Замыкая круг

Кареты лихо влетели в городские ворота, и скачущий впереди молодой офицер, громко свистнув, совсем не по уставу заорал: — Встречай меня, Элис, я дома!!! Гвардейцы сопровождения расхохотались, однако быстро смолкли — на такой скорости в мороз даже по большой радости раскрывать рот было не с руки. Эландер расплылся в веселой улыбке, но глаз раскрывать не стал. Очень уж хотелось еще подремать. Поерзав, он устроился поудобней, зарылся носом в пушистый мех накидки и замер, пытаясь вновь погрузиться в дрему. Да только какой теперь сон! Продолжая улыбаться, он приоткрыл один глаз и посмотрел на переднее сидение. Тирус дрых, как сурок, не обращая внимания ни на хохот скачущих рядом всадников, ни на усиливающийся шум полуденной столицы. У лежащего головой на коленях Тируса раненного гвардейца глаза тоже были закрыты, однако широкая улыбка на его губах говорила о том, что он слышал крик офицера. Замечательно, что улыбается. Значит, идет на поправку, Тирус знает свое дело. Эл сладко потянулся, не вылезая, впрочем, из жаркой меховой накидки, и посмотрел в окно кареты. Мир словно укрыло лебяжьим пухом. Только пухом особенным, хрупким, ослепительно белым, сверкающим на солнце миллионами бриллиантовых искр и льдисто-холодным. В этой зимней декорации столица казалась мягкой и умиротворенной, но безусловно живой и энергичной. Снег был пушистый, удивительно воздушный. Ребятня и в пригородах, и в самой столице восторженно играла, купаясь в сугробах, вскидывая снежные фонтаны, скатываясь с горок, визжа и звонко заливаясь радостным смехом. Хотя, не только ребятня. Веселье снежных баталий втягивало в игру всех, кто попадал в круговерть зимних забав. Всех, от мала до велика. Ностальгически вздохнув, Эландер оторвался от картинки за окном, прислонился виском к стенке кареты и вновь закрыл глаза. Как давно он сам так вот бесился в снегу с друзьями? Пожалуй, лет семь назад, на последнем курсе Академии. Определенно. Это Тирус даже сейчас может себе позволить совершенно детские выходки. А вот ему приходится выдерживать лицо, хотя это, ох, как порой надоедает! Подурачиться ему можно только в кругу редких друзей, да и то подальше от посторонних глаз. Ибо жителей Рунерии, мягко говоря, смутит вид благородного великого мессира Эландера Оллиса, швыряющего в кого-то снежками. Статус Великого накладывает на плечи мага кучу обязательств. Вот Тирус так и остался доном — выпускником Высшей Академии магии средней руки. Хотя в свете того, что в Академию в принципе принимали только исключительно одаренных и сильных, Тирус был на сто голов выше любого обычного мага. Впрочем, мысленно сетуя, что давно не позволял себе мальчишеских вольностей, Эл вынужден был признать, что лукавит. Не далее как два дня назад он, совершенно забывшись, лихо отплясывал с Тирусом джигу на глазах у почтенного посла с помощником и десятью гвардейцами охраны. Отплясывал, как полоумный, нимало не заботясь, что такое представление может уронить достоинство великого мага. Имел право. После всего, что он учудил на переговорах, после того, как сумел не просто спасти жизни всему посольству (бедняги месяц томились в тюрьме Винеи ожидая казни), но и перевернуть весь ход переговоров таким образом, что неприятелю пришлось пойти на попятный. Причем сделал это Эландер настолько виртуозно, что и неприятель, и наблюдатели, и мгновенно узнавшие о произошедшем правительства сопредельных стран, были просто ошарашены и поневоле восхищены наглостью и смелостью молодого мага. А когда через томительные сутки ожидания винейцы приняли все же его условия, Эл не смог сдержаться. И его отчаянная радость вылилась в этот сумасшедший танец. Нет, все-таки это было вопиюще неподобающим поведением! Оллис покраснел, ткнулся носом поглубже в накидку, смутившись собственных воспоминаний, и вновь посмотрел в окно. Они не были в столице полгода, но город почти не изменился. Центр уже стали наряжать к предстоящим праздникам. На фасадах домов появились пестрые гирлянды, в витринах торговцы выставляли сказочные корзины с подарками и сверкающие игрушки. На улицах зажигались разноцветные фонарики. Конечно, все