Осколки

Ребенок. В модельном агенстве так и говорят, умиляясь, – «ребенок», хотя ей уже двенадцать лет, и в голове у неё уже прорастают маленькие, невинные подростковые глупости. У этих глупостей – чёрные корни, алчно поглощающие свет, да и сам свет тоже какой-то… мутный. Разговоры о парнях и, скажем, манге, растут медленно, в обратном направлении, по сантиметру в год и поедают себя. Им не хватает заботы. Акире скучно; она, ну, пустоватая. Эти невинные глупости – раздробленная мозаика уходящего детства, эти корни въедаются во внутренности и окисляют её. Она помнит бедность, и ей ведомо несчастье; Акира идёт медленно, Акира расправляет плечи, Акира превращается в лебедя. Вот она учится невинно улыбаться и невинно хихикать, невинно болтать с подружками и смущенно опускать глаза, когда одноклассники организовывают её фан-клуб. Она познаёт это. Странно. Неестественно. Акира сама по себе неестественная – неловкая, неопытная, но двигается довольно мило, и у неё симпатичное личико; Акира, право, любит себя. Это подкрадывается изнутри, это скребется, и оно издает странный звук – так звенят монеты, когда бросаешь их в пустую копилку. В конце концов, пустота никуда не девается. Акире приходится прятать её. Или уходить ненадолго – в сад, скажем, поливать цветы или примерять наряды, иногда она ходит по магазинам… чем там еще принято заниматься? Акира, в общем-то, ничего особенного не знает, да и простого тоже – это её окружение само по себе непонятное, и у Акиры откуда-то появляются деньги, и она неожиданно оказывается в центре внимания. На съёмочной площадке её называют «звездочкой», и она улыбается, как её научили, но по-прежнему знает, что светить в ней особо нечему. В ней есть один большой сгусток тьмы. Тяжелый. Когда-нибудь точно рванёт. Акира очень, очень любит себя. Она нежно выращивает внутри столь притягательную невинность, которую все принимают за настоящую, подлинную детскую наивность, за нежные лепестки роз – глупые, как страницы детской сказки. С картинками. Дерево внутри Акиры – плакучая ива. Полая изнутри, чтобы было легче ходить без лишнего груза; так можно даже найти подходящий ритм, только у Акиры проблемы со счётом. Акира зато выучила одну симпатичную позу – она отставляет руку вот так, потом наклоняет голову и смотрит прямо в камеру пустым, глуповатым взглядом. Им нравится. Внутри Акиры что-то копошится; её воспоминаниям не нравится, что светом приходится делиться, а сама Акира улыбается; ей нравится купаться в лучах всеобщего внимания, у её подруг неплохое чувство юмора, и ей наконец-то хватает денег на одежду. Акира – нормальная. Невинный ребенок. Абсолютно такая же, как все – оказывается, ей даже повезло больше других. Счастливая, счастливая Аки. В последнее время, правда, Акира плохо спит. Невинности тяжело в ней умещаться; ей уже тринадцать, и вчера в ресторане её назвали «юная леди», а новенькой модели говорят, мол, знакомься, это – Акира, твой сенпай. Продюсер вежливо смеется. Эта новенькая, впрочем, внушает ей тревогу; Акира смотрит на неё боковым зрением, и она-то знает, как выглядит фальшивая невинность. Иона (да, её зовут Иона) даже не притворяется наивной или милой, она настолько холодная, что Акиру пробирает дрожь. Вокруг неё – атмосфера силы. Это притягивает. Акира хотела бы… так же. У неё бы получилось. А новенькая ей совсем не нравится. Внутри Акиры что-то закипает. Иона смотрит на неё устало и свысока, потому что, ну, она выше – да и за плечами у неё, вроде бы, богатенький папаша и какой-то там семейный бизнес. Акире хочется осторожно схватить её за воротник и притянуть к себе, чтобы поговорить на равных; она бы рассказала ей, что такое грязь. И бедность. И почему Иона не смеет ходить с такой мерзкой, усталой физиономией. Рассказала бы, как долго сюда выбиралась, и как трудно было научиться делать такой милый взгляд, и как Иона не имеет права смотреть на неё сверху вниз или красть её половину фотографии. У Акиры немного кружится голова. Эта ежедневная рутина больше не заполняет дыру внутри, и сквозь щели просачиваются её негативные эмоции – вот, например, один из её преданных фанатов пялится на фотографию Ионы в журнале, и она злобно шипит что-то сквозь зубы. Честно говоря, Акира не помнит, когда она в последний раз… завидовала? Нет, это не то слово. Не поймите неправильно; Акира себя очень, очень любит. Акира день за днем старается оттачивать образ, практикует перед зеркалом невинную улыбку. Получается из рук вон плохо. Отражение криво ухмыляется ей, и глаза у него сегодня необычайно водянистые, подводка, кажется, потекла. Акира скалится, складывает их совместное фото пополам и рвёт на мелкие кусочки – в первый раз. Странное чувство власти, и агрессия медленно выползает из неё. Ей нравится. Акира играет невинность из рук вон плохо. Отвратительная. Акира рвёт ещё раз; обрывки разлетаются в разные стороны. Аки приходит в студию с обыкновенной улыбкой, и с такой же улыбкой приветствует Иону; натянутая и несколько холодная, как будто у Акиры кожа из мрамора. Вслушиваясь в тишину, Акира прикрывает глаза и резко швыряет что-то в её сторону, крикнув нечто вроде: «Отвечай, когда с тобой разговаривают!»… отчаянная, отчаянная. Канцелярский нож глухо ударился об паркет. Акиру отчитывают и угрожают увольнением; Акира извиняется, Акира говорит, как ей жаль, как подобное больше никогда не повторится… Акира притворяется больной. Смотрите, какая театральная бледность, как по щеке катится одинокая слеза; она растапливает сердце этого… Акира не помнит имени. Не даром она так долго училась притворяться невинной; Акира залегает на дно. В памяти Акиры хорошо отпечатывается это чувство. Бродя по магазину, Акира однажды замечает блестящий нож. Стальной. Он хорошо лежит в ладони, и этот вес кажется ей тёплым; Акире, право, нравится. Её внутренние демоны тянут руки к причудливой бабочке. Впервые за долгое время — останавливается; Акира как-то доходит до кассы, как-то улыбается кассиру и врёт про то, что это подарок брату, когда продавец смотрит на неё так… странно. Он шутит про женскую хрупкость и что-то насчет невинности, представляется большим фанатом Акиры. Ничтожество. Дома она долго разглядывает лезвие, представляет себе Иону, неуверенно берёт нож в руки… сжимает его. Акире почему-то кажется, что он обязательно ей пригодится, но не сейчас – месяца через четыре. Может быть, через восемь. Она не будет спешить. У неё отекает рука – нож немного тяжелый. Это странно. В зеркале она видит нечто… жутковатое. Ах, да, Акире уже четырнадцать лет, и она никогда не была по-настоящему «невинной»; Акира, конечно, не была и исчадьем Ада. Она была… обычной. Пустоватой немного, пожалуй; в ней переплетались корни, и последние листы наивности опали уже давно, глупые такие, нелепые. Акире они не подходят. Акира заполняет их отсутствие яростью, ненавистью, завистью – самыми благородными, яркими эмоциями. В руке Акиры – говорящая карта, и Акира медленно, по слогам протягивает своё заветное желание. Эти слова немного острые на вкус, с легким запахом железа; Акира запинается и продолжает сначала. Это чувство – странное. Как будто внутри неё кто-то умер.