Любовь слепа

Тсузуки просыпается поздно, но осознает это, только когда слышит сигналы точного времени. Впрочем, торопиться все равно некуда, можно полежать в кровати, дождаться, пока не пройдет утреннее онемение конечностей – он снова спал в неловкой позе, обняв подушку, которая во сне опять играла чью-то роль... не хочется вспоминать, чью именно. Ощупав лицо, Асато убеждается в том, что по мелочи регенерация еще работает, и неплохо. Следов вчерашнего нападения нет, кажется, будто вообще ничего не произошло. Но. к сожалению, от правды не отделаться так легко, как от содержания сна и подсознательного желания оказаться под чьей-нибудь защитой. Да, конечно, Хисока вовремя пришел на помощь, но он не всегда будет рядом. У мальчика должна быть своя жизнь. «А я – ошибка, и меня надо устранить, чтобы не мешал жить другим», – утром депрессия накатывала особенно сильно. Вчера все было иначе, в чужом доме это чувство собственной бесполезности не смогло найти Тсузуки, а здесь оно знает каждый сантиметр территории. Можно снова попробовать выйти, конечно. Но от себя не убежишь. От факта собственной бесполезности может спасти только надежда на исцеление, и за нее пока что имеет смысл уцепиться. «Умереть я всегда успею», – напомнил себе шинигами, осторожно нащупывая ногами пол. Привычный маршрут – ванная, кухня... все приходится делать медленно и аккуратно, одергивая себя всякий раз, когда набираешь скорость и не вписываешься между углами мебели. До вечера синяки успеют пройти, теоретически, но практика здорово отличается от теории. Сейчас он бережет себя не ради себя самого, а для приличия, чтобы об Алистере не подумали чего дурного. И ведь надо будет одеться как следует... на секунду Асато жалеет, что вчера не разрешил Хисоке помочь со стиркой. Пятна – не то, что можно определить на ощупь. Доев остатки вчерашнего ужина, он моет руки, а затем долго и тщательно проверяет содержимое шкафа. Там совсем немного вещей, но Тсузуки все равно не помнит все наизусть. К счастью, находится лишняя рубашка, вроде бы свежая и не мятая. Он вряд ли справился бы с глажкой... Мысль о том, сколько всего он еще не освоил, невольно заставляет старшего шинигами сжимать кулаки от злости. Иногда приятно, когда за тебя что-то делают другие, пока ты болеешь или очень занят чем-нибудь важным, но не сейчас. Все слепые ведь как-то справляются с такими сложностями, значит – и у него нет права нагружать коллег... Асато кажется, что прошло слишком много времени. Он включает радио, чтобы отслеживать его течение. Телевизор слишком хорошо предназначен для зрячих, даже в начале новостей не всегда говорят, который час, обходятся надписью, а слушать новости совершенно не хочется. Не после того, как сам влип в один из сюжетов на полминуты эфирного времени. Тсузуки немного холодно, он ощупывает все окна, ища открытую форточку, но сквозняк, наверное, все-таки порожден воображением. Хочется ненадолго спрятаться под одеялом – когда лежишь, темнота не так пугает, она становится в каком-то роде нормальной, ручной. Можно даже вообразить, что видишь очертания предметов. Но Асато давит этот порыв и начинает одеваться, мысленно убеждая себя в том, что завтра точно узнает, надо ли ему свыкаться с вечной тьмой. Если слепота – это не навсегда, то и злиться на то, что никак не получается с ней освоиться, не стоит. Он мучается с галстуком, когда звонит телефон. Так и не завязав узел, бросается искать, куда вчера положил трубку, и все-таки обзаводится синяком – к счастью, на колене, под брюками не видно. Пока палец ищет нужную кнопку, в голову приходит мысль о том, что выбранный галстук совсем не обязательно подходит по цвету, а для того, чтобы вызвать на помощь кого-то из коллег, наглости не хватит... Тсузуки ведь и о концерте им ничего не сказал. Язык не повернулся. Возникла только мысль оставить записку, хотя его каракули и раньше мало кто мог разобрать... Звонит, правда, не Алистер, а Хисока. Какое-то срочное дело, все заняты... Асато с радостью соглашается потерпеть пару дней без визитов, уверяет, что у него всё есть и помощь пока не нужна, после чего кладет трубку в карман пиджака, чтобы больше не искать, и остервенело начинает перещупывать проклятые галстуки, пытаясь хоть по фактуре ткани вспомнить, какого они все-таки цвета... Мир сосредотачивается в кончиках пальцев, совершенно не хватает сил думать о том, что, возможно, только что была сделана феерическая глупость. Коллег Тсузуки просто не хочет нагружать лишний раз, а Алистеру доверяет, и не надо уточнять, что чувствует по отношению к нему примерно то же, что и во сне... потому что снится шинигами другой человек с тем же запахом, уносящий его прочь из каких-то развалин. Только на этот раз Асато не безвольно висит у него на руках, а крепко держится, обнимая за шею. Нет, не стоит вспоминать эти сновидения. Доктор и раньше иногда снился, в более пикантных обстоятельствах, и даже наяву мерещился, когда со зрением еще не было проблем. Не стоит сейчас переносить двусмысленные ощущения на реального, доброго и хорошего человека только потому, что он любит конкретную марку парфюма и цветисто выражается. Очередной звонок. Телефон бьется в кармане, как живая рыба в пакете, и от его неожиданного прикосновения к телу Тсузуки роняет на пол один из галстуков, гладкий и холодный на ощупь. Непроизвольно обозвав кусочек материи, а заодно и себя, шинигами снимает трубку. Пытается одновременно выдавить из себя вежливое приветствие и не уронить уже повешенные на руку мысленно забракованные галстуки. –Я решил заехать за тобой пораньше, – отдельно от человека этот хриплый голос действует успокаивающе, и Асато неожиданно для себя предлагает не ждать во дворе, как собирался тактичный Алистер, а подняться к нему. Естественно, шинигами тут же начинает рассыпаться в извинениях, но на заднем плане хлопает дверь машины, и звучит закономерный вопрос об этаже и номер квартиры. Тсузуки трижды успевает раскаяться и один – повесить трубку, когда наконец звучит звонок в дверь. Обреченно вздохнув, шинигами идет открывать. По дороге, естественно, натыкается бедром на дверную ручку и едва сдерживается от вскрика. Алистер не должен подумать неизвестно что. –У меня тут немного не прибрано, – с порога начинает оправдываться Асато, – и я еще не готов, но мне не хотелось бы, чтобы ты ждал в машине...