анализы после того, как во время сражения с очередным захватчиком Халк и Зимний Солдат отравились каким-то газом, было не так скучно. Брин отказалась выпускать Бонни из-под карантина, пока не убедится, что вещество не распространяется при дыхании или через поры, и тем более, что оно не опасно. Хотя из всех Мстителей Брин нравилась Бонни больше всех, им обычно было катастрофически не о чем поговорить, а во время опытов доктор и вовсе становилась молчалива, как рыба, так что Бонни без особого интереса перелистывала старые отчёты, рассматривала пробирки и каталась туда-сюда на стуле. Вопрос как-то сам собой сорвался с губ. – А если уже есть однополые браки, партнёрам потом можно заводить детей? – Можно, и не обязательно в браке, — ответила Брин, не отрываясь от микроскопа, слишком поглощённая процессом, чтобы придавать особое значение словам Бонни. Не исключено, что даже оскорбления или неприличные намёки она пропустила бы мимо ушей. Бонни решила воспользоваться этим шансом, чтобы без шума и пыли выведать информацию. – А как? – Усыновление существовало ещё в двадцатом веке, последние десять лет оно доступно и гомосексуалам, и одиноким людям. – А чтобы родной? – Суррогатное материнство для геев, искусственное осеменение для лесбиянок, слушай, скажи прямо, вы решили завести ребёнка? — Брин вдруг вернулась в реальность, разогнулась и испытующе поглядела на Бонни. Та почему-то смутилась и покраснела. – Да нет, просто спрашиваю, на будущее… – В будущем, может, дойдут до того, чтобы скрещивать гаметы. – В смысле, эээ… Сперматозоида со сперматозоидом или яйцеклетку с яйцеклеткой? – Слово «гамета» со школы помнишь, поздравляю. Это всё? – Ну, а ты, как учёный, как считаешь, сколько до этого ещё лет пройдёт? Брин вздохнула, откатилась от стола, сняла очки и посмотрела на Бонни чуть ли не с сочувствием. – Как учёный, если бы у меня был материал, я бы могла начать экспериментировать уже сейчас. И вообще нечто подобное исследовалось учёными уже давно, но ход делу дан не был: слишком рискованно и ненадёжно. – А если бы… — Бонни заикнулась. — А если бы мы со Стеф вызвались волонтёрами, ты бы стала экспериментировать? – Да, — на короткое мгновение Брин вдруг улыбнулась, но тут же посерьёзнела. — Но только ради вас, потому что на самом деле я не ободряю шутки с природой. Легко догадаться, почему, — она отвернулась обратно к микроскопу, и Бонни показалось, будто по рукам доктора, выглядывающим из-под закатанных рукавов, пробежала волна зеленцы, но скорее всего это была игра света. – Поздравляю, этот газ должен был вызывать втрое ускоренное развитие раковых клеток, но у тебя его перекрыла сыворотка, у меня — сама знаешь, что, так что мы с тобой здоровы, спасибо за сегодняшнюю работу и хорошего вечера. – Я уговорю Стеф, — невпопад ответила Бонни, уже выскальзывая за дверь. — Начинай готовить расчёты. Стефани не соглашалась долго. XXI век, конечно, соскоблил с неё бо́льшую часть религиозно-пуританского налёта, но всё равно подобная вольность в отношении законов природы для Стефани казалась чем-то жутким. Она припомнила и гомункулуса, и голема, и монстра Франкенштейна, и зачем-то Тессеракт, но без него, видимо, никуда. Бонни, на редкость толерантно отнесшись к дилемме, вставшей перед супругой, отложила этот разговор, чтобы дать время Стеф переварить идею зачатия ребёнка столь необычным путём. Изредка, обычно через какие-то другие вопросы они возвращались к этой теме, и постепенно Стефани перестала отмахиваться, возмущаться и увещевать, что это неправильно. А через некоторое время, почему-то после ссоры на почве того, что Бонни слишком развязно ведёт себя с начальством, Стеф зашла на кухню, где Бонни гневно курила, закинув ноги на стол, присела рядом на корточки, забрала и затушила сигарету и поцеловала руку Бонни. – Знаешь, я подумала, — сказала она с нежной улыбкой, — мы столько всего были лишены в наше время. И, что ж, возможно, это эгоистично и надменно так считать, но мне кажется, мы с тобой в числе