Любовь слепа

Казутака всегда знал, что время для ожидающего тянется особенно долго. Даже если имеешь возможность следить за процессом, понимаешь его смысл... и у тебя есть о чем подумать. Например, о том, что игра определенно заходит дальше, чем хотелось бы. С виду все нормально – словно так и задумано. Но «не так» все громче стучит в висках, пока Мураки объясняет шинигами, что именно произошло с его глазами. И дело, разумеется, не в переводе с медицинской латыни на японский. Все обратимо, только нужна операция, правда, серьезная, не из тех, что проводят под местной анестезией... переводится все легко, без особых затруднений. При этом доктор смотрит в незрячие фиолетовые глаза и различает в них признательность – не безоговорочную, как бывает у собак, а полную тревоги. Не так... он сам решил заполучить игрушку в личное пользование, привязав благодарностью, для этого не только создал новый светлый образ, но и изучил самого Тсузуки. Так в чем дело – в том, что Асато именно сейчас, узнав правду, пытается обнять его? В том, что даже Алистер немного пугает его, когда ласково гладит по спине в ответ? –Извини, – он уже привык к этому слову. Как слышать от Тсузуки, так и говорить ему. Да, шинигами сейчас нужна поддержка... точнее, чьи-то руки, чтобы не улететь после того, какой груз свалился с плеч. Но обниматься – это слишком много. Даже с безопасным Алистером. Мураки невольно чувствует злорадство в адрес своей идеальной маски. А ему самому сейчас хочется прижать к себе это невозможное чудо и сказать правду – несмотря на то, что Асато не полностью загнан в угол, а, судя по разговору с коллегами, может вывернуться. Просто это уже не игра, и не потому, что через неделю – за сокращение сроков пришлось выложить немало, – Тсузуки, возможно, откроет глаза и увидит все сам. Совсем недавно доктор был бы совсем не против полюбоваться его испугом и напомнить о том, как важно благодарить... но не теперь. –Ничего, – Асато растерянно улыбается. – Я не предполагал, что это так легко... –Я бы не сказал, – Казутака пытается говорить легким тоном. – Все-таки общий наркоз... это не какая-нибудь лазерная коррекция или коагуляция сетчатки. Но диагноз действительно поставили быстро, это хорошо. Так что я понимаю твою радость. Я на твоем месте тоже бросился бы на шею первому встречному и только потом подумал. Краска заливает лицо шинигами так быстро, что он не успевает прикрыться ладонями. А потом и вовсе убирает их. –Ты не первый встречный, – глухо говорит он. – Алистер... мы друзья... и я тебе доверяю. Просто ты кое на кого похож... Помнишь, ты говорил, что меня кто-то задел? –Я все-таки сделал что-то не то... опять, – холодок прокатывается по сердцу, отнимая всякое желание снимать маску. Ревность ревностью, но в конце концов все откроется. В точно назначенный срок, а не как попало. Главное, чтобы для Тсузуки эта игра не превратилась в издевательство. – Я не хотел причинять тебе боль. –Знаю, – Асато вздыхает и придвигается ближе. Они сидят на скамье в коридоре, сейчас практически соприкасаясь плечами. – Мы ведь уже можем отсюда уйти? –Конечно, я только заберу документы, – Мураки встает, но не торопится отходить. Ему кажется, что сейчас шинигами просто растворится в воздухе. – Тебе плохо? –Нет, я просто хочу кое-что рассказать, – на сей раз улыбка выглядит слабой и немного жалкой. – Не засекреченное, но другим это все равно лучше не слышать. Слушать чужое мнение о себе, притворяясь другим человеком, всегда сложно. Самое трудное – удержаться от демаскировки. Даже если нет повода кричать, что все было не так, возмущаться правдой, которую скрывали... а его нет. Тсузуки не лжет и не искажает информацию. Просто рассказывает, так сказать, недоумевающему салату о том