было не так роскошно, как в прежние времена. Королевство измотала долгая война с Винеей, но людям отчаянно хотелось праздника. И винить их за это мог кто угодно, только не Эландер. Накренившись на крутом повороте, кареты ворвались на знакомую улицу и подкатили к парадному входу большого особняка. Здание было красивым, ухоженным, но без малейшего признака украшений к предстоящему празднику. Проснувшийся Тирус, сонно моргая покрасневшими глазами, завертел головой и посмотрел в окно. — Добрались? — Похоже на то. Увидимся вечером? — Эл пожал руку Тирусу и легонько взъерошил волосы раненого. — Выздоравливай быстрее. — Я никогда не забуду, что вы сделали для нас! — гвардеец порывисто потянулся к руке мага, пытаясь поймать ее губами, но Эландер не дал, усмехнувшись. — Я не девица… — Вот вы и дома, мессир! — тот самый молодой офицер сопровождения, что радостно вопил на въезде, распахнул дверцу кареты и смотрел на Эла влюбленными глазами. Все-таки люди, постоянно рискующие жизнью, умеют быть благодарными. — Позвольте, мы поможем занести ваши вещи? Он протянул руку, помогая Эландеру спуститься на землю. — Спасибо, Доджи, — мягко улыбнулся маг, ступил на хрустящий снег и, сладко расправив плечи, легко взбежал по лестнице. Вошедшие за ним в холл гвардейцы растерянно замерли. И не мудрено. Богатый особняк, шикарная обстановка, вот только вся затянутая черно-бордовыми лентами и тканью, которая занавешивала зеркала и гецианские хрустальные люстры. Об этом мало кто знал, но Великий маг Эландер Оллис девять лет упрямо отказывался убирать траур. — Господин вернулся! — разнесло эхо по дому, и со всех сторон захлопали двери. Стала сбегаться челядь, живо перехватывая сундуки у военных, кланяясь, приседая в книксенах, пытаясь попасть на глаза, быть замеченными хотя бы мельком — Эландера домочадцы боготворили. А он, не задерживаясь, прошел на второй этаж в спальню, успев, однако, по дороге каждому улыбнуться, прикоснуться или даже что-то сказать. В спальне было тепло и уютно. Он знал, что его всегда ждут. Вот только бывает он здесь редко. Эландер сбросил меховой плащ, стал расстегивать крючки дорожного камзола, прислушиваясь, как шумит вода в ванной комнате и заулыбался — Милена уже тут! — Молодой господин! С возвращением! — пожилая женщина торопливо вошла в комнату, обтирая руки и расплываясь в ласковой теплой улыбке. Она единственная продолжала называть Эла «молодой господин», хотя в роду Оллисов «старших» господ уже долгие годы не было. — Вы устали с дороги? Ванна почти готова. Обед подадут через полчаса. — Не беспокойся на счет еды, — Эл мягко обнял Милену и поцеловал экономку в лоб. — Я только смою дорожную грязь, переоденусь и сразу уеду с отчетом. Распорядись, чтобы мне подготовили придворное платье. — А что вы желаете на ужин? — упавшим голосом спросила женщина, но уже знала, каков будет ответ. — Я ночую не дома. — Мальчик мой… — Не начинай, Милена, — он снова поцеловал ее. Женщина тяжело вздохнула. После того страшного дня, когда заживо сгорели его родные и домочадцы, юный Оллис переселился жить в Академию, хотя от покойной матери его погибшего отца, в столице ему достался этот роскошный особняк. Средств на его содержание было предостаточно, ибо большое родовое имение семьи за Морвейскими горами приносило хороший доход. Вот только молодой Эландер не мог видеть ни стен бабушкиного дома, ни тем более воздушного, почти сказочного замка в Оллисмарре. Каждая пылинка там щемяще напоминала о погибших родных и о беззаботной веселой жизни, что была у него ранее и которая так неожиданно оборвалась. А отсиживаясь в стенах вновь отстроенного жилого корпуса Академии, можно было представить, что все близкие живы, просто уехали далеко-далеко. В судьбе юного великого люксора* (это же надо, сколько пафосных прилагательных для одного недоросля!) готовы были принять участие многие — и друзья родителей, и Совет светлых, и особенно Первый министр, который всеми силами пытался расположить к себе осиротевшего паренька и заняться его воспитанием. Но после всего, что произошло, Эландер закономерно избегал Галлена, разумно опасаясь, что тому