Осколки

Звуки расплываются в её голове, расплываются и движения, и наглый высокий голосок – звоном в ушах, она как-то достает из кармана карту и как-то смотрит на Акиру почти с ненавистью, но холод пробирает только её саму. Потому что молния за окном освещает каждую черточку ужасающей картины – от обкусанных ногтей Акиры и до синяков на оголённых запястьях Хитое. То ли тишина комнаты внезапно наполняется звуками, то ли у Руко прекращает звенеть в ушах, словом, за секунду она слышит чью-то целую жизнь – отчаянный всхлип, глухой удар, шелест помятой юбки, приближающиеся шаги, гром, затем ломающийся голос, оглушительный шум дождя и жалобный скрип верёвок, снова всхлип. Где-то внизу – хлопок двери, из карты – тепло рваного страха, и Руко вдруг чувствует, что от всего этого у нее кружится голова. Она едва сдерживается, чтобы не протереть глаза или не упасть, делает с виду решительный шаг вперед, к Хитое, словно бы с намерением защитить её, но всё это так нереально, и Руко до сих пор не верит, что не спит. У её ног лежит связанная лучшая подруга, слева от неё нервно улыбается Акира, а впереди у неё – сражение, которого Руко так хотелось избежать, и всё это безумно… да, безумно. Она помнит, что краски сгущались, что масла в огонь подливала Маю, что месяц назад Акира хотела проткнуть ей лицо ножом, но сейчас эта сцена. Настолько неправильная, катится под откос, куда-то влево и в овраг, что она почему-то почти слышит не свои мысли. Она слышит – воспоминания о смутном приглашении от Акиры по телефону, она слышит – шаги. Громче с каждой секундой. Всё это предназначалось не ей. Эта сцена напоминает чью-то нелепую ошибку. В мире Акиры всё, напротив, показано с большой резкостью. Она видит все цвета, даже слишком чётко различает движения, но всё это происходит настолько явно и стремительно, что Акира почти теряется. Она точно знает, что надо делать, ведь из-за кулис ей подсказывает суфлёр. Именно, все её действия – не её на самом деле, она стоит посреди бескрайнего темно-синего поля, где расцветают маки, затем её кто-то толкает, и Акира кружится. Вокруг неё кружится грязная оконная рама, острый угол парты, неприятно впившийся в спину, скрипучий стул, обрывок ткани на полу, лёгкий привкус металла на губах, холодок по коже и двадцать пятым кадром – лицо Улис. Её нога по инерции ударяет Хитое с неожиданной силой, а голос едва заметно дрожит и ломается, зацикливается на одной ноте, как поцарапанный диск или неразборчивый клубок мыслей в её голове. Нахлестываясь, они дают совершенно неожиданные сочетания, и Акира знает только, что шрам болит, Улис уже где-то рядом, это – опять синий цвет, верёвка, наверное, жёсткая, сейчас надо сделать два шага вперёд, а ещё у неё ноет спина и затекли руки; у размокших туфель отклеивается подошва. Но тело неожиданно наполняется новыми ощущениями, когда она приближается. Тело наполняется жаждой, и Акира чувствует, как все остальные эмоции уходят на второй план, и в ней разрастается слово «Улис», большими алыми буквами по всему лицу. Она не знает, что делает, но знает, чего от неё ждёт Улис. Эта сцена напоминает разученную пьесу. Хитое не может сфокусировать взгляд в одной точке, плохо слышит одним ухом, и в глаза ей ударяют яркие осколки вспышек. Фантасмагория чужих смутно знакомых лиц, боли и страха контролирует её телом, и Хитое дрожит будто бы от холода, будто бы у нее парализовало конечности; вскоре она неожиданно понимает, что связана. Среди всех звуков Хитое различает крик и отчаянный голос Руко, потом отчетливо чувствует удар и пытается угадать, где находится, по окружающему её чёрному цвету. Порывистыми волнами Хитое достигает информация, например, она точно знает, что рядом стоит та рыжеволосая девушка-модель, ещё она, кажется, просила сразиться, а потом Хитое уснула или ударилась случайно об фонарь головой, у нее выскочила шишка на затылке, ну и жёсткие верёвки теперь жмут, оставляя красноватые следы на запястьях, а боль уже кажется привычной. Хитое видит паркетный пол и несколько густых капель крови, ей становится дурно, видит ноги Акиры, чьи-то туфли (Руко, точно Руко), железные ножки стола, но не видит и не чувствует себя – не может пошевелиться. Очередной удар нечаянно двигает стул, и Хитое ударяется лицом об его спинку (что, конечно, уже не так больно). Хитое сейчас понимает только одно: ею с легкостью вертят, как только вздумается. Эта сцена напоминает кукольный спектакль, где Хитое – кукла. Тем временем лёгкой походкой Улис неспешно приближается к классу, оставляя позади стену проливного ливня, огни машин, затем – школьные шкафчики. Дрожащие от нетерпения руки и предвкушающая веселье улыбка, у неё даже немного сбивается дыхание от мыслей о том, какой ей сейчас предстоит грандиозный праздник. На заднем плане бегают, как тараканы, Акира и та очкастая девчонка, а у Руко медленно опускаются крылья, и Улис немного ускоряется, чтобы увидеть это, она уже почти чувствует. Чувствует невероятную энергию совсем близко, взрыв отчаяния, дальше цепью взорвутся (взрываются) их сердца и души, не выдержав, тоже; Улис будет там. Чтобы успеть взглянуть на Руко. Сломает её, эту Руко. Её имя можно задуть, как свечи на торте, и Улис хочется попробовать острые осколки на вкус. Ру-ко. Они напоминают растения. Да, именно, человек для подобных существ – нечто грандиозное и до глубины души непонятное, они, наверное, думают, что делают свои выборы и живут своей жизнью, но на самом деле – существуют, чтобы Улис могла пожать плоды. Два сорняка и… Руко. Именно, сорняки нужно прополоть, чтобы Руко показала истинные краски. Улис хочет сорвать и вкусить её лепестки. А до тех пор… подожди еще пару минут, Коминато. И она подождёт. В конце концов, какой же праздник начинается без виновника торжества? Именно, всё это – вечеринка в честь Руко.