супе, которым обжегся. Веревке об укусившей змее. Только вот получается у шинигами это так, что змея невольно поджимает клыки и готова глотнуть собственного яда. Не хочется даже смеяться, когда от хлестких кратких характеристик убийцы-маньяка-психопата Асато переходит к своим опасениям за судьбу ставшего близким ему «Алистера». С одной стороны, хорошо, с другой... –Я тебя шокировал? – Тсузуки осторожно коснулся его руки, где-то в районе локтя. Для этой беседы они нашли укромный уголок, так что промахнуться слишком сильно с попыткой хоть как-то понять реакцию слепой не мог. Слишком мало места. Хотя, разумеется, выбирая эту нишу у неиспользуемой лестницы, доктор думал о другом. – Прости, я не хотел... пожалуйста, не молчи... –Все нормально, – как же хочется прижать его к себе и пообещать, поклясться всеми самыми страшными клятвами, что ничего подобного не повторится... Нет, о прошлом Казутака не сожалеет. Разве что немного – о том, что не знал заранее последствий своих действий. В тех обстоятельствах он поступал верно, и цели тогда были другими. Незачем обесценивать свои достижения, глядя на них сквозь толщу времени. Она всегда работает как перевернутый бинокль. Лучше заняться теми ошибками, которые прямо сейчас влияют на настоящее. – Представляю, как ты себя чувствуешь. Если тебе настолько неприятно, я могу сменить марку одеколона... Асато, что мне сделать, чтобы не напоминать тебе о нем? К сожалению, тут действительно нет иного выхода. Собственный образ не откорректируешь... уж точно не за несколько дней и не парой слов. Тсузуки должен увидеть его светлую сторону, прежде чем оценивать объективно. Понять, что дело вовсе не в изощренном плане мести. Самому Мураки понадобилось время для того, чтобы это осознать... Увидеть... да, пожалуй, пока Асато не прозреет, придется отложить все далеко идущие планы. Шинигами убедит лишь отсутствие посягательств на его потрясающее тело... что ж, так даже лучше. Не нужно ревновать к себе и возводить замок лжи на песке. А когда Тсузуки свыкнется с мыслью о том, что его старый враг изменился, можно будет снова начать штурм самой прекрасной в мире крепости. Обидно, конечно, услышать, что в прошлый раз остановился у самых дверей незащищенного тайного хода. Бедному прямолинейному шинигами суть игры открылась раньше, чем упоенному великими целями доктору. И, разумеется, Асато решил, что ошибся, поверив в любовь. Что никто в здравом уме не станет просто ухаживать за ним. Низкая самооценка не позволяет понять, как может другой беречь его и боготворить, получив желаемое. Как кто-то, кроме этого проклятого мальчишки, может хотеть быть рядом до скончания века. –Ничего не надо делать, – чуткие пальцы поднимаются вверх по ткани, до плеча, потом осторожно касаются уха. Казутака не боится прикосновений, но сейчас невольно застывает. Еще один просчет. Ошибка, такая же глупая, как и та, что совершил Тсузуки. Есть разница – полагаться на неполные данные, когда нет возможности получить всеобъемлющую картину, или пренебречь вероятностью, посчитав, что она слишком мала. Поначалу все это притворство было лишь импровизацией, но зачем же до такой степени оставаться собой? Если сейчас Асато догадается, он может натворить глупостей... сбежать, отправиться к своим так называемым друзьям, позволить им сделать с ним все что угодно... Пальцы касаются щеки, пропустив мочку. Тсузуки не ищет доказательства целенаправленно. Он просто хочет что-то понять. Но, пожалуй, серьги стоит снять. Сегодня же. Никаких намеков на правду до срока. Почти незаметный сейчас ожог словно проявляется от прикосновения. Кожа чуть грубее, чуть более гладкая, иначе реагирует на тепло, возникает ощущение тонкой пленки между щекой и подушечками пальцев. Асато вполне