случайно могут стать известны обстоятельства пробуждения его магической силы. Эландер вообще не хотел принимать чужую жалость, вежливо объяснив доброжелателям, что он достаточно взрослый и способен сам позаботится о себе. Единственный человек, от поддержки которого Эл не смог отказаться и перед которым не разыгрывал роль невозмутимого и уверенного аристократа, был ректор Фрастин. Человек, который знал о Эландере все, которому Оллис безгранично доверял, и кто стал для молодого мага не просто наставником, а настоящим другом. После блестящего окончания Элом Академии, ректор Фабиан Фрастин, узнал, что любимый ученик готов снять дом, только бы не жить в родных пенатах. И тогда предложил Эландеру временно перебраться на постой к нему, предоставив в его распоряжение комнаты в своих апартаментах. На большее Эл и не претендовал. Отправив Жерара в Оллисмарр, он полностью доверил старой доброй Милене ведение хозяйства в бабушкином доме. Сам же молодой хозяин появлялся тут крайне редко, а в имение и вовсе не ездил. Только спустя долгих восемь лет Эландер стал периодически наведываться в свой особняк и иногда ночевать в нем. Но вот сегодня, даже смертельно уставший, все равно отправится к Фрастину! — Там среди вещей зеленый сундучок, — бросил через плечо Эл. — В нем подарки. Раздай всем. Кому что — догадаешься сама. Ах, вот еще! Он поднял камзол и достал из кармана сверкающую разноцветными каменьями изящную заколку. — Отдашь это малышке Джерме. Все-таки гециане — лучшие ювелирные мастера. — Вы обо всех позаботились, молодой господин. А кто позаботится о Вас? — экономка покачала головой. — Конечно же ты, Милли! — засмеялся Эл и стал стягивать с себя рубашку. Женщина, наблюдая за Эландером, в который раз испытала умиление, смешанное с почти материнской гордостью. Ну кто мог подумать, что из невзрачного худощавого подростка может вырасти такой красавец? Высокий, стройный, с сильным точеным торсом, идеальной фигурой, словно у мраморной скульптуры древнего атлета. Пшенично-русые волосы густой волной падали на широкие плечи. А лицо… Эландер был похож одновременно на мать и отца, удивительно сочетая чувственную нежность с мужественной твердостью. И этот до неприличия прекрасный мужчина был еще и великим магом! Природа, которая, видимо, устала мучиться, распределяя красоту и достоинства поровну между людьми, просто отвалила все имеющееся в наличии одному человеку. Вот только о судьбе позаботиться забыла, в компенсацию за внешность швырнув юноше с лихвой горя и страданий. — За время моего отсутствия ничего серьезного не произошло? Все в порядке? — Конечно, молодой господин. — Если что-то нужно — скажи, я велю передать еще денег, — и не дожидаясь ответа, Эл зашел в мраморную купальню. Горячая вода расслабила уставшее тело, и сразу же потянуло в сон. Хорошо бы все-таки поспать часиков двадцать, не меньше. Тирус, конечно, помогал ему, как мог, но основная ответственность за безопасность посольства лежала все-таки на нем, и Эл глаз не смыкал почти всю последнюю неделю. Полежать бы в постели, понежиться… Только не здесь, в одиночестве, глядя в потолок спальни с золотистыми вензелями герба Оллисов. Даже над ванной он есть. Красивый, изящный, беспощадно выжигающий свой узор в его душе каждый раз, когда попадался на глаза. Теперь лично для него он имел особое, неведомое геральдике значение, расшифровывающееся как «Ты теперь один!» Эл, болезненно поморщился, отвел взгляд от вензеля и напоролся глазами на собственную руку, точнее на сверкающий темно-синий камень любимого перстня. Он купил его четыре года назад, во время своего третьего посольства. Увидел его в лавке ювелира и не смог сдержаться, купил. И с тех пор не снимал со среднего пальца левой руки. Это, видимо, особый вид мазохизма — глянул на руку, и как ножом по сердцу полоснуло. Словно вновь увидел те невозможно синие глаза сказочного принца, последнего темного мага, которого он поразил в ту ночь. Он поразил, а Натаниэль убил. Если бы он не бросил тогда цепь, возможно, и этот синеглазый маг, и его девочка были бы живы, как немногие темные, спасшиеся в ту ночь и прячущиеся теперь в горах