тех немногих, кто настрадался достаточно, чтобы им воздалось по деяниям. Когда мы были маленькими, мы не могли иметь, что хотим, но мы изо всех сил старались дать друг другу хотя бы то, что заслуживаем. И теперь, когда мы свободны ото всех оков, только мы сами можем себя чего-то лишить. В силу ли здоровья, финансов, мировоззрений, —, но нас с тобой, по счастью, и это не ограничивает. Мы уже настолько продвинулись вперёд от покорности режиму к власти над ним, что почему бы не сделать ещё один шаг? Мне кажется, что природа достаточно гибкая, чтобы немножечко идти на уступки в угоду чувствам своих детей. А если она может, то могу и я. И да, я хочу от тебя детей, Бонни. Бонни расплакалась. В детстве она преодолела путь от того, чтобы считать материнство своим единственным женским предназначением, к тому, чтобы считать его божьей благодатью, после всего, через что они со Стефани прошли. И вот теперь, наконец, пускай не Бог, а химия награждает Бонни возможностью достигнуть этого высшего счастья. Наверное, лучше быть уже ничего не может. Только если рождение сына, которого Бонни всегда так хотела, но Брин предупредила, что если что-нибудь и получится, то это будет девочка. Несколько месяцев шли эксперименты, от раза к разу давая то лучшие, то худшие результаты. Бонни ходила кислая, потому что хотя она предупредила себя, что всё произойдёт не по мановению волшебной палочки, подобные скачки выбивали её из колеи, и Стеф как могла поддерживала подругу. Один раз почти получилось, Бонни две недели проходила счастливая и светящаяся изнутри от мысли, что она беременна, но первый блин комом, и при первой же перегрузке организма случился выкидыш. Бонни чуть с ума не сошла от отчаяния и, кажется, собиралась застрелиться, но через два месяца успех повторился, и когда по прошествии токсикоза Брин сделала анализы и сказала, что плоду ничего не угрожает, Бонни показалось, что она может летать, и в доказательство стащила крылья Сокола и опоясала весь Нью-Йорк, чувствуя себя живее, чем когда-либо.XXIV
В классе было шестнадцать девочек и пять мальчишек после ухода Питера. Поголовно все девочки были влюблены в старшеклассников, которым в принципе было всё равно, лишь бы это не заходило слишком далеко. У них у всех где-то были спрятаны сигареты, фляжки с разбодяженным виски и презервативы для девушек, с которыми они встречались исключительно за пределами школы. Иногда можно было подумать, будто у парней где-то лежит братский кодекс, в которым первым пунктом значится «не спать с девушками, с которыми учишься». Из класса Бонни и Стефани первой девственности лишилась некая Нэнси Саммерс, в четырнадцать лет. Она с гордостью и застенчивостью шепнула об этом лучшей подруге на перемене в уборной, это подслушала школьная сплетница, весть разлетелась по всем коридорам, и вот уже Нэнси сидит в кабинете школьной медсестры, заливается слезами, мнёт в руках платок и твердит, что предохранялась, и усиленно кивает на рекомендации быть осторожной и сдержанной в сексуальном вопросе. От Нэнси отвернулись все подруги, она стала изгоем похуже, чем Стефани и Молли (расцветшая и гордая Бонни из разряда неудачниц вышла), и с трудом доучилась до конца года. Говорили, что бинты у неё на руках — от попыток покончить с собой. Осенью Нэнси в школу не вернулась, а потом разлетелась как горячие пирожки новость, что пятнадцатилетняя девушка беременна и живёт с рабочим-алкоголиком, который её бьёт. Больше о ней ничего не будет слышно, пока через три года из реки не выловят её труп. Наблюдая за этой историей со стороны, Бонни нервно хмурилась и кусала губы, будто что-то обдумывая. Стефани, которая больше, чем когда-либо переживала за подругу, так и порывалась спросить, не влипла ли в Бонни в ситуацию типа этой, но стеснялась и не хотела обидеть девушку подобным предположением, тем более, что с большей долей вероятности оно было ошибочным. Сама она не испытывала, кажется, никакого интереса к мальчикам, кроме научного: что происходит у