Осколки

Пускай она и не отличалась особыми талантами, Хару нравились уроки рисования. Её, правда, раздражали пейзажи, и Хару почти ненавидела натюрморты. Величественная красота природы казалась Ичиносе мраморной, ненастоящей, а от натюрмортов у нее щемило в груди, потому что те были грубыми набросками и напоминали город у нее на ладони. Хару достаточно уставала от очевидных фигур в жизни, чтобы еще и рисовать их. Все эти предметы, в конце концов, — постановочные картонки. А на уроках рисования учительница часто давала смешные задания, например, нарисовать что-нибудь белое ярко-алой краской, и это правда смешное задание, действительно, разве такое бывает в жизни – одним взмахом кисти превратить нечто нежное и невинное в пунцовый клочок воспоминаний? Наверное, это тоже неоднозначный, творческий вопрос (хотя для Хару здесь все вполне очевидно). Хару передергивало при виде портретов. Особенно тех, в позолоченных рамах, в постельных тонах, блеклыми красками, потертых временем и обесцвеченных аляповатыми сочетаниями. А еще больше она ненавидела рисовать их, потому что, вглядываясь в человека, каждая черточка его лица такая простая и понятная, и у одной Хару острые, ломаные линии и несуразно яркие краски, которые она наложила просто так. От скуки и безысходности. Хару помнит, как учительница просила нарисовать любимого человека или, например, своих родителей. В такие моменты Хару рисовала не людей, но ненавистные пейзажи и натюрморты — нарочито яркими красками, зачем-то пририсовывая упрощенное солнышко и кляксы, которые оставила как будто тоже просто так, совершенно случайно. Хару получала двойки и приходила домой (домой?) с запачканными руками и синей гуашью на носу, потому что рисовала она неаккуратно. Хару, в конце концов, возвращалась в класс и игнорировала подобные уроки снова и снова, все сгущая зеленый с фиолетовым или красный с мутно-оранжевым, такие глупые и небрежные сочетания, но Хару нравились яркие цвета. В конце концов, когда ничего больше не оставалось, Хару ссылалась на головную боль и подолгу лежала в медпункте, мысленно раскрашивая белый потолок в немыслимо красочные узоры. Когда ее кисточки стирались до дыр, Хару бросала их куда-то в надвигающийся шторм и быстро находила новые, картинно размазывая по щекам акварель. Краска ложилась на нее неестественными, несуразными пятнами, и эти едва заметные кляксы изнашивались так быстро, что приходилось рисовать новые. Иногда Хару давала самой себе настолько смешные, невыполнимые задания, что учительница Судьба мерзко улыбалась, подмешивая в ее яркие краски еще немного черного.