и за границей. Только он виновен в их смерти, в смерти прекрасного синеглазого мага. И проклятьем ему за это — память! Не только о страшной ночи, но и о том, что было накануне — о мимолетном поцелуе, сорванном юным тенебрисом под дождем. Потому что никогда он не чувствовал губ нежнее и желаннее. Ни до, ни после. И никогда не будет больше таких. Сердце тоскливо заныло. Душистая ванна перестала давать желаемое умиротворение. Как, впрочем, и всегда. Нет ему покоя в этом доме! И Эл, шумно расплескивая воду, вышел из купальни еще более разбитым, чем вошел. *** Представив отчет королю, Эландер был неприятно удивлен тем, что ему предстоит пережить еще и внезапный Совет Магии. Отдых в ближайшие несколько часов явно не вырисовывался. То, что Совет будет необычным, стало понятно, как только он увидел в зале Тируса, которому находится тут было совсем не положено. На удивленный взгляд Эландера его друг только едва заметно пожал плечами. — Мне приказали, — рыжик обеспокоенно наклонился к уху Оллиса. — Слушай! А вдруг им стало известно, как мы с тобой отплясывали при посольских? Знаешь, старики — они такие вредные. Раздуют дело: дескать уронили достоинство магов, неподобающее поведение и все такое… Еще заставят листья чахагамии крошить вручную. Тирус панически боялся этого наказания. Чахагамия была просто незаменима при приготовлении целительных настоек и всевозможных зелий, но вот крошить ее листья было настоящей мукой — сок ее, попадая на кожу, вызывал жесточайшую боль, которая не проходила почти сутки, а испарения разъедали горло и глаза. Правда, никакого вреда организму это мерзкое растение в результате не наносило, зато воспоминания оставались более чем жуткие. Провинившихся малолетних магов по традиции заставляли измельчать ее сочные листья. Только малолетних, ибо ни один взрослый маг не потерпел бы над собой такого издевательства. Приготовленная же не голыми руками она теряла половину магических свойств. Потому настойка чахагамии всегда была на вес золота, а готовившие ее мазохисты быстро богатели и так же быстро бросали это безумное дело. — Ты-то тут причем? — так же шепотом ответил Эл. — Если взбучка и светит, то только мне. Я же великий… — А я свидетель! Но ты не думай, я ничего не видел и не знаю. — Спасибо, Тирус, но не фантазируй! Не станет Совет Магии заниматься такими глупостями, — убежденно прошептал Эл, хотя в душе такой уверенности совсем не чувствовал. — Вы выглядите, как два заговорщика, — раздалось рядом. Друзья подскочили от неожиданности, но, увидев насмешливо улыбающегося Фабиана Фрастина, облегченно выдохнули. — Мессир, может, вы знаете почему… — с надеждой начал было Тирус, но в этот момент магистр Нур Хаттем вскинул жезл, и члены Совета мгновенно умолкли и заняли свои места. Эл, как обычно, сел за большой овальный стол по правую руку от Фрастина, а Тирус, как приглашенный гость, поодаль, у стены. Поймав на себе пронзительный долгий взгляд Хаттема, Эландер нервно сглотнул и мучительно покраснел. Нет, похоже, все-таки стоит ждать неприятностей. Вот только каких? Из двадцати четырех великих, составляющих Совет Магии, Эл был самым молодым, точнее юным, ибо по сравнению с остальными, возраст которых даже по приблизительным оценкам переваливал далеко за триста лет, он в свои двадцать пять был просто мальчишкой, которого любой из присутствующих мог запросто отодрать за уши. Нур Хаттем оторвался от созерцания молодого Оллиса и, тяжело вздохнув, громко изрек: — Итак, друзья мои, ничего утешительного я вам не скажу. Члены Совета скептически переглянулись — можно подумать последние пять лет хоть какие-то новости были утешительными! *** Страшно жить в стране, над которой тяготеет проклятье. И еще страшней, когда это проклятье приобретает материальную форму. Сперва поползли слухи, что у юных люксоров перестали пробуждаться взрослые магические силы. Все они были якобы способны колдовать, но как дети, на примитивном бытовом уровне, совсем не развиваясь. Это и магией-то назвать было нельзя — мало ли кто в Рунерии умеет зелье по рецепту заварить или использовать письменные заклинания, купленные у стариков. Но вот