Осколки

Холодно. В ее глазах очень холодно и, кажется, почти можно утонуть. Во взгляде Цуюно — каменная стена, и про нее шепчутся за углом: «эта Яцумура». Правда, всем быстро надоедает, ведь Цуюно наплевать абсолютно на всё. Она, в конце концов, одна сплошная безыдейная апатия. Апофеоз пессимизма и брезгливой отстраненности. Циничный кусок мяса, который играет в телефон во время минуты молчания, потому что те придурки недостойны памяти — и теперь на нее даже не оборачиваются, потому что, ну, это Яцумура. Это — привычно. К ней могут быть предъявлены исключительно претензии, а потому они уже не считаются укором; так, повседневное обращение, на которое Цуюно даже не обернется. Ее одноклассников почему-то интересует, зачем она живет, но этого никто не спрашивает, ведь правда — так скучно (только вот правды-то в Цуюно катастрофически мало). Она, в конце концов, отчаявшаяся до кончиков пальцев и разбитая до самого основания. Или пока что — лишь подернувшаяся трещинами глубокой депрессии, а, возможно, где-то внутри свернулась в комочек ее душа и колотит по стенкам, чтобы ее выпустили. В конце концов, Цуюно разрушается, потому что запрещает себе куда-либо стремиться и запирает. Запирает… Еще есть очень хорошая мысль, за которую Цуюно держится из последних сил: нет ожиданий — нет разочарования. Всего лишь глупые мечты, тянущие вниз — как то, в детстве, безграничное желание добра всему человечеству. И сразу, не дожидаясь окончания фразы, нож по горлу ее родителям, леденящий душу шепот прямо в ухо, сметающий ураганом все мечты, и даже собственного счастья, и даже жить, и тем более — сопротивляться. Цуюно — эмоциональный инвалид. Овощ. За считанные секунды. Остается месть, и теперь, наверное, она этим и живет. Ради этого. Без болезненных укусов совести прячет мечты о справедливости и детские рисунки с улыбающимися лицами, она ведь уже не маленькая, и ей слишком всё равно, чтобы что-то раскрывать, о чем-то мечтать, это, знаете ли, как с разбегу прыгнуть на грабли или ходить по стройке без каски. Разница только в том, что Цуюно… запирает. Всего лишь еще пара оборотов. Ая совершает величайшую глупость, когда осторожно прикасается к ее душе, не ожидая отклика. В ответ Цуюно случайно выпускает на волю самых опасных из своих демонов; детские мечты кружат вокруг нее, и Цуюно вновь с легкостью грезит о синем небе и об улыбке Аи, и это так естественно, что Цуюно сбивает с ног невероятной отдачей обратно в больное сознание. В ее растерянном взгляде, честно, можно утонуть, потому что эти чувства прочнее стали. К сожалению, Цуюно — все еще мечтательница глубоко внутри. Эту глупость не вытравить крысиным ядом; она, да, прочная. Правда, когда Ая истекает кровью ради нее, Цуюно понимает, что ее несокрушимая мечта — такая же чертовски обоюдоострая.