Осколки

Хару не любопытная – просто с широкими интересами, и ей всегда интересно узнать что-нибудь новое. Она наблюдательная; каждый раз замечает серый цвет за окном и нервные, оборванные движения, заломленные руки Нио. Она ведь тоже устает. Каждый раз они оказываются вместе совершенно случайно, и Хару каждый раз совершенно случайно заинтересованно склоняет голову, и Нио так же случайно рассказывает ей очередную замечательную историю. Каждый раз Токаку намеренно встревает и, наспех выстроив между ними непробиваемо хлипкую каменную стену, принимается за обед. Нио немного отталкивает ее чем-то на уровне эмоций и восприятия, но тем же и притягивает. Когда Хару опускает голову, Нио поднимает ее; они, пожалуй, настолько разные, что почти противоположности. Хотя Нио говорит, что похожи. А однажды Нио предлагает ей посмотреть на шторм. Описывает его, как взрыв цвета и незабываемо ярких красок. Хару такого не понимает, а потому неловко смеется и искренне отворачивается, краем глаза поглядывая на Нио. – Но… шторм ведь серый, – это звучит так глупо, что Хару едва не проваливается под землю от стыда, она ведь сейчас объясняет очевидные истины. К ее удивлению, Нио широко раскрывает глаза и смешно округляет рот, словно в первый раз слышит об этом, а затем громко смеется. – Ну ты и даешь, Хару-чан! – сквозь смех восклицает она, а затем накручивает на палец прядь спутанных волос. – У серого много разных оттенков. Как радуга, ну правда же? «Очень мрачная радуга», – хочет сказать Хару, но придерживает язык. Все это кажется ей абсурдным нонсенсом и, право, спорить с этим просто нелепо. «Если хочешь, могу научить тебя радоваться ей. Я в этом специалист», – хочет сказать Нио, но на стол опускается поднос с рисом карри, и теперь уже как-то не до серого (и не до радуги). Хару так быстро забывает (всё, но только не это). А потом они еще много раз сталкиваются по воле случая, и Нио рассказывает об оттенках серого, а еще об оккультизме и павлинах. А Токаку строит стены, и, играя с правдой в гляделки, Нио признает: они прочнее всех этих бессмысленных сказок. Как та туча за окном, которая вот-вот разразится дождем (или как шторм, на который Хару так вместе с ней и не посмотрела). Когда лифт спускается все ниже и ниже, Хару уже чувствует запах смерти и холода. Все вокруг – мрачно-серое, и этот сероватый дым, и эти могильные плиты цвета чертополоха. Нио пристально смотрит на одну из них, а затем резко хватает Хару за руку, заставляя отвернуться; в ту же секунду Хару чувствует в ее взгляде столько всего личного, что ей становится не по себе. Ее взгляд светло-серый, а рукопожатие гораздо темнее, и оно холодное. «В этом месте больше нет цветов». Словно у Хару дальтонизм или даже ахроматопсия, но – нет, сейчас она различает очень многое. До двухсот восьмидесяти оттенков серого. Всего на секунду они безумно похожи. Хару, правда, совсем не легче от понимания этой серой радуги, ведь Нио направляет ей в шею бесцветный нож – рассказывает про оккультизм и павлинов своим дурманящим взглядом, пока Токаку впервые не может нащупать кирпичи для очередной преграды. До реалистичности серые чувства кажутся ей абсурдным нонсенсом, который, конечно же, невозможно оспорить. «То рукопожатие ведь не могло быть (не) фальшивым».