Осколки

Облупившийся нежно-розовый лак. На вкус он немного горький, а еще скрипит на зубах. Акира кусает ногти, раскачиваясь из стороны в сторону, как на сломанных качелях. Плохо смазанные петли скрипят, и она тщетно пытается успокоиться, но скрип этот лишь раздражает воспаленное сознание. Это движение укачивает. Нервно, дерганными, порывистыми жестами, словно раскрывая парашют в паре метров от земли – обкусывает лак, смотрит на себя в разбитое зеркало, и она такая, ну, накрученная. Взвинченная. Вылетевшая спираль пружинит и пружинит, жалкая, безнадежная. Из ее сердца рвется скрипучая мелодия, как у заевшего патефона или сломанной музыкальной шкатулки, в конце концов, она тоже немного… Сломанная. Пока что – целая, но с трещиной или недостающей пластиной. И эта песня зацикливается на одной ноте, потому что внутри у нее ускоряются частицы, и всё медленно взрывается, словно не существует законов физики. Акира ведь их не знает. Взрывается медленно, сначала – заминированные мысли, остальное – по инерции. В конце концов, всё в ней переворачивается вверх дном и взлетает на воздух, наружу, выплескивается в безумном взгляде и новых деталях комнаты, например, пятно крови на оконной раме. Теперь, чтобы удержаться в настоящем, Акира тихо поет навязчивые куплеты. Акира не знает, когда и как здесь оказалась, почему дошла до своей комнаты, ее ли это комната – она находится в полнейшей пустоте наедине с кровоточащим шрамом и головной болью. Знает только, что эти движения – эти движения хотят быть любимыми, раскачиваются вперед и назад, рвутся к Улис, которая где-то совсем поблизости, Акира вот-вот упадет с кровати, протягивая к ней руки. Знает только, что этот шрам не болел раньше, а теперь прикосновение Улис обожгло ее, и эта песня – крик боли. Ожог, может быть, солнечный? Или адское пламя. Ее язык нежно ударяет по небу в прелюдии к отчаянию, и этот щелчок звучит, как удар кнутом. Акира спотыкается на последнем слоге и начинает сначала. Всхлипывает, тихо рычит или вскрикивает – сначала. Ее песня сдавливает горло, словно это тело принадлежит совсем не Акире, но ее новым чувствам. Она освобождает это место толчкам безумия, которое уже плавно прикрывает ей веки холодными ладонями и шепчет что-то на ухо, нечто вроде: «Ты ею (не) любима». Песня срывается на крик, и Акира пытается еще раз, и еще один, но эта истерика не дает ей поставить точку где-то посередине, не получается отложить до следующего раза – ее ударяет об зеркало, саморазрушение плюет ей в лицо, а безумие смеется, говоря, что они – одинаковые. Эта песня – скороговорка, «любименяпожалуйста». В конце концов, зарываясь головой в подушку, Акира медленно, по слогам произносит имя. У-ри-су. Это звучит как секвенция, и фоном Акира почти слышит скорбные басовые октавы. Хоральные аккорды. Язык Акиры неповоротливо отбивает сбивчивый ритм, и она спотыкается на слове «почему». Это слово исходит прямо из ее сердца, ударяя еще сильнее по затуманенному зрению, потому что. Облупившийся розовый лак ведь очень горький на вкус, а хрипящее горло оскверняет почти святое мелодичное имя. Эти мрачные чуства такие давящие, что Акире хочется от них сбежать. Но чувства эти, наверное, как раз и составляют ее саму?