Лютеранин
9 августа 2012 г. в 14:28
Донесения были одно другого краше.
«Леди Мария пребывает в крайнем расстройстве. Она неоднократно обмолвилась, что подобного унижения королевская фамилия не знала с самого момента основания нашего государства».
«Леди Мария говорит, что никакая сила в мире не заставит ее принести брачные обеты».
«Привожу дословно сказанное леди Марией: «Я лучше пойду на плаху, чем пойду замуж за это чудовище». Должен отметить, что она настроена крайне решительно и не намерена смиряться со сложившейся ситуацией».
Кто бы сомневался.
Кромвеля это раздражало. Конечно, только слепой не увидел бы плюсов в предполагаемой женитьбе – все же, пусть Мария и признана незаконнорожденной, она все еще королевская дочь. Но каким образом, скажите, привести ее к алтарю? С девчонки станется упираться из последних сил, и затащить ее на собственную свадьбу удастся, разве что связав по рукам и ногам.
«И заткнув рот кляпом», - думал, усмехаясь про себя, Кромвель, изредка поглядывая на беседующую с фрейлинами Марию. Она всячески старалась избегать общества лорд-канцлера, но им все же приходилось сталкиваться на дворцовых приемах. Вот и тогда, даже стоя на расстоянии нескольких шагов от королевской дочери, Кромвель почти кожей чувствовал, как она напряжена и в любой момент ожидает приближения опасности, воплощением которой, разумеется, был он сам.
«Дешевый театр», - подумал он. Впрочем, на людях леди Мария, как всегда, держалась безупречно. Оставалось лишь гадать, какая буря бушует в ее душе, прикрытая маской вежливой, непринужденной улыбки.
Они встретились взглядами.
Это мгновение осталось в памяти Кромвеля, будто кто-то вдавил его туда при помощи печатного станка. Всего секунду назад Мария стояла, улыбаясь какой-то из своих собеседниц, чуть повернула голову, и взгляд ее скользнул на лицо замершего лорд-канцлера. Улыбка еще долю мгновения не сходила с губ девушки, и какую-то секунду Кромвелю казалось, что она улыбается ему.
Наваждение. Не больше. В небесно-голубых глазах леди Марии мелькнуло смятение, и она поспешила отвернуться. Секундный морок рассеялся, но Кромвель все равно чувствовал себя так, будто его ударили обухом по голове.
- Ваша светлость? – осторожно спросил стоявший рядом Ричард Рич; первый министр с усилием вспомнил, что тот, кажется, говорил ему что-то о подавлении северного мятежа. – Вы меня слушаете?
Кромвель заставил себя повернуться к собеседнику.
- Да, продолжайте.
Рич явно приободрился.
- Так вот, касательно лорда Дарси…
Кромвель, конечно, понимал, что объяснения не избежать и оттягивать его бесполезно. Но поговорить с леди Марией ему удалось лишь несколько дней спустя. Она стояла совершенно одна, скучающим взглядом окидывая зал. Рядом с ней не наблюдалось ни фрейлин, ни, что удивительно, Юстаса Шапуи – посреди клубящейся вокруг толпы придворных Мария стояла одиноко и прямо, как скала посреди волнующегося разноцветного океана.
«Самое время», - подумал лорд-канцлер, приближаясь к девушке. Несомненно, она заметила, кто направляется к ней, но даже не изменилась в лице.
- Миледи…
- Добрый вечер, милорд, - ровно ответила леди Мария, кивком отвечая на поклон . Глаза ее были холоднее льда.
- Сожалею, что мне не удалось лично засвидетельствовать Вам свое почтение с момента Вашего возвращения ко двору, - начал Кромвель. – Не сочтите это за неуважение, миледи.
- Ну что вы, - вымученная гримаса, появившаяся на лице леди Марии, явно была плохой попыткой улыбнуться. – Совсем скоро у вас появится возможность делать это каждый день, верно?
И все-таки Кромвель не понимал, чем он заслужил такую каменную стену презрения. Черт возьми, да они даже не разговаривали толком до этого момента, максимум, что было между ними – взаимные приветствия при редких встречах. Впрочем, кто знает, что творится в голове у королевской дочери…
- Миледи, смею вас заверить, что…
- Мистер Кромвель, - леди Мария устало вздохнула, - я прекрасно знаю о ваших намерениях касательно меня. И смею вас заверить, у вас никогда не получится претворить их в жизнь.
Теперь глаза ее сверкали гневом, губы сжались в тонкую линию – ни дать ни взять воплощение бунтарского испанского духа. «Ну что ж, - подумал лорд-канцлер, - прямота на прямоту».
- Почему? Что Вас во мне не устраивает?
- Вы лютеранин, - обескураживающе просто ответила Мария. – Вы стремитесь уничтожить все святое, что есть на этой земле. Из-за вас по всей стране льется кровь.
Впору было расхохотаться в голос. Не разница в возрасте более всего волновала леди Марию, даже не низкое происхождение предполагаемого жениха – нет, все дело упиралось в религиозные разногласия, будь они трижды неладны. Кромвель потеребил край манжета.
- Если Вы считаете это веской причиной…
- А вы нет? – Мария приподняла брови. – Иногда я поражаюсь вам, мистер Кромвель. А теперь, простите…
Лорд-канцлер не успел и рта открыть – девушка коротко кивнула ему и почти что бросилась к только что зашедшему в зал Шапуи. «Сейчас будет жаловаться, - мрачно подумал первый министр, - на то, какое я беспринципное и бессердечное существо».
«Леди Мария сказала, что не встречала в своей жизни более беспринципного и бессердечного существа. Возможное исключение она сделала лишь для покойной леди Анны Болейн», - гласило следующее донесение.
Кромвель не думал, что подобное сравнение должно было ему польстить.