Замыкая круг

*** Несчастному узнику была выделена комната смежная со спальней Эла. Вокруг своих покоев Эландер установил магический барьер и теперь никто в городе не мог почувствовать темного волшебника в доме Оллиса. Из всех живущих в особняке о том, кто именно теперь будет проживать в одной из комнат на втором этаже, знали только Милена и начальник охраны Каруз. Всем остальным было объявлено, что это давнишний друг хозяина, который провел долгие годы в плену и теперь нуждается в постоянном уходе и заботе. Всех домочадцев устроило это объяснение и теперь, даже если кто-то из них и проболтается о новом постояльце, никаких подозрений в столице это вызвать было не должно. Что касается Милены и Каруза, то им Эландер доверял полностью. И, в конце концов, в доме должны были быть люди, в случае чего способные помочь Элу заботиться именно о тенебрисе. Каруз воспринял новость спокойно и бесстрастно, но по его извечно невозмутимой, словно непроницаемая маска, испещренная мелкими шрамами, физиономии все равно нельзя было угадать, что именно он думает о распоряжениях хозяина. В одном Эл всегда был уверен — что бы не приходилось поручать этому кряжистому угрюмому мужчине, распоряжения эти он выполнял с военной точностью и тщательностью. Что до Милены, то новость оказалась для нее слишком шокирующей. Принять то, что темный маг оказался в их доме, доме, где траур по родным, погибшим в зеленом огне тенебрисов, не снимался уже девять лет, ей было не просто. Но она слишком обожала своего любимца, чтобы перечить ему, и все же… — Я понимаю, молодой господин, — качала головой добрая женщина. — Но не могу справиться с собой. Не могу не думать о том, что это именно тот темный, который поджег наш дом. Они собрались в кабинете Эландера — сам Эл, Тирус, Каруз и Милена, чтобы обсудить дальнейшие действия. — Я совершенно убежден в том, что это был не он, — мягко возразил Эл. — Гренель утверждает, что ни он, ни его близкие не знали о готовящемся заговоре. — Гренель может лгать, — невозмутимо возразил Каруз. — Конечно, — согласился Эл. — И все же если размышлять здраво, заговорщики не могли не понимать, что в ответ на их предательство люксоры и правящие власти окажут сопротивление. Оставаться в столице во время мятежа было, безусловно, опасно. Уверен, все, кто действовал той ночью, заблаговременно убрали своих близких из столицы. А этот юноша… Он пытался спасти свою пятилетнюю сестру. Если бы он действительно был среди заговорщиков, то вряд ли оставил бы маленького ребенка в центре возможных сражений. — Кто их разберет, этих темных, — вздохнула экономка. — Пойми, Милена, — устало произнес Тирус. — Это уже не тенебрис. Это просто несчастный, измученный человек, которого в течение девяти лет пытал изувер. Подумай, какие муки он пережил, если лишился и памяти, и магических сил. Я застал совсем немногое, но и этого было достаточно, чтобы захотеть уничтожить Натаниэля как бешеную собаку. — Когда ты увидишь его сама, ты поймешь, что к нему можно испытывать только сострадание и жалость. Поверь, он уже сотни раз искупил грехи всех тенебрисов, — заверил Эл. — Прошу тебя, Милена! Мне так нужна твоя помощь! Женщина внимательно посмотрела в яркие золотистые глаза хозяина. — Это нужно лично вам? — Да, лично мне, — Эл почти с мольбой сжал пухлые пальчики пожилой экономки. — Этот человек очень важен для меня. Все эти годы я помнил о нем и корил себя за его гибель. На кого я еще могу положиться, если не на тебя? — Я всегда буду на вашей стороне, мой мальчик, — печально улыбнулась Милена и как в детстве коснулась волос на его голове. — Я сделаю все, только бы небо даровало вам радость. Эл благодарно поцеловал ей руку. — Из посторонних к нему будет приходить только Тирус. Он станет восстанавливать Арро, до тех пор пока тот не вылечится окончательно. — Знаешь, дружище, — почесал затылок Тирус. — Я бы не советовал говорить нашему пациенту, что я стану его лечить. После того мерзавца, который штопал сына Гренеля в темнице, врачевание для бедолаги совсем не значит облегчение, и