Осколки

Улис с детства знала, что в теле человека есть слабое звено. Если ударить в него с разрушительной силой, человек закричит. Наверное, в ту точку ударяли корчащихся от боли персонажей на экране, соседскую девочку, лившую слёзы в три ручья, даже мужчину из новостей. В конце концов, точка эта, должно быть, универсальная, и есть она у всех, как позвоночник или сердце. Это очевидно, как пронизывающая боль или дважды два. Улис потому и искала разгадку секрета, стирая руки и ноги. Ей хотелось кого-нибудь сломать. Опробовать знания. Спустя годы поисков и проваленных попыток, Улис всё ещё действовала из теней, пытаясь нащупать то место на расстоянии. Точка, наверное, должна была быть где-то на шее; когда Улис бьёт одноклассницу ребром ладони, она делает то самое лицо. Но перед Улис встаёт проблема: казалось бы, она нашла, куда бить, но это – совсем не то. Улис знает, что может выжать из них ещё многое, и даже последние сладкие капли. Крепкий и сильный удар, видимо, иллюзорен. Надо спускаться чуть ниже. Со временем Улис синхронизируется с их дыханием и знает, что бить надо медленно, слабо и в плечо. Толкать прямо в бездну. Удары получаются не совсем правильными, какими-то смазанными и лишь иногда поражающими цель, но нужно продолжать еще несколько раз, циклически. Улис, если честно, разочарована. В отместку по ней открывают огонь, почти наугад – рассказывают родителям, переворачивают вверх тормашками школу, переворачивают и Улис (думают, что перевернули, по крайней мере). Обидно лишь то, насколько метко в неё попали случайно, насколько глупо было проколоться на столь скучном занятии, насколько (забор клочки ткани ОТПУСТИТЕ велосипед чёрные линии чёрные белые шум ШУМ закрытые ДВЕРИ выход ОТПУСТИТЕ) медленно протекает её жизнь, засасывая Улис в мерзкое болото. В ней словно наполняют какую-то дыру тягучим ожиданием и отголосками отчаяния, делая саму Улис саму такой тягучей, и… это меняет всё. Да, именно так, дыра – болезненно очевидно, настолько, что Улис, смеясь, хлопает себя по лбу. Спустя секунду все в мире видятся ей кусками мяса с дырками посередине, где-то в районе груди. Эти дыры – маленькие и плавающие, как проткнутые шилом и растекающиеся, они не такие уж универсальные, но все похожи, как две капли воды. В этой попытке главное даже не скорость и не сила, но точность. Это как попасть в широкую канву тончайшей иглой, нужна разметка, нужно присматриваться; все эти измерения занимают чертовски много времени, и Улис сначала слегка дотрагивается, а потом с легкостью погружает руку в дыру, расширяет, и это так точно – она попадает прямо в центр. Она слышит крики даже в подкорке своего подсознания, и это то самое чувство, которое она желала всё это время. Улис не может быть счастливее, наверное, думалось ей, она идёт дальше, слабо, незаметно и точно прикасается к этим пробелам, доходит, наконец, до Коминато, бегает по головам и расталкивает случайных прохожих, пробует свою Руко на прочность. Ладонь Улис сносит отдачей от прочного сердца, и это… то самое, то самое чувство. «Ещё», – просит она. Улис стоит в двух шагах от того, чтобы увидеть Руко в грязи и слезах, до предельно точного удара осталось – три, две, одна… За секунду до конца отсчета из бездны сломанных кукол, чьи головы запачканы её каблуками, показывается бледноватая рука и два пустых глаза. В голове у Акиры туман, и Улис видится ей с огромной алой дырой где-то в области печени, Акира, кажется, автоматически достает ручку из кармана, словно кто-то двигает её руками. На счёт «ноль» Улис чувствует, как её физическое, ощутимое слабое звено болит. Улис целиком накрывает тьма, не заботясь об иллюзорной меткости и просто придавливая Улис со всех сторон, сначала мягко, а потом до потери сознания, это ещё раз – больнее, острее и на высокой скорости, пронзает один раз. Больнее знать, что та точность была очень… растяжимая. (Ведь это значит, что «точной» Улис никогда и не была)