Замыкая круг

Тишина в кабинете Натаниэля давила почти физически, словно тяжелый пресс. Хотелось прорвать это гнетущее молчание, как прорывают плотно окутавшую тебя удушающую ткань, но заговорить никто не пытался, словно неосторожно сказанное слово могло навредить еще больше. Все присутствующие только мрачно переглядывались и молчали. И ждали. Ждали, что скажет один из лучших врачевателей королевства Тирус Варс. Эландер сидел в глубоком кресле, устало откинувшись на спинку, и издали наблюдал, как в соседней комнате Тирус пытается помочь найденному тенебрису. Тот лежал на постели хозяина Сигмейфилд-кастла все еще без чувств, и было непонятно, то ли Тирус не смог вернуть ему сознание, то ли умышленно погрузил его в глубокий сон, чтобы несчастный не чувствовал боли. По замку давно уже сновали вооруженные люди отряда внутренних расследований Совета магии и случайно оказавшиеся рядом с замком воины королевской стражи. Последние именем короля препроводили закованного в цепи Натаниэля в столицу, конечно же, под присмотром нескольких магов-охранников. Сперва Эландер собирался отправить негодяя в распоряжение Совета, но примчавшиеся по первому же его зову в Сигмейфилд-кастл Фабиан Фрастин и Нур Хаттем посчитали это излишним. В конце концов, Натаниэль Сигмей — государственный преступник, и содержать его должны в королевской тюрьме. А чтобы увидеть и допросить заключенного мага членам Совета особое разрешение не потребуется. Бездействие выматывало Эла сильнее боевой тренировки, а невозможность помочь хоть чем-нибудь заставляла его чувствовать себя беспомощным и жалким. В мозгу навязчивой вспышкой мучительно повторялась одна и та же картина - безумные дымчато-серые глаза, остекленевшие от почти животного ужаса и тонкие, исхудавшие руки с тяжелым железом кандалов на запястьях, прикрывающие лицо тенебриса в безнадежно беспомощном, отчаянно детском жесте. Вспоминать это было невыносимо, но память безжалостно возвращала Оллиса в то страшное мгновение снова и снова. Мгновение, когда Эландер понял, что его синеглазого принца больше не существует. Оторвав тяжелый взгляд от безжизненного тела на кровати, Эл взглянул на перепуганного насмерть цирюльника. — Когда он сошел с ума? Толстяк-цирюльник, вначале суетливо мешался под ногами, всячески выказывая желание угодить. Но когда появились старейшие маги, притих, боясь даже громко вздохнуть и привлечь тем самым к себе внимание. Он съежился у письменного стола, словно пытаясь казаться как можно меньше, кусал губы и нервно теребил подол собственного камзола, испуганно моргая огромными от страха глазами. Услышав голос Оллиса, цирюльник едва не подскочил на месте и, подавшись к молодому люксору, с готовностью залопотал. — Наверное, года четыре назад, мессир. Или что-то около того. Только я думаю, мой господин, что он не сумасшедший вовсе. Сдается мне, бедняга просто память потерял. Напрочь, всю! Ни имени своего не помнит, ни откуда он родом. Даже про солнышко на небе забыл… — Ты знал его имя? — удивленно переспросил Нур Хаттем. — Нет, что вы, мессир, — замахал руками цирюльник. — Хозяин не позволял разговаривать с ним до того дня. А потом и смысла не было. Уж и не знаю, что этот изувер с ним творил, но до этого дня бедолага еще пытался держаться хоть как-то. Глазами сверкал, зубы скалил. А тут как дитя малое стал — забьется к стене комочком и скулит, словно щенок… Эландер ощутил, что ему не хватает воздуха. Видят боги, он пытался держать себя в руках и не показывать Фрастину и Нуру Хаттему, что освобожденный узник имеет для него какое-то особое значение. Но последние слова цирюльника заставили мучительную душевную боль, так тщательно скрываемую за маской усталости и бесстрастия, вырваться наружу. Лицо Эландера дернулось, словно сведенное судорогой, и он стиснул подлокотники кресла с такой силой, что едва не прорвал ногтями шитую парчовую обивку. Нур Хаттем и Фрастин переглянулись. Они оба переживали за Эла, но каждый по-своему. Главу Совета магии беспокоило, что молодой люксор так