Укрощение

      Весь оставшийся путь Накс дулся, но верещать перестал. Рокатански время от времени поглядывал на него, отмечая, как покраснела и потрескалась кожа на его носу и щеках. Несмотря на тяжёлое детство, Накс взрослел в абсолютно тепличных условиях и редко бывал на солнце. Его эксперименты над самим собой могли привести к тяжелым последствиям: солнечные ожоги лечились сложно и болезненно. Поэтому, когда Макс, наконец, дотащил паршивца до дома и уложил на кровать, то сразу же организовал ему прохладный компресс на лицо.       Жилище Рокатански не имело подвала, но он вкопал большой керамический сосуд для хранения воды прямо в пол. Идеально холодной она не была, но хотя бы не нагревалась и не тухла. Макс в принципе хорошо вложился в дом. Выкроил время и купил всякой всячины на местном базаре, угрохав жалованье за целый месяц вперед. Обустраивал всё вечерами, при свете Баптистового светильника. Самому ему, конечно, и десятой доли всего приобретенного хватило бы, но он думал, прежде всего, о Наксе, которому должно быть комфортно в новом жилище. Обстановка получилась хоть и скромной для сына богатого торговца, но очень достойной для мужа стражника. Рокатански гордился результатами своих трудов.       — Ты в порядке? — поинтересовался Макс у притихшего на постели жениха.       — Угу, — ответил тот неохотно. Лицо его было скрыто под влажной тканью компресса, только глаза сверкали в полутьме жилища. Макс не стал зажигать светильник или оставлять открытой дверь на веранду, небольшие круглые отверстия под потолком давали достаточно света, чтобы ни во что не вписаться.       — Мне нужно забрать верблюда и привести сюда, — сказал Рокатански, не в силах оторвать взгляд от поблёскивающих, словно звёзды, глаз Накса. — Поведу его в обход, это будет дольше, так что не теряй. Потом отвезу тебя домой. Договорились?       — Угу, — вновь промычал Накс и закрыл глаза.       «Смутился», — подумал Макс и, довольный собой, поспешил уйти.       Как только за Рокатански закрылась дверь, Накс смог, наконец, расслабиться. Он позволил себе поваляться на большой и удобной кровати, а потом собрал себя в кучку и сел. Слабость потихоньку оставляла его.       — Чёртов старик! — прошипел Накс раздражённо, преодолевая приступ головокружения. Он даже злиться не мог в таком состоянии. Руки и ноги до сих пор ощущались словно варёными, лицо жгло, а в голове шумело. А во всём был виноват Рокатански. И зачем он только появился в жизни Накса?       Прославленный воин, герой, отшельник - Макс был легендой. Про него слышали даже в селении, где раньше жила семья Накса (небольшой бандитский городок в скалах). После побега от стервятников Баптиста послал к чертям свои принципы и сколотил банду. Накс так до конца и не узнал, чем промышляли окружающие его люди, но их семья больше не знала нужды и была защищена круглые сутки. В те времена отец ни в чём не отказывал ему, а мама неотлучно находилась рядом, даже когда в их доме появилась оставшаяся сиротой малышка Ангхарат.       Когда произошла битва при Цитадели, Наксу исполнилось где-то пятнадцать. Он только-только начал оправляться от последствий то ли облучения, то ли отравления, перестал так часто падать в обмороки, стал быстрее расти и смог выходить из дома самостоятельно. Рассказы о подвигах Фуриосы и Макса завораживали его и придавали сил, он мечтал стать воином, как они.       Стыдно было признаться, но Накс был счастлив до одури, когда отец решил перебраться в Цитадель. Знал бы он, что после этого у родителей сорвет крышу на теме его женитьбы/замужества, то навсегда бы остался в скалах. В Цитадели Баптиста вдруг превратился в добропорядочного горожанина и домашнего деспота. Желания Накса перестали иметь значение, с этим он не мог смириться и только и делал, что злился или сходил с ума от скуки. Ему нельзя было перенапрягаться, выходить из дома без особой надобности, думать своей головой, всё, что ему разрешили — выбрать мужа/жену из одобренных отцом кандидатов. Но после появления Макса, даже право выбора у него отобрали.       Если бы Рокатански при первой встрече не повёл себя, как полный мудак (не жрал бы глазами и не лез бы руки целовать), то Накс, наверное, был вне себя от радости и сделал бы что-нибудь глупое (таращился бы во все глаза, а может, завалил бы Макса вопросами). Но герой на поверку оказался тем ещё придурком, а потом и свататься припёрся. То, что деньги Баптисты его не интересовали, ничего не меняло в этом фарсе с женитьбой. Макс хотел помочь Криксу и Ангхарат, с его стороны это являлось благородным поступком, для Накса — игрой с его судьбой. Ему необходимо было всеми путями избежать этой свадьбы. Вот только у него ничего не получалось.       