Осколки

Шиена никогда не чувствовала угрызений совести, когда ее пуля с гулким звуком пробивала очередную голову. Ей не приходилось ничего в себе ломать, и у нее совсем не дрожали руки; в конце концов, Шиена была права, и у нее было достаточно времени, чтобы подумать об этом. Но дело было в другом. Шиена не спускала курок, но ударяла по нему, и у нее яростно сжимались зубы. В мирное время она была уверена, что помогает изгоям взращивать в себе росток надежды. Приносит счастье тем, кому до сих пор повезло чуть меньше, чем ей. Но в те исключительные моменты, когда Шиена чувствовала власть над очередной отвратительной пустышкой, в ее голове проносились совсем иные мысли. Не осознание свершившейся справедливости, даже не радость от ощущения собственного превосходства. Ненависть. В мыслях Шиены ее с бешеной скоростью снова били, кололи чем-то острым в спину, рвали ее тетрадки, и она плакала, плакала, и она ела соленые чипсы с солеными слезами в комнате (соленой, как глубокое опасное море, кишащее морскими тварями, которые тянут Шиену на дно, и она больше не выдерживает, и у нее больше не хватает воздуха). Шиена балансировала на грани; впрочем, нет, она держалась двумя пальцами ног за обламывающийся уступ, а может, и вовсе уже падала. Остальное уходило на второй план. Все эти картинки были такими чистыми и реалистичными, но Шиена не помнит физической боли. Только состояние отчаяния, которое она хотела бы передать дальше. Вверх по лестнице подростковой иерархии; сейчас она может себе это позволить. Совсем не так, как раньше. У ее жертвы лицо того куска мяса, который первым начал травлю Шиены. По крайней мере, так кажется Шиене; на самом деле все они на одно лицо. Их маски мерзко сочатся фальшью и слабостью, и, когда растекшаяся лужа притворства на полу умоляет Шиену опустить пистолет, она на секунду ощущает подступающую тошноту. Ей кажется, что она не чувствует к жертве ничего свыше презрения (но на самом деле это не так). Ненависть. Глаза Шиены сужаются и превращаются в два горящих дьявольских огонька. Границы между охотником и жертвой постепенно сглаживаются, затем стираются, затем искажаются. А Шиена всего лишь по-прежнему хочет отомстить. Ей все еще недостаточно. Кровь ее жертвы такая грязная, что Шиене хочется смеяться. С самого начала это было так просто и очевидно.