болезненно реагировал на происходящее. Не слишком ли тяжелой оказалась ноша королевской службы для Оллиса? Сейчас Эландер казался ему повзрослевшим лет на десять. Хаттем логично предполагал, что измотанный и вконец уставший за последние дни Эландер был так потрясен зверством бывшего однокашника, что не справлялся с эмоциями и терял самообладание. Впрочем, удивляться не приходилось — и для видавшего виды Нура садизм Натаниэля Сигмея казался уродливо извращенным. Фрастин же, знавший Эла гораздо лучше верховного мага, сразу догадался, что шок у молодого люксора вызван не только простым человеческим состраданием, а чем-то другим, очень важным и личным. Но Эл молчал, не считая нужным посвящать их в свои тайны. И Фабиан тоже оставил расспросы до поры. Во всяком случае, он решил подождать, пока они не останутся с Эландером наедине. Фабиан Фрастин положил руку на плечо Оллису, поддерживая, успокаивая, и холодно посмотрел на толстяка. — Ступай. Тебя позовут, когда потребуешься снова. — Погоди, — Эландер остановил доносчика жестом и, умудрившись вернуть видимое спокойствие, произнес почти ровным голосом. — Еще один вопрос. Почему он постоянно отправлял тебя — цирюльника, к своему пленнику? Ты его лечил?* — Нет, мессир, — затряс головой толстяк. — Вот уж точно не лечил. — Тогда зачем? — непонимающе спросил Эл. Цирюльник неловко замялся и как-то странно втянул голову в плечи. — Ну… знаете, мессир… Понятно зачем. Отмыть его там… везде… Почистить… А иной раз господин и брить заставлял… Уж не знаю, какие у него там фантазии были, да только хозяин-то у нас чистоту любит. Грязным пленника бы побрезговал брать… — Вот как? — бесстрастно произнес Эл, медленно поднимаясь с кресла. — И часто ты его… мыл? — Да уж не редко, а порой и по нескольку раз в де… — толстячок вдруг запнулся, словно подавившись словами, побледнел и испуганно попятился назад. Эл услышал какой-то странный звук — то ли рык, то ли хрип. И только почувствовав, как великие маги вцепились ему в плечи, пытаясь удержать на месте, понял, что рвется этот звук из его собственной глотки. — Убирайся! — рявкнул Хаттем цирюльнику и, дождавшись, когда за торопливо скрывшимся толстяком, закрылась дверь, резко обратился к Эландеру. — Успокойтесь, мессир Оллис. Я понимаю, вы устали и теряете самообладание. Но для великого люксора это недопустимо! А если бы тут не было нас с Фрастином? Вы бы убили этого человека. — Безусловно, нет! — уверенно вмешался в разговор Фабиан Фрастин, усаживая Эла обратно в кресло. — Он даже не активировал свой дар. Скорее всего, Эландер просто ударил бы по физиономии это ничтожество. Признаться, я и сам хотел бы поступить так же — уж очень мерзкая личность этот цирюльник. Эландер судорожно протер лицо рукой и тряхнул головой, словно прогоняя наваждение, заставив бриллиант в серьге горестно сверкнуть. — Простите, магистр! — проговорил он, восстановив дыхание. — Я не представлял, что могу так сорваться. Но то, что сделал Натаниэль это… Это…. Нур Хаттем покачал головой и задумчиво посмотрел на Эла.  — Я думал, на войне вы привыкли к крови и жестокости. — Это — не война, — раздалось от дверей спальни. Тирус шаткой походкой вошел в комнату, налил из графина стакан ледяной воды, выпил залпом с жадностью и только потом тяжело опустился на диван. — Это не война, это — изуверство, — мрачно повторил он, промокнув губы тыльной стороной ладони, и посмотрел уставшими глазами на Эландера. — Я сделал, что мог, но кое-что восстановить с первого раза не получится. Прости, Эл. — Тебе не за что извиняться, Тир, — вздохнул Оллис. — Я все понимаю, за девять лет этот ублюдок его сильно покалечил, и тебе приходится нелегко. Тирус взглянул исподлобья на товарища и отрицательно качнул головой. — Ошибаешься, дружище. Если бы это были просто его раны, даже очень тяжелые, мне было бы гораздо проще, чем сейчас, когда мне приходится исправлять чужую грубую работу. Все недоуменно обернулись к Тирусу Варсу. — Хотите сказать, его кто-то лечил все это время? - Нур Хаттем вздернул