появление лекаря определенно заставит его запаниковать. — Тогда мы скажем, что ты просто будешь ему помогать во всем, как и я. Тирус хмыкнул. — Честно говоря, меня больше беспокоит, не то, что мы ему скажем, а то, что он сможет понять из наших слов. Думаю, с головой у него большие проблемы. И в свете этого… — Варс неуверенно замялся. — Скажи Эл, а где твоя магическая цепь? При последних словах друга Эландер недовольно дернулся. Да, он действительно не уничтожил ее. Ему хватило рассудка услышать слова Фрастина о том, что обезумевший маг способен натворить дел и причинить вред и себе, и окружающим, сам того не ведая. Вводя больного тенебриса в свой дом, Эландеру приходилось заботиться и о безопасности домочадцев. Поэтому, хотя надевать магическую цепь на молодого Гренеля сразу Эл отказался, но она до сих пор обвивала левое предплечье Оллиса преданной золотисто-черной змеей. И это малодушие (или благоразумие?) его угнетало. — Не беспокойся, — угрюмо ответил Эл товарищу. — Скажу тебе честно, мне это не нравится. Но я слишком дорожу всеми вами, чтобы проявить беспечность и не подстраховаться. — В таком случае, — уже более решительно заявил Тирус, — нам следует отправиться к нашему темному гостю. Будет разумнее, если мы окажемся рядом с ним, когда он проснется. Когда оба мага покинули кабинет, бесстрастный Каруз неожиданно произнес. — Если бы этого тенебриса не существовало, его следовало бы придумать. — О чем ты? — непонимающе посмотрела на него Милена. — Ты видела его глаза? — спросил Каруз, и кончики его губ чуть заметно дернулись вверх. — Мессир устал и обеспокоен, но, без сомнения, мы уже много лет не видели нашего господина настолько… живым. *** Он очнулся мгновенно, словно кто-то выбросил его из небытия резким толчком, и еще даже не открыв глаз понял, что что-то не так. Все обостренные чувства его отозвались, закричали разом, четко отмечая изменения и захлестывая существо непониманием и паникой. Мягкое нечто под спиной… Пугающее тепло на теле лежало осязаемым весом… Нет холода… Нет звука неизменно журчащей воды… И запах… незнакомый, свежий и потому пугающий до тошноты. Он спит? Эти редкие ужасные мучительные сны, в которых казалось, что все хорошо. Он никогда не мог вспомнить этих снов, помнил только ощущения покоя и робкой радости. Такие зыбкие и лживые, мгновенно разбивающиеся о кошмар действительности. Сны, посланные ему кем-то в наказание как очередная пытка — чтобы подчеркнуть контраст с настоящей жизнью. Нереальные… несбыточные… Потому что в жизни хорошо быть не может. Никогда! Но сейчас он точно не спит. Он осторожно шевельнул рукой, с ужасом ощутив, как непривычно легко скользнула ладонь по странно гладкой поверхности ткани. Все не так, все непонятно… Сердце в отчаянии бешено заколотилось. Что они еще придумали? Что хотят сделать с ним на этот раз? Острой боли в теле не было. Его вновь лечит тот страшный человек. Это значит, что ему приготовили что-то особо жуткое! Что?.. Непонимание было совершенно невыносимо, и он слегка приоткрыл глаза. Совсем немного, чтоб можно было быстро зажмуриться, если ему сразу нанесут удар. Но движения рядом не было. Никакого. Он умел слышать даже самые бесшумные движения. Значит, он один? Вокруг было темно, только блеклое слабое пятнышко света откуда-то сбоку. Но и его очень много — привычные к мраку глаза видели все четко. Он рискнул раскрыть глаза шире и осмотреться. Незнакомое место, пугающее неизвестностью. Он лежал на постели. Это постель? Да, только почему-то очень большая и мягкая. И укрывающее его одеяло странно пахло приятной чистотой. Над ним — темный навес и ниспадающая с него вниз ткань. А у противоположной стены черный провал с опасно поблескивающей впереди решеткой. Красивой, но страшной. Камин… Он точно знал, что это — камин, но не помнил ни зачем он нужен, ни откуда ему самому известно, как это сооружение называется. Кажется, камин — это хорошо… тепло… огонь… ОГОНЬ!!! Вспышка в памяти и перед глазами, словно наяву: огонь, раскаленный прут железа, тлеющий изнутри жутким