Любовь слепа

Обычно говорить о себе как-то даже стыдно, но сейчас Асато не может остановиться. Алкоголь потихоньку выветривается, разумеется, только это больше влияет на четкость формулировок. Страха нет, как нет и уверенности в том, что Алистер на самом деле не тот, за кого себя выдавал. Да, он не откровенничает в ответ, не говорит ничего о себе, что опровергало бы подозрения, словно и не знает о них... но слушает так, что это само по себе заставляет продолжать. И спохватываться или начинать лгать просто не хочется. Он слишком устал одергивать себя за неправильные мысли в адрес тех, кто без намека на совесть треплет нервы. И потом – разве доктор говорил бы так мягко о Хисоке? Легкость в голове уступает место шуму, но все довольно быстро проходит. Хочется есть, а понимание правды можно отложить на потом. И как можно дальше. Никто из коллег, к счастью, не наглеет до такой степени, чтобы заявиться лично. Возможно, Тацуми понимает, что перегнул палку... или что в таком состоянии Тсузуки вытолкает его в шею, не брезгуя применением силы. А никого другого он просто физически не убедит явиться парламентером, если потенциальный переговорщик слышал хотя бы фрагмент беседы. Рациональная часть сознания подсказывает именно так... а всему остальному хочется просто спрятаться от этого сложного мира, снова лечь на колени человека, которому в принципе нельзя доверять, и позволить убедить себя в том, что бояться ничего не надо. На то, чтобы делать что-нибудь «назло», просто нет сил. Скорее, Асато все равно... он устал бояться, устал подозревать и признавать чужую правоту. Хочется дойти до конца, потому что возвращаться иначе придется через ту же нестерпимую боль. Потому что возвращение перечеркнет все то хорошее, что один несчастный шинигами пережил в компании нового друга, все, чего Тсузуки добился сам по себе, все доказательства собственной небесполезности. Возможно, именно надежда получить еще немного опровержений и взглядов с новой точки заставляет рассказывать чуть ли не всю свою жизнь. Не только последние годы, но и то, что сидело в памяти десятилетиями. То, чем никогда не заморачиваются другие шинигами. Не лучшая тема для застольной беседы, конечно, но выговориться надо. От человека, кем бы он ни был, сложнее услышать насмешку в подобных вопросах. Даже если это доктор... впрочем, Асато не собирался проводить какие-то тесты. Даже если собеседник – только маска, говорить он вполне может правду. Опыт общения с одним невидимкой в маске, способным на великодушные жесты, у Тсузуки уже есть. С каждым словом поддержки, пусть даже речь о крайне бестолковой организации загробного мира, при которой сделать что-нибудь лучше практически невозможно, боль отступает дальше. Мир остается сложным, но теперь в нем есть кто-то очень похожий на единомышленника – или по крайней мере способного понять мотивы слишком чувствительного к чужому горю шинигами. Нельзя сказать, что день ушел совсем уж в пустоту, хотя действительно время потрачено на то, чтобы ликвидировать последствия утреннего звонка. По крайней мере, собеседник теперь знает, почему в Японии лучше не умирать от сверхъестественных причин. Асато ловит себя на мысли о том, что снова может шутить. Немного поднявшееся настроение не портит даже очередной звонок – на сей раз на стационарный телефон. Трубку берет хозяин, Тсузуки успевает почувствовать укол холода в груди, но Алистер быстро сообщает, что звонят из клиники, просят подтверждения насчет завтрашнего вечера. Страх перед тем, что придется общаться с коллегами, тут же превращается в легкое разочарование. Конечно, к операции нужно подготовиться, нельзя просто так прийти и сразу лечь на стол... но это значит, что у них остается только вечер, ночь, и кусочек завтрашнего дня... И, наверное, завтра придется себя ограничивать. Не говорить на серьезные темы, не есть и не пить ничего опасного, не волноваться... есть соблазн немного затянуть время, конечно, но вопрос слишком серьезный. Он и так занимает в графике операций время какого-то человека, который из-за незадачливого шинигами обретет зрение на несколько дней позже. Зачем этим еще и злоупотреблять? Собеседник явно замечает то, как погрустнел Асато, спрашивает о причинах и получив ответ, обещает, что после операции обязательно придет в палату. –Могу даже попросить, чтобы меня пустили к тебе, пока ты еще будешь спать, – тепло его голоса отгоняет все плохие мысли. – Или ты боишься, что твои коллеги могут прийти за тобой? Тсузуки, тебе в любом случае придется провести в клинике какое-то время. Надо