Осколки

Помнится, в этом месте темно. Махиру не знает точно, виноваты ли в этом тусклые лампы, или она постепенно теряет зрение. … зрение? Махиру чувствует себя маленьким беззащитным кротом, хотя называют её по-другому; Махиру ещё не знает таких слов, но звучат они бесполезно и болезненно. Очень жёсткие сочетания букв, которые напоминают хлёст кнута, а ещё у высокой фигуры странный выговор, и с этим шумом в ушах Махиру кажется. Кажется, будто он говорит на другом языке. На языке жестов. Шуршит одежда, расстёгивается молния. Махиру плохо видит его; темно, в конце концов; за окном, должно быть, уже взошла луна. Она чувствует эти жесты — её толкают, резко тянут за волосы и случайно ударяют об стену, эти жесты по-прежнему ничего не значат, но они понятные, как разбитые в кровь кулаки. Махиру почти смирилась, почти успокоилась, уже даже не дёргается и не сопротивляется; они порой говорят, что Махиру сломалась. На каком-то своём, конечно, языке. А может, это один и тот же человек — темно ведь, плохо видно, конечно же, всё повторяется. Махиру устаёт от темноты. К ней привыкают глаза. Ведь на самом деле никакой тьмы, кажется, и не было — Махиру слепа от неожиданных вспышек, и её глаза воспроизводят чёрные экраны или телевизионные помехи. Махиру смотрит на себя со стороны — на улице, наверное, звёзды; темнеет. Махиру бросают на пол, как наскучившую игрушку, и она видит острый сверкающий месяц возле своей шеи — он блестит, немного освещая тусклую комнату, как это не делали ослепляющие вспышки, когда она защищала руками лицо; Махиру не боится темноты, она пошла дальше, чем другие дети её возраста. Махиру теперь боится света. Махиру видит тусклые, мёртвые звёзды и немного поднимает голову. Махиру чувствует их холодные лучи и привкус железа на губах. Махиру смотрит немного влево, потом разминает шею и пытается шевелить заледеневшими пальцами, Махиру, в конце концов, закрывает глаза и немного оживает, ведь ровно в полночь их открывает Шинья.