красным светом, и боль! Страшная, убивающая. Заставляющая бездумно рваться из пут и кричать, срывая голос. Все напрасно! Все тщетно!.. Ему не отодвинуться! И раскаленный прут никто не уберет от кожи, как бы он ни орал! Бесполезно… Безнадежно… Никто не остановится! Ничего не изменится! Он рванулся в сторону от страшного камина, скатился на пол и забился в угол между кроватью и тумбой. Сжался, вдавился в стену, съежился дрожащим комком, прикрыв голову руками. Зачем он здесь? Как оказался на этой постели? Он не помнил. Наверное, потянулся к теплу ничего не соображая, заполз под одеяло, как крысы, что забирались в подземелье к нему в ноги под тряпье погреться. И заснул? Сейчас придет Хозяин, увидит, что постель смята, и тогда… Отчаянный вой едва не сорвался с его уст, но он заставил себя дышать ровнее и сдержался. Сейчас можно передохнуть, сейчас в комнате никого нет. Когда он один — остается только ожидание. Оно тоже страшно, но не так, как когда приходят ОНИ. Люди! Нет ничего страшнее людей! Они несут боль и ужас. Где-то за дверью раздались приглушенные голоса, и тело окаменело, сведенное судорогой, а затем затряслось в уже совершенно нестерпимой безудержной дрожи, вырывая из сдавленного горла короткие болезненные звуки на выдохе. Они идут! Идут за ним! Пожалуйста… Я не хочу! НЕ ХОЧУ!!! Бесполезно… Безнадежно… Никто не остановится! Ничего не изменится! Стукнула дверь, и он задохнулся, зажмурившись, обхватив голову руками, беспомощно прикрыв локтями лицо. — Силы небесные! Где он? Голоса, движения, шаги… Его искали! Его всегда находили, как бы он ни прятался. Воздух плотной теплой волной стал надвигаться на него, давя на тело с каждым мигом все сильнее. Всегда перед идущим человеком двигается поток воздуха. Он научился ощущать это каждым нервом. Вот и сейчас, все ближе и ближе! Наконец, даже сквозь закрытые глаза он ощутил навалившуюся сверху темноту — кто-то наклонился над ним! Бесполезно… Безнадежно… Никто не остановится! Ничего не изменится! Он почувствовал жар, исходящий от чужого тела, чужое дыхание. Но это было не дыхание Господина и не тех, кто приходил с ним. Другое — чистое и осторожное. И запах незнакомца был совсем иным, теплым, успокаивающим, неуловимо знакомым. — Бедный мой! Как же тебе страшно! — бережно и мягко произнес кто-то так, словно боялся даже своим дыханием причинить вред. Этот голос… Он уже слышал его однажды и теперь узнавал — голос Того Кто Остановил Господина! Он правда существует? Не приснился? Не мелькнул в призрачном бреду? Сильный и могущественный, если даже Господин покорился ему. Чужие руки потянулись к плечам, но так и не дотронулись, касаясь кожи только своим теплом. И все равно он вздрогнул, мучительно сдерживая срывающийся крик. — Пожалуйста, не бойся, — нежный голос треснул, разбитый слезами. — Теперь все будет хорошо! Так хотелось верить этому голосу! Ведь именно этим голосом Тот Кто Остановил Господина умолял его потерпеть совсем недавно, в насквозь пропахшей кровью и гнилью темнице, обещал помочь. И помог, прогнал Господина, снял с крюка и уложил на доски так ласково, пытаясь не задеть разрывающуюся от боли спину! Он опасливо отвел дрожащие руки от своего лица и взглянул на незнакомца. Красивое, ясное лицо, обрамленное сияющими светлыми волосами. Он и не знал, что могут быть такие прекрасные лица! В ярких медовых глазах дрожали слезы. Тот Кто Остановил Господина плачет? Плакать нельзя! Можно кричать, выть, скулить, но не плакать. Почему? Он не помнил. Так отчего же в этих красивых глазах слезы? Неужели Тот Кто Остановил Господина его… жалел?! — Ты Бог? — благоговейно выдохнул он. — Нет! — слеза сорвалась с длинных ресниц и прокатилась по щеке, оставив долгий сверкающий след. — Я человек. Но я обещаю — больше не будет боли! Не будет боли? Никогда? Правда? Был только один способ избавить его от мучений, и Тот Кто Остановил Господина знал о нем. — Больше не будет боли? — завороженным эхом повторил он и, доверчиво подавшись вперед, шепнул с благодарностью и надеждой. — Ты убьешь меня, да? Спасибо…