о настоящей, серьезной магии — боевой или стихийной, даже речи не шло! А когда настало время нового учебного года в Академии, выяснилось, что из всех прибывших для поступления удалось отобрать всего девять достойных подростков, против двадцати обычного набора! Ожидали, что на следующий год все изменится, но в действительности ситуация стала только хуже. Это пугало своей необъяснимостью, будто эпидемия среди колдующей молодежи незаметно прошлась. А потом словно небо обрушилось на королевство — младенцы, одаренные магической силой, перестали рождаться совсем. Даже самые древние старики не могли припомнить подобного. И означать это могло только одно — магический поток на территории Рунерии пропадает! Живительный, единственный первоисточник возникновения и люксоров, и тенебрисов! Он выплескивался в атмосферу, наполнял собой все вокруг, вибрировал невидимыми волнами, тончайшим неосязаемым эфиром покрывая, пронизывая страну, циркулировал в малейших уголках пространства, окутывая даже младенцев во чреве матери, запуская у избранных новорожденных особые механизмы владения магией. И вот теперь он иссякал! Стал настолько слабым, что ни одно зачатое дитя не способно было уловить его флюиды. Иначе, как проклятьем, это не назовешь. Кто проклял? Да понятно кто, неспроста же солнце померкло после кровавой резни! Конечно, страна могла бы довольно неплохо существовать и при уже имеющемся количестве светлых. Да вот только о случившемся стало мгновенно известно сопредельным государствам, и тут же оказалось, что Рунерия, так удачно расположенная на торговых путях между Хормаланской долиной и Лурийским морем, с ее богатыми Морвейскими горами и плодородной равниной — просто лакомый кусочек, прибрать к рукам который были не прочь сразу несколько бывших добрых соседей. А королевство, у которого иссякла магическая мощь, обречено на гибель. Сопредельные государства, почуяв слабину и получив неожиданную поддержку в лице редких выживших и сбежавших из родных земель могучих тенебрисов, жгуче жаждавших мести, разом оскалились на недавнего союзника, готовые в любой момент помочь Винее порвать на кусочки весьма выгодное для контрибуции королевство. Рунерия сопротивлялась из последних сил, пустив в ход не только все военное и магическое искусство, но и все искусство дипломатии, убеждая соседей оставаться нейтральными. Однако, нейтральные государства весьма нейтрально подливали масла в огонь, ловко разжигая боевые действия между Рунерией и Винеей, рассчитывая, что рано или поздно, одна из противоборствующих сторон сломается, и тогда можно будет без хлопот подмять не только побежденного, но и истощенного победителя. В такой катастрофической ситуации правительство и Совет Магии лихорадочно пытались разобраться с первопричиной всех зол. То, что напасть как-то связана с исчезновением темных, было понятно всем. Молодой монарх, положению которого на момент коронации уже никто не завидовал, приказал землю рыть, но найти причину оскудения магического потока. И все — ученые, маги, чиновники, обычные люди, весьма далекие от политики и волшебства, не исключая даже трактирщиков и фермеров (до чего дошло!), объединились в стремлении разыскать источник несчастья. Искали все. А нашел архивариус Магического собора, книжный червь двухсотлетнего возраста, раскопавший в древних манускриптах упоминание о источнике силы магического потока, исходящего из земных разломов. И оказалось, что свою мощь он набирает только при постоянном соприкосновении светлой и темной энергии магов, при их контакте, перемешивании, сплетении между собой. Только существование единого баланса люксоров и тенебрисов было способно поддерживать энергетический поток в нужной силе, и, главное, в постоянном движении, и если гармония вдруг нарушалась — поток слабел, останавливался, портился, словно вода в старом пруду, зарастая тиной вредных миазмов, теряя способность пробуждать в детях магический дар, а в подростках — развивать этот дар до сильного. Таким образом, вопрос спасения королевства можно было решить только одним способом — вернуть тенебрисов обратно. Вот только как, если основная масса