Любовь слепа

Казутака чувствовал, как учащенно бьется сердце любимого – словно птица, влетевшая в дом, которую несешь выпустить. Но птицы иногда понимают, что им не желают зла, а некоторым шинигами еще учиться и учиться тому, как реагировать на сигналы плоти. Слишком долго он верил в то, что, подчиняясь их зову, становишься уязвимым для зла. Только вот человек не может жить, полностью отгородившись от других. Не такой, как Асато. И в своей броне он всегда оставлял лазейку для друзей. Для тех, кому позволял слишком много... Да, Мураки воспользовался ею же, надев маску, но сейчас не собирается вести себя, как все остальные. Не давить на чувство вины или ответственности, не перекраивать насильно душу... не обязательно ведь ломать все, устраивать погром, если тебя впустили в чужое личное пространство. Пусть другие поступали так – они уже поняли, что безграничного терпения не бывает. Доктор больше никем не притворяется, он хочет, чтобы Тсузуки перестал бояться любви, осознал на опыте, что не каждый обладатель ключа от его души будет пользоваться им во зло, да еще и называя при этом белое черным, чтобы подольше пользоваться своим пропуском. Асато действительно видно насквозь, его чувства с непривычки обострены до предела, тут играет известную роль и временное отсутствие зрения – осязание у слепых компенсирует очень многое, на это тоже надо делать поправку. Для более острых ласк время еще придет. Сейчас Казутака прописывает своему пациенту нежность. Он продолжает расстегивать пуговицы, осторожно дотрагиваться до чувствительных точек... да, сейчас кажется, что у Тсузуки все тело – сплошная эрогенная зона, но опыта доктора хватает, чтобы безошибочно определить оптимальные маршруты пальцев, губ, языка... шинигами тяжело дышит, кажется, что его сердце сейчас выломится из грудной клетки. Его кожа остро пахнет страстью и отчасти страхом – как горький шоколад с амаретто. Изысканная, тонкая сладость. Было бы полезнее чуть успокоить Асато, ведь такое напряжение может плохо сказаться на глазах, но сделать это можно лишь в долгосрочной перспективе и одним способом. Приучить к определенным занятиям, смазать остроту, убрать горечь страха, уже вызванного больше непривычностью, чем самой близостью с бывшим врагом. Напряжение уйдет, уступив место удовольствию... а ночь еще не началась, вполне возможно, что Мураки получит свое еще сегодня. В полном соответствии с тем авансом, который вносит сейчас. –Доверься мне, – голос звучит более хрипло, чем обычно. Доктор тоже волнуется, словно перед первой операцией в своей жизни или первым убийством. Что ж, общее есть – сейчас он тоже держит в руках смерть, воплощенную телесно. Но в этом облике недостатков нет. Немногие тела настолько прекрасны... его демон совершенен, идеален во всем, и человеческая душа – не дефект, а единственный возможный ключ к этому телу, к его неисчерпаемым дарам. Тсузуки раскидывает руки по спинке дивана, губы кажутся ярче, шинигами кусает их в приливе чувств, но не пробует ни прикрыться, ни вырваться, словно помнит, что Казутака уже видел его не только без одежды, но и под кожу заглядывал. Что по сравнению с этим медленное расстегивание ширинки? Всего лишь маленькая услуга по освобождению болезненно напряженной плоти. Тело – главный предатель в жизни любого человека, оно не позволяет отрицать правду и сопротивляться удовольствию, этот универсальный ключ открывает все замки. Мураки не гнушается его использовать на полную. Легкие прикосновения, дразнящие поцелуи – доктор нарочно затягивает процесс, стараясь, чтобы на этот раз Асато понял и прочувствовал все. Сосредоточился на наслаждении, выбивающем из головы все мысли. Ему и самому хочется растянуть удовольствие. Нежно-солоноватую плоть головки довольно приятно исследовать