drabbles

Дверь закрылась так плавно и бесшумно, будто вела не в клуб, а в молильный дом. За ней остались и беспорядочный гам кутежа, и громкая музыка, от которой Себастьян почти оглох на оба уха; ночной город встретил его размеренным электрическим гудением и тем приятным звуком, какой издают колеса авто, соприкасаясь с мокрым асфальтом. Снаружи дверь клуба казалась порталом в другую реальность, а приглушенный шум оттуда – её отголосками. Себастьян сделал несколько глубоких вдохов, чтобы разогнать засевшую в лёгких духоту, достал сигареты. Возвращаться назад он не собирался. Еще пару месяцев (а то и недель) назад он ни за что не покинул бы питейное заведение в самый разгар мероприятия, даже если бы этим мероприятием были поминки соседского прадеда. А уж о том, чтобы оставить твич-афтепати в самом её полуночном соку, он, Форсен, не смог бы даже помыслить. Но так было когда-то, теперь же молодой человек совершенно отчетливо понимал, что ему это не интересно. Справедливости ради стоит отметить, что осознание этого его удручало; как, впрочем, и всё то, что происходило в его жизни в последнее время. Возможно, всему виной была осенняя хандра, или порядком задержавшееся, но все-таки настигшее его взросление… а, может быть, и одиночество. Так или иначе, подобное проведение досуга Себастьяна больше не прельщало, а вот уединенное распитие благородного напитка в тихом парке казалось ему вполне привлекательным. Именно такой парк – и даже с прудиком – он видел из окна такси по пути сюда: их разделяли только квартал высоток и шоссе, издалека заметное благодаря светофорам. Потушив окурок о крышку урны, Форсен ещё раз посмотрел на вывеску клуба, чтобы удостовериться в верности своего решения: ни разум, ни сердце, ни даже печень продолжения банкета не хотели. Себастьян уже сделал несколько шагов в задуманном направлении, когда музыка за его спиной, явно прорвавшись наружу через портал, на пару секунд стала громче. — Ты куда? – вопрос определенно был адресован ему. Однако прежде, чем Себастьян успел обернуться и вообще что-либо предпринять, кто-то вцепился в его рукав. Этим «кем-то» оказался изрядно подвыпивший Савиж или, как раньше ласково называл его сам Форсен, «этот финский алкоголик» с сигаретой в зубах. — Туда, – Себастьян указал загодя прихваченной бутылкой виски на далекие огни светофоров. Янне близоруко прищурился и устремил взгляд в сторону шоссе. Очевидно, ничего сколь бы то ни было примечательного он там не рассмотрел. — Зачем? — Заебала эта клаунфиеста, – Себастьян направил выступавшую в качестве указующего перста бутылку на двери клуба. – Хочется, знаешь, просто посидеть в тишине и подумать. — О, ну… хорошо. Наверное. Наступила неловкая пауза. Форсен уже вновь собрался уйти, когда вдруг подумал, что это будет выглядеть довольно невежливо. Тогда он спросил: — Ну, я пойду? — А можно с тобой? Этого Себастьян не ожидал. Он впервые в жизни задумался об этикете, а тот уже успел его подставить. С другой стороны, по ряду негласных причин их с Савижем некогда теплые отношения заметно охладели за последние месяцы, в чем Форсен усматривал (но, разумеется, никому в этом не признавался) в большей степени свою вину. — Конечно, – в конце концов изрёк он. Савиж просиял. Не желая, видимо, терять ни секунды, он даже выбросил сигарету, которую всё это время то мял в ладони, то вставлял обратно в рот. — Пошли! – он снова схватил Себастьяна за рукав худи. — Может, стоит предупредить, что ты уходишь? — А ты предупреждал? — Нет. — И не надо, – уверенно сказал Савиж, а затем добавил заговорщицким шепотом, – сбежим! Себастьян окинул его опасливым взором: того, кого он, как было сказано выше, прямо называл «финским алкоголиком», другие называли «счастливым финном». Это ёмкое