их была уничтожена, а единичные чудом спасшиеся темные маги либо скрывались в горах, да так ловко, что об их существовании мало кто знал, либо сбежали заграницу, где их приняли с распростертыми объятиями, осыпав почестями, титулами и деньгами — мощные маги всем нужны! И никто из оставшихся в живых не жаждал возвращения на Родину, где их так жестоко истребляли. Король издал указ об амнистии темных предателей и реабилитации незаслуженно обвиненных магов. Объявили денежную награду любому, кто укажет местонахождения тенебриса или умудрится доставить темного мага ко двору. Тенебрисам обещали все земные блага и возвращение имений, титулов и состояния. И нужно отдать должное, новые владельцы бывшего имущества темных магов с радостью были готовы отдать все обратно, лишь бы жизнь в королевстве снова нормализовалась, а стране перестало угрожать разорение. Но увы! Уже два года их искали, умоляли, уговаривали… Бесполезно. Тенебрисы возвращаться не собирались, ибо с одной стороны отказывались прощать обиду и горе, а с другой — законно полагали, что развернувшаяся компания может быть и хитрым ходом, чтобы изничтожить оставшихся в живых темных магов. Кстати, многие в Рунерии тоже опасались внезапной провокации со стороны правительства. А тем временем политическая обстановка вокруг королевства становилась все хуже. Словом, было от чего прийти в отчаяние. Поэтому, в свете происходящих событий хорошие новости стали на Совете Магии неожиданными редкостями, а слова Нура Хаттема вызвали почти издевательскую реакцию собравшихся. — Глубокоуважаемый магистр, не могли бы мы ввести новую традицию начинать Совет какими-нибудь иными словами? — огромный, похожий на медведя южанин Гомуш Боуган откровенно ёрничал. Магистр одарил мага ледяным взглядом, от которого тот мгновенно смолк и нервно заерзал в кресле — магистр Нур Хаттем мог щелчком пальцев раздробить кости даже такому крупному нарушителю спокойствия и место главного в Совете Магии занимал белее чем заслужено. Поговаривали, что даже сам Фрастин его побаивается. — Мессир Боуган, ваше положение пока еще не настолько высоко, чтобы позволять себе непочтительные замечания на Совете. Особенно в присутствии гостей. — Кстати, насчет гостей, — отозвался старейший член Совета, почтенный Маагулг. — По какому поводу тут присутствует любезный Тирус Варс? — На то есть веские причины. И должен сообщить, что сегодня мы ожидаем еще одного гостя, — в голосе Нура послышалась явная досада. — Но пока этот гость не появился, я бы хотел задать вопрос вам, мой юный друг, — магистр вновь перевел взгляд на Эла. — Мессир Оллис, вы ничего не хотите сообщить Совету? Сердце Эландера ухнуло в низ живота, и он уткнулся глазами в стол. Вот он — час его позора и всеобщего порицания. Они все знают о его пляске! — Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, — пробормотал он, становясь совершенно пунцовым. Фрастин с интересом посмотрел на бывшего ученика — То есть как это? — брови магистра медленно поползли вверх. — Ваша скромность делает вам честь, но, насколько мне известно, отчет о посольстве произвел на его величество весьма благоприятное впечатление. Мы будем крайне признательны, если вы лично посвятите Совет во все детали. Смею напомнить, что все мы служим монархам, но подчиняемся только Совету! У Эла словно камень с плеч свалился, и он услышал как шумно выдохнул Тирус. Интерес в глазах ректора стал еще больше. Хвалить себя Эландер не умел, и рассказ, в отличие от отчета при дворе, где по большей части говорил посол, выглядел достаточно скудно. — Уверен, друзья мои, мессир Оллис упустил самые значимые моменты, характеризующие его, как очень отважного и решительного юношу. Не так ли, дон Тирус? — скрывая довольную улыбку, проговорил магистр. Парень уже готов был во всех красках описать геройства друга, но в этот момент двери зала распахнулись, и на пороге появился тот самый гость, о котором говорил Хаттем, а именно Первый министр при дворе молодого короля Дидерика Третьего Галлен Агнетюд собственной персоной. Пути политики неисповедимы. Умерла вдовствующая королева, при дворе сменились фавориты и советники, даже