языком, высвобождать, обхватывать губами, снимать выступающий капельками нектар... кончик языка лучше ощущает сладкое, возможно, поэтому так невероятно сладко изучать им путь вен под кожицей члена. Тсузуки выгибается навстречу, рефлекторно пытаясь толкнуться в рот, Казутака пользуется этим моментом, чтобы окончательно стащить с шинигами расстегнутые брюки и трусы, сдернуть все ниже колен. Затем прижимает ладонями горячие бедра к дивану и устраивается между разведенных ног, продолжая ласкать Асато в своем стиле. С искусанных губ срывается стон, кажущийся Мураки райской музыкой. До кульминации не так уж далеко, продлевать до бесконечности нельзя – все подталкивает к кульминации, и доктор не хочет превращать радость в мучение. Отметив поцелуем мошонку, он вновь возвращается к стволу, вбирает его в рот и сжимает губами, стараясь прижать язык к основанию уздечки. Тсузуки кричит, его влажные от пота пальцы скользят по обивке, вызывая непередаваемый звук и почти разрывая ткань. Если остановиться сейчас – за продолжение можно потребовать все вплоть до души, но Казутаке она не нужна. Все, что его интересует, Асато отдаст сам, добровольно. Доктор не может удержаться лишь в одном – и все-таки отпивает немного энергии, когда сглатывает семя. Все равно Тсузуки сейчас столько не нужно, он переполнен эмоциями и неистраченной силой. Энергии много, Мураки словно бы пытается напиться из струи под высоким давлением – сложно, но в принципе возможно, надо только знать, как, и соблюдать осторожность. Он не рискует подниматься на ноги, так и остается сидеть на полу, положив голову на ногу Асато, как верная собака, и почему-то это сравнение не унижает. Не сейчас. В любом случае – это Тсузуки принадлежит ему, целиком, без остатка, сейчас для шинигами весь мир сосредоточился здесь, вокруг них двоих. Так и должно быть. Так теперь будет всегда... и даже лучше. Тишина и почти скульптурная неподвижность нарушаются, когда Асато со стоном втягивает в себя воздух, отмечая воскресение после своей «маленькой смерти». Его руки соскальзывают вниз, он растерянно трогает себя, словно не может поверить, что сохранил телесность. Казутака поднимает голову, ловит его ладони и ласково целует покрасневшие кончики пальцев. Отчасти хочется, чтобы в следующий раз они оказались у него в волосах, а не на обивке... хотя, если Тсузуки будет сжимать ладони так же сильно, прическа доктора окажется под угрозой. Асато выглядит сейчас абсолютно беззащитным – чуть сдвинувшиеся повязки, спущенные штаны и расстегнутая рубашка... готов к употреблению, можно сказать. Уже отчасти употреблен. Доктор чувствует тянущую боль внизу живота, вредно для здоровья так распаляться и не сбрасывать напряжение... но вместо того, чтобы снова наброситься на шинигами, просто поднимается и позволяет себе упасть на диван. Рядом. Так близко, что можно сойти с ума. –Я люблю тебя, – шепот почти неслышен. Такая тривиальная фраза, но в устах Тсузуки звучит по-особому. Больше похоже на формулу сдачи в плен, на попытку утвердить раз и навсегда: пока земля вращается вокруг солнца, они двое так же принадлежат друг другу. Третий раз в жизни Мураки по-настоящему страшно. Он поправляет сдвинутые, запутавшиеся в волосах резинки, и снова вспоминает о лавинах. Прося о доверии, доктор не представлял, сколько на самом деле получит. Что бы ни случилось дальше, теперь он не сможет отделаться от одной мысли: Асато больше не представляет себе жизни без него. Да, Казутака хотел именно этого, даже когда не осознавал, что любит, и убеждал себя в том, что хочет лишь завладеть редкой игрушкой. Хотел получить доступ к телу и душе этого великолепного существа, стать его единоличным владельцем. Хотел изменить его жизнь, привязав к себе, показать, что за рамками их отношений Тсузуки