***
После того, как Мика уснул, Шинья решил отправиться к Глену, который находился в противоположном крыле, где была реанимация. Юи все еще лежал там. На вопрос «Когда Амане может очнуться?» доктора только разводили руками и говорили, что, в лучшем случае, только через месяц. Также была вероятность, что его голос будет утерян, в результате посттравматического пареза гортани. Успокаивали, что приложат все усилия, и он сможет нормально говорить. Хотя это и волновало в последнюю очередь, главное, чтобы Амане наконец открыл глаза и пришел в сознание. — Глен. — Ичносе чуть ли не все дни напролет проводил рядом с сыном, продолжая ждать. Хоть он и старался не показывать своих эмоций, но было невооруженным глазом видно, как он переживает, особенно это видел Хиираги, знавший его чуть ли не всю жизнь. Шинья тихо проходит в палату, останавливаясь возле Глена. Он спал. Хиираги кладет руку на его плечо и наклоняется к нему. — Глен, просыпайся. Ичиносе вздрагивает и медленно открывает глаза. — Что случилось? Улыбка, которую уже можно было забыть, с тех пор как она появлялась на губам Хиираги в последний раз, трогает его губы, и он тихо сообщает: — Мика-кун очнулся. — Наконец-то, — облегченно говорит Глен, — как он? — Как и предполагали, частичная амнезия. — Шинья переводит взгляд на Юичиро, — он не помнит его… совсем. Еще говорит, что его мать умерла недавно. — В его жизни было мало хорошего, если мы начнем, как надо, понемногу рассказывать о его жизни, то это может снова повлиять на его психику. Шансом был Юичиро, но пока лучше не говорить о нем, еще неизвестно… очнется ли он, — скрепя сердцем, заканчивает Глен. — По крайней мере сейчас он выглядит намного лучше, — пытаясь разредить обстановку, Шинья переводит тему в другое русло, — все обойдется, я уверен. — Всегда на позитиве, — подмечает Глен. — Я не могу иначе, а так, давно бы уже сошел с ума.***
Юи. ЮиЮиЮиЮиЮиЮи. Ахахах! Ты так долго в моем плену! Ну как, еще не обезумел? Не потерял рассудок? Не рыдаешь, забившись в самый дальний уголок собственного сознания? А! Или оно уже разрушилось? Ахахах! — Будто мне заняться нечем. Ахахах, нечем? А чем ты тут занимаешься, а? Скажи! Скажи! Мне интересно, Юи. — Ха, ты настолько тупой, что не замечаешь этого? Не дерзи мне, неужели хочешь, чтобы я все твои внутренности выпотрошил? Ну, желаешь этого? — Просто закрой свой рот и не мешай. Если бы ты знал, насколько сильно раздражаешь меня. Вижу, ты осмелел, неужели думаешь, что твоей мнимой смелости хватит, чтобы продержаться тут со мной? Я буду уничтожать тебя столько, сколько нужно. Мало помалу, пока окончательно не сойдешь с ума и не изволишь сдохнуть. — Валяй… Ублюдок, я выполню свое обещание… Ты помнишь его? И неужели ты не боишься своих воспоминаний? — Нет. И ты правда думаешь, что у тебя что-то выйдет? Не сомневайся в этом, Юи.***
— Шиндо-сан, как Вы сегодня себя чувствуете? — спрашивает медсестра, когда оказывается возле Микаэля. — Сегодня лучше, но головные боли, — он запинается и морщится, — они слишком часто беспокоят меня. — Понимаю. В Вашем состоянии, как бы это плохо ни звучало, это нормально. Итак, — серьезно проговорила девушка, — через час у Вас процедуры, а пока я установлю капельницу. После того, как игла была введена в вену, девушка присела и с теплым взглядом уставилась на Микаэля. — Почему Вы не уходите? — холодно спрашивает он. — Ну, я подумала, что Вы хотели бы поговорить. — Я не желаю ни с кем говорить. Девушка не желала сдаваться: — Вы не должны запускать себя, Шиндо-сан, неужели Вы и дальше продолжите бессмысленно валяться в кровати? Вам нужно больше общаться с людьми, какие-нибудь слова могут пробудить в Вас очень значимые воспоминания. — Мне это не нужно. Просто оставьте меня, — он отвернулся от медсестры, всем видом показывая, что не желает больше с ней вести разговор. — Вы потеряли что-то… что-то, помимо памяти. — Уходите! — девушка резко подорвалась со своего места, немного постояла, уставившись на озлобленное лицо Шиндо. Тот резко схватился за голову и зашипел от боли. — Пожалуйста, простите. Сохраняйте спокойствие. Обещаю, больше не заведу об этом разговор. Она поклонилась и вышла. — Почему он кричал? — перед медсестрой, словно из ниоткуда, появляется Шинья. — П-простите. Я пыталась с ним поговорить. Хиираги удивляется: — И что Вы ему сказали? — Сначала я просто пыталась завести разговор, но он отпирался, говорит, что не желает ни с кем вести беседы. Потом, — она замолкает, — я сказала, что он потерял что-то помимо памяти. — С чего Вы это взяли? Медсестра замялась, пыталась подобрать слова: — Ну, знаете, это трудно объяснить, но его взгляд — это не пустой взгляд человека, который забыл о своем прошлом. Кто-то важный для него, он знает, что такой человек должен быть, но и в то же время отрицает это. Думаю, это потому, что не может его вспомнить. — Да уж, женская интуиция, порой, приводит меня в шок. Значит, он поэтому так бурно отреагировал? — Именно так. Его глаза сверкали такой злостью, что было даже с место страшно сдвинуться, если бы не защитные рефлексы. — Знаете что, не следует больше ему об этом говорить. — Я это уже поняла, не нужно было мне лезть не в свое дело. Прошу прощения. Как только медсестра скрылась из виду, Шинья прислонился к стене и судорожно вздохнул. Нашарив правой рукой телефон в кармане, он вытащил его и залез в телефонную книгу. Больше всего на свете он боялся, что помощь этого человека снова понадобится, он и подумать не мог, что это опасение так скоро оправдается. Гудки такие тяжелые и долгие. Наконец, они прерываются и звонкий женский голос раздается в трубке: — Слушаю, Хиираги. — Цепеш… нужна твоя помощь… Что-то помимо памяти. Что-то… Нет, кто-то. Возможно, да, кто-то. Но кто ты? Трудно вспомнить, как только пытаюсь выудить из своего сознания твой образ, все тело отзывается тупой болью. Больно. Очень больно. Мне трудно это перетерпеть, прошу, не лезь в мою голову. Оставь в покое. Оставь меня в покое!