же убедиться, что все прошло как следует... что нет никаких осложнений. Зрение не станет четким и стопроцентным мгновенно, ведь твои глаза отвыкли видеть... Шинигами кивает, понимая, что этого действительно боится зря. Даже если кто-то из друзей явится узнать о результатах, вряд ли Асато сразу же заставят вернуться в Мейфу. Это слишком подозрительно... хотя шанс все равно остается. Шанс на то, что всем причастным сотрут память из соображений безопасности. Чуть помедлив, он все-таки рассказывает о том, что такой исход вероятен. –Моего мнения могут просто не спросить, – Тсузуки не представляет, что способен говорить настолько ядовито. Но после всего, что наговорил с утра Сейчиро, не злиться невозможно. –Я тебя не забуду, – Алистер произносит это очень серьезным тоном. – Что бы ни случилось. И потом – они не смогут вечно держать тебя взаперти. Ты слишком им нужен. –Пожалуй, – тут нельзя не согласиться, способности сильнейшего шинигами действительно рано или поздно потребуются. Иначе его устранили бы сразу, в самом деле... и не волновались бы так о сроках восстановления. Потому что форс-мажор в виде демона может наступить в любой момент. Или не наступить... – Но я не знаю, когда могу понадобиться. Если случая не представится, если мне запретят... хотя нет, – Асато встряхивает головой, сбрасывая накатившую апатию. – Я все равно тебя найду. Собственные слова звучат как гром, они пугают, но нет ничего более правильного. Несмотря ни на что. Ощущение – как от первого полета... и боязно, и дух захватывает, только все расслабиться никак не получается. Вдруг человек, ставший другом за эти короткие дни – все-таки маска, причем надетая с умыслом причинить боль именно в момент откровенности... нет, это слишком мелко. Причина, скорее всего, в другом. Возможно, и цель не так ужасна. Враг тоже может хотеть помочь, если у него такие понятия о благородстве. Сложно поверить. Все-таки это домыслы, ничем не подтвержденные. И страшно... словно снова идешь в ловушку, и в случае чего никто не подумает спасти, все только отвернутся. А если спасать не понадобится, будут в шоке, конечно же, и начнут выливать на бедную голову Тсузуки все те аргументы, которые он уже сам перебрал по триста раз. Только ни одним словом нельзя отменить то, что сказал этот человек, кем бы он ни был. То, что он уже сделал для Асато, неважно, с какими именно целями. Это действительно нельзя забыть, нельзя спрятать в дальнем уголке сердца, нельзя снова, кряхтя, влезть в старую раковину и продолжить игру в героя, снова подобрать чувство вины за то, что не умеешь быть удобным для всех, и тоску по обычной жизни... Пожалуй, будь у него мечи, их звали бы так. Вина и тоска. Или мечта о покое... так красивее. Хоть Графу сюжет для очередной книги подкидывай. Об одиноком самурае, чей хозяин – всеобщее благо. Тсузуки вздыхает, но что сказано, то сказано. Он действительно не оставит это дело так. Даже если Алистер сам уйдет из его жизни, даже если он окажется врагом, даже если все случившееся за последние дни – спектакль или какой-то болезненный бред. –Я тоже буду искать, – обещает Алистер, сжимая его ладонь. Асато доверчиво кладет голову на его плечо, и голос разума затихает, бросив проклятие напоследок. Уверенности нет ни в чем. Мир по-прежнему пуст и одновременно полон опасностей, которых не видно в темноте. Но где реальность и где то, что ты сам помещаешь в нее? Представление о мире может лишь ранить, а то, что за ним прячется – и убить... Прошлое и настоящее – все, что имеет какое-то значение, а будущего еще нет, ни для слепых, ни для зрячих, тут все в одинаковом положении, все могут лишь предполагать, брести впотьмах, нащупывая дорогу. И можно взять в качестве клюки свой страх, а можно – те слова, которые больше не пугают. «Когда я только встретил тебя, мне показалось, что я нашел потерянную половинку моей души...» «Ты не приносишь этому человеку ничего, кроме счастья... в твоем обществе он меняется к лучшему». Может быть, он пытается заглянуть слишком глубоко... Тсузуки никогда не был уверен в своих силах, это нельзя изменить мгновенно. В любом случае, он не сможет сделать первый шаг, слишком велика вероятность ошибки, вероятность обидеть близкого человека признанием в любви к тому, кого ему же описал как законченного подонка. Но если это разные люди, если Алистер действительно просто хороший друг – тогда к кому же так рвется сердце, к вымышленному образу? Вокруг слишком темно. Пока есть плечо, на которое можно опереться, не так страшно... но никогда не знаешь точно, чье оно.