них в голове, и как выглядит их тело под одеждой. Ответ на второй вопрос в скором времени дал учебник анатомии, а на первый его, по всей видимости, не существовало, но Стеф почему-то была уверена, что-то же самое парни думают о девушках. Тем не менее, несмотря на её странную, будто недозревшую внешность и ещё более диковинный характер, пару раз её приглашали на свидание, сначала мальчик из класса, который сказал, что заметил её рисунки и заинтересовался, а потом старшеклассник, который оказался кузеном Молли. С обоими Стеф согласилась сходить поесть мороженное, с кузеном Молли — ещё и в кино, но дальше дело не зашло. То есть, юноши предлагали встретиться снова, но Стеф придумывала вполне разумное объяснение отказу. Разрослось и укрепилось мнение, что она лунатичка, и за упоминание этого Бонни как-то раз совсем по-мужски врезала очередному ухажёру, и после этого их очередь как-то поредела, а потом рассосалась совсем. Стефани вдруг заметила, что Молли — единственная, кто ни разу не согласилась ни на одно свидание, и что на обеих своих подруг она смотрит как-то напугано и жалостливо, будто пытается без слов их о чём-то попросить. От природы сердобольная Стефани отдала бы всё, чтобы научиться читать мысли. Среди её рисунков стало появляться множество портретов, преимущественно — девушек, вымышленных и встреченных случайно на улице. Иногда возникали и более откровенные изображения: девицы в купальниках, приоткрытых халатах, нижнем белье. Стефани ни за что не показала бы их маме, но вот подругам демонстрировала почти без стеснения. Молли немного смущалась, но от всей души хвалила работы, говорила, что у Стеф явный талант и хороший вкус, и что девушки получаются прекрасны, а Бонни с некоторой иронией предполагала, что их можно было бы продавать не дешевле, чем карточки пин-ап, а ещё с некоторым сомнением отмечала, что воображаемые героини Стеф все чем-то похожи на неё. И Стеф почему-то даже не хотелось это отрицать, напротив, ей очень хотелось, чтобы Бонни знала, насколько она прекрасна и идеальна, и чтобы услышала об этом именно от Стеф. В 1928 году в Англии был издан роман «Колодец одиночества». С учётом кампании, проведённой против его публикации в Америке, до сих пор не понятно, как у Молли оказалась собранная по частям полная версия, в дальнейшем попавшая к Бонни и Стефани. Молли с округлившимися глазами ждала вердикта подруг, и Бонни только хмыкнула, мол, чего только нынче не понапишут, зато Стефани осталась в восторге и спросила у Молли, что ещё она думает стоит прочесть. Разгоревшаяся энтузиазмом девушкам вручила Стефани «Портрет Дориана Грея» и сборник сонетов Шекспира, а также свой небольшой рассказ, который Стефани так и не смогла прочитать из-за ужасного почерка Молли. Зато наконец произошёл толчок, который заставил Стефани задуматься о том, кто она на самом деле. И пока ровесницы продолжали влюбляться, красить губы, укорачивать юбки и ходить на свидания, Стефани чувствовала себя стоящей в центре урагана, от которого она будто отгорожена стеклянной стеной, и задыхалась от ужаса. В пятнадцать лет она поняла, насколько сильно на самом деле любила Бонни. Самое обидное было, что Стеф отчётливо видела схожие наклонности в милой и нежной Молли, которая так нравилась ей, пока Бонни превращалась в самоуверенную зазнайку, но теперь, когда этот апогей прошёл и Бонни снова стала самим совершенством в глазах Стефани, тем прекраснее и желаннее она казалась ей, что была недостижима. И Стефани, кроткая и милосердная Стефани, лишь бы иметь возможность быть рядом с любимой, предписала себе роль вечной лучшей подруги, которая всегда утешит и поддержит, поможет и простит, но никогда не позволит себе сказать заветные «я люблю тебя» с той интонацией, с которой, казалось бы, уже совсем скоро, будет говорить Бонни не менее очарованный и восторженный её совершенством муж. И пусть только попробует относиться с ней чуть проще, чем к божеству — Стефани всё ещё помнила приёмы, выученные у отца Питера.