Накс тяжело вздохнул и стряхнул с себя задумчивость. Глаза у него слипались, а мягкость верблюжьего одеяла под рукой так и манила прилечь обратно, но он не позволил себе расслабиться. С трудом он сполз с кровати и решил оглядеться.       Будущий дом, так назвал его Рокатански, выглядел не слишком большим, но Накс мало что мог рассмотреть в полумраке, хотя планировка ему нравилась. Он не хотел зажигать огонь, дотащился до выхода и открыл дверь нараспашку, впуская свет и полдневную жару. Пол под его ногами был выложен плотно подогнанными друг к другу плоскими камнями. На облицованных песчаником стенах то тут, то там висели яркие вязаные коврики-гобелены с геометрическими рисунками. Похожий по цветовой гамме большой ковер лежал перед кроватью, чьё каменное основание закрывалось верблюжьим войлоком и одеялами. В ближайшем от входа углу пол явно разобрали и врыли тару для воды. В стены вкрутили металлические держатели для матово поблёскивающих светильников.       Мебели оказалось немного, она была разнокалиберной, но сделана искусно из притащенных собирателями обломков. Несколько напольных полок и пара обитых жестью сундуков приютились у стен. У каменного стола стояло нечто вроде буфета с поблескивающей в нём посудой из стекла и керамики. И если стеклянную тару можно было встретить повсеместно - сырье для её изготовления буквально под ногами валялось, то керамическая посуда стоила в десятки раз дороже, так как глину везли издалека. «И чего это Рокатански приспичило тратить столько денег?» — недоумевал Накс. Макс явно постарался для обустройства дома, и пусть его намерения насчёт свадьбы и не являлись совсем искренними, но он всё же был настроен решительно. Накс с трудом признался сам себе, что если бы не вся эта катавасия, то Макс определенно бы ему нравился… Как друг?       — Ну, как, неплохо? — вдруг раздался голос от двери.       Накс вздрогнул и почему-то принялся краснеть под насмешливым взглядом хозяина дома, застывшего на пороге.       — Пойдет, — огрызнулся он в ответ.       Макс рассмеялся, в уголках его глаз собрались лучиками морщинки. Он вскинул вверх своё загорелое лицо, покрытая красноватой пылью щетина на подбородке и щеках встопорщилась, зубы белые на контрасте и острые как у хищника засверкали.       — «И вовсе он не старик», — подумал вдруг Накс. — «Только глаза. Вот он смеётся, а они не смеются, будто мёртвые».       — Вижу, ты в порядке, жёнушка, — сказал, отсмеявшись Макс.       Накс глянул остро исподлобья, но ничего не ответил. Много чести.       — Ну, что, поедем? — спросил Рокатански уже серьезно. — Я всё ещё на службе как-никак.       Накс согласно кивнул головой, закутался в свою накидку по глаза, напоследок зачем-то оглянулся и потопал на выход.       Макс запер дверь. Перед домом находился верблюд, он лежал, поджав под себя все четыре копыта. Накс вдруг понял, что ему придется лезть этому чудовищу на спину, его внутренне передернуло, но он не подал вида, безропотно залез в седло и вцепился в него что есть мочи. Рокатански устроился сзади, а затем верблюд начал вставать, и Накс позорно вскрикнул.       Ехать было чертовски неудобно, трясло и казалось, что его вот-вот разорвёт надвое. Сплошная мука, решил Накс, проклиная всё на свете. Рокатански молчал, но время от времени подтягивал его к себе рукой под грудь, чтоб не так сильно мотало и не размазывало по седлу. Это было мило с его стороны.       «Может и не так плох этот вариант со свадьбой?» — подумал Накс неожиданно. - «Будь что будет. Старик вроде не совсем конченный, да и мать с отцом успокоятся».       Он так устал бороться, устал злиться, сам от себя устал. Смысла в его существовании так и так слишком мало. Ну, какая разница доживет ли он оставшиеся годы с родителями или с почти незнакомцем? Зато скучно не будет. Накс и не заметил, как приноровился к езде, расслабился и задремал, откинувшись на жёсткую грудь позади себя.       Он проснулся уже у себя в комнате. Окна были изнутри плотно закрыты ставнями, поэтому не было понятно ночь сейчас или ещё день. Тускло горел один единственный светильник на прикроватной тумбе. Накс чувствовал себя разбитым, неимоверно хотелось есть и пить. И хоть вставать было лень, он всё же сполз со своей маленькой неудобной кроватки, напившись, решил раздобыть еды на кухне и спустился вниз.       Оказалось всё-таки уже довольно поздно, о чём свидетельствовала непроглядная тьма в распахнутых настежь окнах гостиной, но домашние до сих пор не спали. На нижнем этаже царил хаос: слуги затаскивали что-то в дом, двигали мебель, шили, на кухне коптили ящериц, варили брагу, пекли хлеб.       — Что тут творится? — спросил недовольный суматохой Накс у Ангхарат, которая присутствовала тут же на кухне и толкла специи в ступке.       — Ну, ты совсем того, братишка, — язвительно пропела сестра, — у тебя свадьба на носу. Думаешь, к ней готовиться не надо? Гости же будут, праздник, вот и работаем, когда попрохладней, пока ты дурью маешься.       — Какие гости? Какой праздник, бензак побери?! — рявкнул Накс. — Зачем?       — Отец так захотел, — пожала плечами Ангхарат. — Чтоб как в старые добрые времена.       Накс даже зарычал от досады. Никто уже не проводил никаких обрядов, чтобы жить вместе. Пары просто приходили в комендатуру, объявляли о своем желании и получали благословение жрецов. Такова была процедура в Цитадели, так повелела Фуриоса, чтобы вести учет «браков», точно так же как вёлся учёт родившихся, умерших и прибывающих в город на постоянное место жительства. Зачем это делалось, Накс не очень понимал, да и не старался понять, но устраивать представление из его свадьбы с Рокатански — это уже ни в какие ворота не лезло. Гневно топнув ногой, он помчался искать отца.       Того не оказалось ни в кабинете, ни в спальне, где мама зачем-то проводила инвентаризацию всего, что было в сундуках. Баптиста нашелся во дворе, где при свете звёзд и одного факела в руке слуги осматривал симпатичного маленького верблюжонка. Накс передумал набрасываться на отца и орать, даже подходить не стал: верблюд хоть выглядел невинно, но от этого не перестал быть зверюгой с острыми копытами. Пока Баптиста прохаживался вокруг животного и трогал его за плюшевые бока, Накс накапливал в себе раздражение и злость.       «Как он смеет так со мной поступать? — терзался он. - Я же его сын, а не товар, который выставлен на продажу. Я терпел дурацкое сватовство всех этих жадных невест и женихов. Терпел полное наплевательство на свои чувства, желания и мнения, но смириться с этим цирком — ни за что!» Накс так и не дождался, пока отец закончит, развернулся и ушёл в свои покои.       Он был так расстроен, что не сомкнул глаз до утра. И когда солнце только-только показало круглый бок из-за горизонта, Накс сбежал из дома и двинулся в сторону центра города.       Комендатура ещё была закрыта. Старцы-учётчики и просто грамотеи, которые несли службу при Фуриосе, приходили рано, но принимать горожан начинали позже. Накс ждал в теньке у входа в помещение, в коем и распределяли работы, и сам не заметил, как задремал. Разбудил его хлопок двери, он вскинулся и принялся тереть глаза. Солнце уже вовсю палило жаром, и кто-то явно зашёл к распределителям пока он дрых. Пришлось снова ждать.       Дверь вновь открылась нескоро. Оттуда буквально выпрыгнул невысокий стройный юноша со стопкой жетонов в руках. Накс уставился на него, а тот уставился в ответ, открыто, без стеснения и любопытства. Он явно никогда не слышал о сыне Баптисты и не узнал его. А ещё парнишка оказался малокровным: простой крестик из проволоки, покачивающийся в его ухе, указывал на это. У Накса крестик висел на шее и был серебряным. Отличительный знак все малокровные надевали, чтобы выйти на улицу, этот знак давал дополнительную защиту и оказание помощи лекарями в первоочередном и обязательном порядке.       В любой другой ситуации Накс бы не осмелился спросить, но сейчас ему было не до стеснения.       — Зачем тебе так много жетонов? — обратился он к юноше.       Тот улыбнулся ярко и счастливо.       — Это не только для меня, — сказал он. — Я, наконец, сумел сменить работу и могу помочь друзьям это сделать. Собиратели идут в пустыню на несколько месяцев и берут с собой пять малокровных для обслуживания.       — Правда?! — загорелся Накс. — А делать что надо?       Парень глянул на него подозрительно, почесал в голове.       — Ну, как обычно, — ответил он. — Но плюсом, готовить и устраивать всяческий комфорт. Поход очень важный, идут искать что-то по заказу самой Фуриосы. Заплатят хорошо и позволят не работать потом целый год.       — Уааа, здорово! — восхитился Накс. — И что, все жетоны у тебя? Больше нет?       — Ага! — воскликнул счастливец и горделиво выпятил грудь. — Повезло! Зря меня сегодня шеф назначил посыльным, хрен ему сейчас, а не халява.       Парень рассмеялся и даже затанцевал на месте.        — Хочешь один, братишка? — спросил он у загрустившего Накса.       — Хочу! — смело ответил сын Баптисты.       — Что дашь взамен? — понизив голос до шёпота, поинтересовался его визави.       — А что хочешь? — также зашептал Накс.       — Отойдем-ка, — потащил его за руку юный взяточник за угол здания.       — Хочу тунику как у тебя, — пояснил он.       Накс кивнул.       — Получишь, — пообещал он. — А ещё бутыль топлива для светильников сверху. Как тебя зовут?       — Пончик, — ответил парнишка, глаза его жадно поблёскивали.       Накс скривился: и что за имя такое?       — Пончик, встретимся сегодня в полдень возле базара и обменяемся. Идёт? — предложил он.       — Идёт, — подтвердил Пончик, и они раскланялись.