не будет счастлив. Затем осознал, что для другой стороны то же самое не менее справедливо. И только сейчас, когда мост между ними, магом и бессмертным существом, наконец-то закончен, когда движение по нему открыто, только сейчас понятно, что за этим желанием крылось. Отыграть назад невозможно, да и не хочется... Все так просто, не зря мудрые люди говорят, что стоит бояться своих желаний. Пожелавший бессмертия не предполагает, что мир вокруг продолжит меняться, а более-менее привычным и стабильным окружением останутся те, кто принял тот же дар. Полюбивший бессмертного по инерции продолжает измерять время своими категориями, не думая о том, что это неверно. Разночтений побольше, чем между разными шкалами температур. Нет, Асато вовсе не представляет на его месте прах, как было бы логично. Он сам еще не понял, на что подписывается, эйфория не позволяет... и надо ли вообще выдергивать его в суровую реальность? Все не так уж плохо, маг вполне может прожить куда дольше, чем обычный человек, а бессмертное условно существо – погибнуть от руки демона... но равными в полной мере это их не делает. Вопрос лишь в ширине пропасти. Она пока преодолима, а если смотреть вглубь, то не испугаться нельзя. Надо лишь помнить, почему нельзя оступаться. Вечность пугает своей неопределенностью. Даже тех, кто касается ее не впервые и вскользь, кто видит тенденции будущего и не боится отношений со смертью. А тут речь не о людской памяти, но о любви ками. Демона. Не покровительстве, не повиновении – беззаветной человеческой любви, на которую не все люди-то способны. Страшно не только думать о том, что будет, если «навсегда» окажется самообманом. В конце концов, можно уйти вместе, а доктор постарается не обгонять. Страшно оттого, что об этом нельзя забывать. Страшно признать изначальное неравенство. Страшно, потому что ничего изменить уже нельзя – и не хочется. Если бы месяц назад Мураки понял, к чему стремится, он сбежал бы на другой конец земли... люди иногда так поступают, теряя по-идиотски последнюю надежду на счастье. Тсузуки все же мыслит как человек. Он никогда не унизит любимого, скорее сам будет прибедняться... что ж, теперь в жизни снова есть цель. Оставаться достойным своего избранника. Не одержимым, а просто любимым и любящим. Какой бы трудной ни была дистанция, она никогда не подготовит к тому, что будет после победы, вот и все... это не значит, что победы следует бояться оттого, что за ней последуют новые сражения. Он готов и знает, что делать, страх пройдет, когда любишь по-настоящему, можно побыть и сильным, и слабым, все равно больше никто не узнает. Двое могут говорить о любви вслух, не боясь спугнуть ее... двое могут все, если их сердца бьются в такт. –Я всегда буду любить тебя, Асато, – тоже негромко. Кричать не обязательно, судьба и так поймет, что за вызов ей брошен. – Ты знаешь. –Знаю, – как эхо. Кажется, это маленькое и такое обычное для нормальных пар потрясение повлияло на Тсузуки в лучшую сторону. Блуждающая на его лице улыбка говорила сама за себя. Его обожаемый шинигами наконец-то проснулся полностью – и, главное, поверил в то, что происходящее в его жизни чудо не оборвется внезапно. Не окажется ловушкой или обоюдной ошибкой. Все реально, но еще не пришло время думать о том, что делать с этой реальностью. И не стоит, пока что можно обойтись без этого и не портить себе удовольствие. Их губы снова смыкаются. Асато немного холодно, он дрожит именно из-за этого, не от страха, но все равно хочется обнять его и ненадолго спрятать от всего мира. Или просто отнести в спальню, раздеть до конца и уложить, а самому устроиться рядом. Позволить их вечеру перетечь в такую же замечательную ночь – и события торопить не обязательно. Тсузуки достаточно взрослый, чтобы сказать, чего хочет.