может почувствовать. Да, чувствует... дотрагивается едва заметно. Сняв очки, Мураки невольно зажмуривается. Скорее рефлекторно, чем из желания уравнять шансы. Может быть, искажение черт лица поможет не ощутить лишнего. Изучение длится не так уж и долго, но субъективно растягивается на целую вечность. Опасность слегка заводит, и прикосновения кажутся такими интимными... безусловный рефлекс организма. Его можно побороть, сосредоточившись на нежелании раскрыться раньше времени, как бы ни тянуло продлить забытье, приятное, отвлекающее от чистого страха. А ведь тянет... и даже звук работающего в чьем-то кабинете радио на секунду превращается в райскую музыку. Когда Тсузуки опускает руку, его красивое лицо на секунду искажает недоумение. Не страх и не желание убежать, к которому доктор мысленно готов. Точнее, готов ловить и признаваться в чем угодно, лишь бы Асато не навредил себе. На принятие такого решения достаточно секунды, даже если раньше был скорее склонен отпускать. Этот шинигами не успокоится, набив пару шишек, и не поймет, что ошибся. Скорее сломает шею или зайдет в тупик, а потом уже найдутся желающие принимать за него решения. Ведь это легче, чем согласиться с правом на личную жизнь, в которое он и сам не верит. –Что-то не так? – все-таки нарушает тишину Казутака. Судя по тому, как тихо – звучало не радио, а просто звонок чьего-то мобильного. – Не нравлюсь? Возможно, не стоило задавать последний вопрос, даже нарочито легким тоном. Непонимание на секунду переходит в страх, эмоции на этом лице читаются так легко... но потом Тсузуки качает головой и улыбается через силу. –Да нет, – а вот это больше всего напоминает облегчение. – Тебе было неприятно, да? –Непривычно, – сейчас главное – не торопиться. Шинигами никуда не уходит, продолжает стоять рядом, чуть опираясь плечом о стену. Он верит в ту роль, которую для него играют, и слушает каждое слово. Это значит, что нужно тщательно притворяться и думать, что сказал бы Алистер... – Новый опыт для нас обоих. А ты... ты боялся, что я и внешне похож на этого?.. –Ничуть не похож, – как хорошо, что хоть улыбку не надо сдерживать. Никто не видит реакции. – То есть... мне не показалось, что ты урод, не думай... Асато определенно смущается. Да, наличие шрама он определил... неужели сейчас полагает, что новый друг комплексует из-за внешности? Можно попробовать поддержать его в этом заблуждении. –Я все понимаю, – самым печальным тоном, который только удается отыграть. Характеризуя бессердечного маньяка-убийцу, Тсузуки не забыл упомянуть о его внешней привлекательности. Правда, назвал это качество маскировочной окраской хищника, да еще и сравнил Мураки с глубоководной рыбой-удильщиком... а также окровавленным мечом, который красив сам по себе и уродлив как орудие убийства. Замечательные метафоры. Асато, даже слепой, – невероятно честное зеркало. –Нет, – шинигами явно расстроился. Ну и отлично, зато о прошлом временно думать перестанет. – Я правда не хотел обидеть... –Так я и не обижаюсь, – Алистер уж точно не стал бы подобным образом напрашиваться на комплименты. – Я знаю, как выгляжу. Но сейчас это меня скорее радует. Не хотелось бы и дальше напоминать человека, который причинил тебе боль. Ты не проголодался? –Немного, – с неприятной темы свернули. Но осадок остался, конечно. Не так уж приятно носить маску человека, которого может полюбить только слепец. Пусть даже в реальности этот шрам более-менее заметен, только если не бриться, а скоро исчезнет совсем. – То есть, я не... –Ты не разоришь меня, если мы перекусим в кафе, – а вот сейчас вполне можно взять Тсузуки под руку и повести в нужном направлении. – Или ты предпочитаешь поехать ко мне домой? Всегда нужно давать человеку видимость выбора.