брови вверх. — Да. Иначе несчастный просто не дожил бы до сегодняшнего дня. Но магией врачевали неумело, грубо, причиняя не меньшие страдания, чем сами пытки. И знаете, что я вам скажу — это была магия темных. На мгновение в комнате воцарилась тишина. — Ты уверен? — настороженно спросил Фрастин. — Абсолютно! Более того, я убежден, что сам лекарь был вовсе не друг узнику! Он не пытался облегчить его страдания. Он просто продлевал ему жизнь. — Выходит, — озадачено проговорил Нур Хаттем, — что в замке находился еще один тенебрис? Тирус криво усмехнулся: — Если конечно наш славный Натаниэль не заполучил внезапно силу темных. Эландер нервно провел пальцами по синему камню перстня — по всему выходило, что вспыхнувшее во время встречи с Таном сияние в глубине кристалла указывало на присутствие вовсе не пленника в подземелье. Кто-то другой в этот момент находился рядом с кабинетом и слышал весь его разговор с Натаном. Когда же они вернулись в замок с цирюльником, этот таинственный некто успел покинуть Сигмейфилд-кастл, перстень погас, и он, Эландер, решил, что узник умер. А получасом ранее Тирус ощутил в скачущем из замка всаднике мага. Все сходилось. Но от этого становилось лишь тревожнее. — Интересно, кто из тенебрисов мог помогать Натану, зная, как тот издевается над его собратом? — озадачился Фрастин. — И откуда он вообще взялся, этот неведомый бездушный врачеватель? — Все это очень странно, — согласился Хаттем. — Нам предстоит размотать этот клубок вопросов. Но сперва нужно позаботиться о несчастном. Вы сможете излечить его тело до конца, дон Тирус? — Конечно, — уверенно дернул плечами рыжеволосый маг. — Просто для этого мне потребуется больше времени, чем обычно. Я лишил его чувств полностью. Это похоже на сон, только очень-очень глубокий. Более пары дней человек не может находиться в таком состоянии, но я успею! Тем боле что другого варианта все равно нет — ни один лекарь-тенебрис, способный помочь парню быстрее меня, в Рунерию пока еще не вернулся. Однако, — Тирус настороженно посмотрел на Эла. — Вылечить телесные раны — полдела. А вот сколько времени уйдет, чтобы исцелить его душу, я не знаю. Девять лет — огромный срок. Увы, Эл, но возможно он никогда уже не станет прежним. Каждое слово друга Эландер принимал на свой личный счет. Они впечатывались в сердце каленым железом, оставляя кровоточащие следы, бились в мозгу пульсирующей болью: «Это ты во всем виноват! Это ты во всем виноват!» Он не мог и не хотел дарить себе прощение, наивно забывая, что главным злодеем в трагедии все-таки был не он, а Натаниэль. Эландер зажмурился и прикрыл глаза рукой, словно издалека услышав голос верховного мага: — Вы знали этого тенебриса раньше. Не вопрос - утверждение. — Мы не были знакомы, — глухо ответил Эл, с трудом сглотнув ком в горле. — Но мы встречались несколько раз. Я запомнил его. Он был... особенный. И я сделаю все, чтобы вернуть его к жизни. Эландер не мог больше находиться в кабинете. Под вопросительными сочувствующими взглядами магов было неуютно и зябко, словно его хотели раздеть перед всеми. Обнажить до самой души, стараясь докопаться до истинной причины его отчаяния, вытащить на всеобщее обозрение чувства, которые он не хотел показывать никому. Это только его! Поэтому Эл встал с кресла и, осторожно приоткрыв дверь, скользнул в спальню. Тихо опустившись на кровать рядом с узником, он взял его худую узкую ладонь в руки. Ледяную и безвольную. Но в ней все же была жизнь, и едва заметный мерцающий огонек внутри перстня на пальце Оллиса говорил о том, что малые, едва уловимые остатки магии все еще теплились в молодом тенебрисе. — Что мне сделать? Как согреть твою несчастную душу? — одними губами прошептал Эл. — Это тот самый тенебрис, о котором ты рассказывал нам? — Фрастин подошел бесшумно, встал рядом и невесомо положил руку Эландеру на плечо. — Тот, кого ты видел накануне бойни и которого сбил той ночью последним… Голос не слушался, и Эл только молча кивнул головой. Воспоминания кровавой резни всплыли в