сам политический курс государства развернулся на сто восемьдесят градусов, а Галлен Агнетюд опасный и влиятельный, оставался неизменной константой в правительстве. Ибо гибкость и беспринципность, а также умение ловко использовать в своих целях чужие грехи и манипулировать людьми, во все времена были гарантом успешной политической карьеры. И с той же страстью, с какой десять лет назад Галлен Агнетюд призывал студентов и плебс к расправе над предателями, теперь он же, выступая перед публикой, стенал, оплакивая невинно убиенных, призывая к покаянию, посыпал голову пеплом и взывал к всепрощению и к доброму сердцу народа Рунерии. Его речь не могла не тронуть внимающих обывателей, так же как не могла не вызвать отвращение у людей хорошо знающих этого лицемера. Члены Совета знали первого министра очень хорошо. — Не стану отнимать у вас драгоценного времени, великие маги, и перейду сразу к сути, — после формального приветствия Агнетюд расположился в кресле за столом и окинул сидящих величественно-доброжелательным взглядом. — Я здесь по велению его величества, чтоб передать Совету высочайший указ. Прискорбно, но последние два года были совершенно безрезультатны в вопросе поиска несчастных тенебрисов. Мы не сдвинулись ни на шаг, а ведь это дело наипервейшей государственной важности. Перед тем, как передать мне указ, его величество соизволил поинтересоваться моим скромным мнением, и я горячо поддержал это решение, — Галлен поклонился Эландеру, и расплылся в медовой улыбке. — Мы с нетерпением ждали твоего возвращения, мой мальчик, ибо его величество намерен поручить именно тебе возглавить Комиссию по розыску и возврату тенебрисов. В зале зависла тишина. — Попал ты, Оллис! — пробасил медведеобразный Гомуш. И на этот раз его никто не приструнил — такое назначение сулило немалую головную боль. На мгновение Эландер опешил. Он только что был во дворце, и король ему ничего не сказал! Понятно почему — знал, что Эландер откажется!. — Его величество отлично понимал, что как великий маг, ты имеешь право отклонить предложение, — продолжил первый министр, словно читая его мысли, и еще шире улыбнулся. — И потому государь поручил мне уговорить Совет поддержать его решение. Ибо Совету Магии ты возразить не сможешь! «Еще как смогу», — с мрачной решимостью подумал Эл, и уже открыл было рот, чтоб озвучить свои мысли, как почувствовал, что Фабиан Фрастин сжал под столом его колено так, что едва не хрустнул сустав. Удивленный Эл метнул взгляд на ректора, но тот с непроницаемым лицом продолжал внимать Галлену. Нур Хаттем, от глаз которого не укрылась интермедия под столом, усмехнулся: — Ну, поскольку мессир Оллис благоразумно молчит, я предлагаю обсудить этот вопрос. — А что тут обсуждать, — чересчур быстро откликнулся кто-то с дальнего места. — Конечно, нужно согласиться с королем! Оллис — прекрасная кандидатура. Еще магов шесть активно затрясли головами. Конечно, навесить на плечи другому такую сомнительную милость было лучшим способом откреститься самому от безумной ответственности и бесполезных усилий. — Ах, забыл уточнить! — невинно прикрыл глазки магистр. — Если Эландер будет назначен, то все вы, моей властью, обязуетесь оказывать ему любую необходимую поддержку. — Иными словами, работать будем мы все, а лавры достанутся этому юнцу?! — возмутился все тот же голос. — Я рекомендую не считать заранее почести, которые выпадут на долю Оллиса, — подал голос Фабиан Фрастин. — Ведь принимая назначение, он подписывается отвечать перед королем не как маг, а как обычный смертный, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Южанин недвусмысленно потер шею. — Я ж говорю, попал ты, Оллис! — Конечно, это неправильно, отдавать молодого мага в такую кабалу, — прошамкал Маагулг. — Но я за решение короля. Возглавлять комиссию должен великий люксор. Все-таки возрождение магического потока дело не только королевства, но и всех нас. Можете рассчитывать на меня, мессир Эландер. — Не дрейфь, Оллис! — весело подмигнул Гомуш Боуган. — Я тоже поддержу тебя, чем смогу! Эл вымученно улыбнулся и опустил голову — теперь от его желания ничего не зависело.