определение означало, что под влиянием хмельного и спиртного он становился очень шумным и разговорчивым финном, таким финном, который хватал за рукава, громко и неожиданно смеялся и вообще никоим образом не соответствовал столь желанной Тихой Обстановке. Но если уж взялся быть вежливым… Словом, Себастьяну оставалось лишь уповать на то, что уединение быстро надоест счастливому финну, и он предпочтет вернуться к не менее счастливым американцам, азиатам и прочим полякам. Несмотря на то, что улицы оказались довольно людными для глубокой полуночи, парк пустовал. Удобно устроившись на скамейке у пруда, Форсен тут же открыл бутылку и сделал внушительный глоток. Савиж, молчавший, как ни странно, почти всю дорогу, сел рядом, закурил и уставился в звездное небо. — Ну как? – Себастьян искоса взглянул на него. – Считаются? Конечно, шутка была уместной для данных места и компании, но на звание искрометной все-таки не претендовала. Тем не менее, финн, который с помощью форсеновского виски по пути стал еще чуточку счастливее, оглушительно звонко расхохотался. — О, господи… – негромко произнёс Форсен, когда тот, наконец, приутих. — Это смешно, – резюмировал Янне и принялся стряхивать с джинсов упавший с сигареты пепел. Себастьян хмыкнул и вновь приложился к бутылке. Ночь была чудесной настолько, насколько могла быть в городе. Небо после двух дождливых дней прояснилось, и звёзд на нём было так много, что, пожалуй, считать их всё равно не имело смысла; мокрый асфальт, помимо умиротворяющего шелеста автомобильных покрышек, дарил ночи ещё и мягкий рыжий свет отражавшихся в нём фонарей; прохладный, но ненавязчивый ветер плавно перемещал по воде опавшие листья. Форс поймал себя на том, что непростительно давно в последний раз обращал внимание на подобные вещи: он распростёр обе руки вдоль спинки скамьи и сомкнул веки. Финн, вопреки опасениям, не доставлял ему никаких неудобств и следующую четверть часа так же молча наслаждался ночными видами. Себастьян уже почти задремал, когда неожиданный порыв ветра заставил его открыть глаза. По земле с характерным шуршанием пронеслась листва, а отражение в пруду подернулось рябью. Янне зябко поежился и, забрав бутылку из его рук, отхлебнул виски. Лишь в тот момент Форсен обратил внимание, что верхней одежды на нём не было. Он хотел даже поинтересоваться, не является ли финн, по чистой случайности, умственно отсталым, раз решил прогуляться осенней ночью в одной футболке, но передумал. — Надеюсь, никто не видит, – с этими словами он снял с себя кофту и накинул её на плечи Савижа. Тот со смесью недоумения и смущения посмотрел на него: — А ты? Форсен цокнул языком: — Я пьяный, я не мерзну. — Я тоже пьяный, но мне холодно. — Ну, я всегда знал, что ты не настоящий финн. Это отчего-то развеселило Янне и он снова засмеялся. Себастьян на сей раз тоже не сдержал улыбки: его забавляло то, что его собеседник заливался над какой-то ерундой. — Если я тебе палец покажу, будешь смеяться? – спросил он. — Буду, – Янне подвинулся ближе к Себастьяну и положил голову на его плечо. Форсен огляделся и, убедившись, что вокруг нет никого, кто мог бы посчитать их педиками, возражать не стал. Вместо этого он решил, наконец, уделить время тем печальным мыслям, ради которых и пришел в этот парк. Но то ли из-за алкоголя, то ли из-за умиротворяющей обстановки ему, как назло, совершенно не грустилось. Более того, ему, напротив, показалось, что жизнь налаживается, что нужно почаще вот так сидеть, дышать свежим воздухом и слушать убаюкивающие звуки ночи, и что, на самом деле, нет никаких проблем, которые нельзя было бы решить таким образом. Да и можно ли грустить, когда у тебя под боком гнездится теплый счастливый финн, готовый смеяться над показанным пальцем?..