его голове, как взмутившийся ил со дна прозрачного пруда. Быстро, ярко, отчетливо до мелочей. Вся долгая погоня — в одно мгновение! Как?! Как он мог поддаться тогда всеобщему безумию?! Над головой раздался тяжелый вздох Фрастина. — Перестань винить себя, — ректор скользнул ладонью по волосам Эла. —  Ты не мог в тот момент поступить иначе. — Но ты же смог! — горестно простонал Эл. — А я… Я думал только о своем горе! — Мне очень много лет, мальчик. А ты был еще совсем ребенком, у которого на глазах погибла семья. Никто никогда не посмеет упрекнуть тебя! — Разве могут меня ранить чужие упреки? — горько усмехнулся Эл. — Я вполне справляюсь и сам. Поверь, это самое страшное, Фрастин, понимать, что не можешь простить смерть близких, мучиться от их потери и одновременно осознавать, что твоя собственная месть была еще более отвратительной. А этот юноша... Чьи грехи он искупал столько лет? — Успокойся! Тирус вылечит его. Теперь с ним все будет хорошо, и он снова станет сильным и красивым. — Он и сейчас красив, — с совершенно глупым детским болезненным упрямством ответил Оллис, разве только губы не надул, как ребенок. — Конечно, — мягко улыбнулся ректор, вновь погладил Эландера по волосам и взглянул на тенебриса. Возможно, Эл и помнил его юным красавцем, но сейчас на кровати лежал измученный, изможденный человек, который только в воображении Эландера мог казаться красивым. Тирус смыл грязь и кровь, и страшные раны на поверхности кожи затянулись под воздействием магического дара врачевания. Но лицу Тирус пока еще не уделил должного внимания — у пленника были более опасные и мучительные увечья, требовавшие немедленного вмешательства. Фабиан скользил взглядом по бледному лицу, обрамленному черными с проседью волосами, и сердце его охватывала щемящая жалость. Все же он так молод! И так измучен. Разбитые искусанные губы, ссадины на лбу и щеках… Черные брови, тонкий ровный нос… Фрастин неожиданно напрягся. В этих заострившихся чертах он не видел, но угадывал что-то знакомое. Ректор напряженно подался вперед, внимательно вглядываясь в землисто-серое лицо, и вдруг - словно вспышка! Да это же... — Силы небесные! — ахнул Фрастин. — Арро! Эландер вскинул на друга широко раскрытые глаза — Ты его знаешь? — Да! —  потрясенный Фабиан Фрастин был не в силах оторвать взгляд от бесчувственного тенебриса. — Да! Это — Ленуар Гренель! Сын Ингера! Наверное, если бы демон выскочил из-под паркета проклятой спальни Натана, он не произвел бы такого эффекта, как слова ректора. Пару мгновений Оллис в изумлении смотрел на лежащего мага. — Глаза… - растерянно пробормотал он. - Конечно, у них с отцом очень похожие глаза! Мне даже показалось во сне… — внезапно Эл спохватился. — Нужно немедленно сообщить Ингеру, что его сын жив! Он уже готов был материализовать вестника, чтобы послать старшему Гренелю сообщение, как вдруг его остановил резкий голос Хаттема. — Ни в коем случае! — магистр прошел в спальню и, остановившись рядом с Фрастином, хмуро посмотрел на лежащего юношу. — Не сейчас! — Почему? — непонимающе замер Эл. — Старый Гренель озлоблен и раздражен, он словно порох, готовый взорваться по любому поводу. Его согласие жить в Рунерии так зыбко и не надежно, что достаточно любого повода, чтобы разрушить едва наладившуюся видимость терпимости. Если он сейчас увидит своего сына в таком состоянии, узнает, что с ним произошло, гнев Гренеля будет страшен. Мы не можем так рисковать. — Но он считает своего сына мертвым! — негодуя воскликнул Эландер. — Он девять лет его оплакивал! — Вот именно, девять лет! — жестко прервал его Хаттем. — Гренель уже сжился с этой болью, переболел ею и давно не питает никаких надежд. Так что ничего не произойдет, если он еще несколько месяцев будет оставаться в неведении. Эландер пораженно воззрился на магистра. — Как вы можете так говорить?! Так… бессердечно. — Могу, — твердо ответил Хатем. — Могу, потому что я давно живу на свете, совершал много ошибок по молодой горячности и теперь привык в первую очередь слушать голос разума, а потом уже сердца. Ингер может быть очень опасен. — Ты тоже так считаешь? — Эл перевел взгляд на Фрастина. Взволнованный ректор потер подбородок и покачал головой. — Ингер мой друг, но должен признать, что он всегда отличался крутым нравом. А сейчас так просто истекает ядом. Он вернулся, но не простил. Мало ли, как он воспримет то, что мы внезапно нашли Ленуара. Возможно, будет благодарен. А, возможно, взбесится от того, что под носом у нас девять лет люксор измывался над его сыном. Да еще этот донос пятилетней давности! Подумать только! — Фабиан сокрушено прикрыл глаза, и Элу на мгновение показалось, что ректор вот-вот застонет. — Если бы я только заподозрил, что Натаниэль прячет тенебриса не спасая от властей, а в угоду своим извращенным прихотям! Я бы мог уже тогда прервать страдания бедного Арро! — он тяжело вздохнул и тряхнул головой, словно отгоняя ранящие мысли — Увы, но должен признать, что взбешенный Гренель в горячке действительно может натворить дел. Поэтому я соглашусь с Нуром Хаттемом — пока Арро так плох, сообщать о нем Ингеру не нужно. Оллис молчал. Умом он понимал, что разумнее смолчать и не испытывать судьбу, но душа его сопротивлялась такому решению. Лично он многое отдал бы, чтобы не проживать еще один день скорби и получить возможность убрать из сердца пусть и заглушенную годами, но все равно болезненную мучительную тоску. Но он не Ингер Гренель. А оценивая слова и поведение вернувшегося великого тенебриса за последние несколько дней, Оллис приходил к выводу, что старые маги, знающие Ингера долгие годы, скорее всего, правы, — Хорошо, пусть будет так, — тихо проговорил Эландер. — Но… это жестоко по отношению к Ингеру. — Лучше подумай, — неожиданно подал голос Тирус, — насколько жестоко показать отцу любимого ребенка в таком состоянии. Он помнит его сильным уверенным молодым магом, а найдет сломленное, изувеченное, несчастное существо. Скрывая сейчас от Ингера Гренеля его сына, мы в первую очередь жалеем самого Ингера. — Решено! — завершил разговор Нур Хаттем. — Пусть имя найденного сегодня темного останется до времени тайной. Если же до вернувшихся тенебрисов дойдет слух, что в Сигмейфилд-кастле был найден их товарищ, то мы сообщим им, что неизвестный узник умер, совсем чуть-чуть не дождавшись помощи. Теперь осталось решить, где разместить Ленуара Гренеля, пока он не восстановится окончательно. — Он будет жить у меня! — быстро сказал Эл. — В моем особняке в столице. Пожалуй, это было сказано слишком быстро, чтобы его слова могли восприниматься беспристрастным решением. Но Эландеру было все равно. Сердце бешено заколотилось от одной только мысли, что неожиданно найденного синеглазого принца могут поместить где-нибудь вдали от него, и тут уж Оллис не намерен был уступать никому. Эландер решительно приготовился отстаивать свое предложение, если кто-то попробует его оспорить, но почему-то никто не возражал. Только Нур Хаттем посмотрел на него внимательным испытывающим взглядом. — Не думаю, что это будет лучший вариант, мессир Эландер, - задумчиво произнес он. - Но последнее время ваши действия, даже казалось бы самые необдуманные, неизменно приводили к неожиданно успешным результатам. А потому я не стану с вами спорить. В конце концов руководитель комиссии именно вы, а мы с Фрастином - всего лишь ваши помощники. Магистр откровенно лукавил - как глава Совета магов он имел права приказать Элу и даже заставить его подчиниться приказу, но сейчас Хаттем почему-то решил этого не делать, предпочитая уйти в сторону. Неожиданно перед его лицом, треща жесткими крылышками, материализовалась маленькая птичка-вестник. Нур Хаттем слегка наклонил голову, прислушиваясь к ее тихому писку, а затем, обернувшись к присутствующим. — К сожалению, я вынужден оставить вас. Впрочем, мое присутствие тут уже и не требуется. Я рассчитываю на вас и вашу удачливость, Оллис. Рад был встрече, — коротко поклонившись, магистр небрежно смахнул птичку-вестника с воздуха в ладонь и стремительно вышел из комнаты.