Что нужно клиенту

Он приезжает на работу безбожно рано, открывает ключом open space зону и шагает мимо рабочего места Марка — бывшего рабочего места — прямиком в архив. Рома вытаскивает с полок коробки и ныряет в пыльные бумаги с головой, как в соленое архитектурное море, разгребая старые идеи, копаясь в них в поисках озарения. В этот раз проект, который будет представлен на тендере от его бюро — откровенный и банальнейший провал, а профессиональная гордость не позволяет боссу отпустить эту возможность и переключиться на что-нибудь более перспективное. Умом он понимает, что ведет себя по-ослиному, что за день ничего путного из заезженных концепций не выжать, но внутри непримиримо горит перфекционизм, и Рома ищет, ищет. Почему, черт возьми, у него всегда обязательно должно что-то гореть? Как размокший коробок спичек, который постепенно сохнет, а нетерпеливые руки все чиркают и чиркают, и шершавые бурые бока уже поистрепались — Рома не может высечь ни искры, которой от него требуют, но потом он сам подставляет другую сторону и сам, сам подпаливает свой собственный прессованный картон. Босс без особой надежды выбирает старые проекты, из которых можно с некоторыми изменениями взять парочку идей, гасит свет и открывает дверь на рабочую площадку, где уже собираются его сотрудники. Рядом с новеньким архитектором Лешей какого-то хера пасется Марк, и Рома мысленно вздыхает: «Ну блядь», — пытаясь заставить себя игнорировать проблему, пока она сама не уйдет. Он решительно выходит из архива со словами: — Леш, привет! — О, здорово! — новый сотрудник немедленно срывается со стула и спешит пожать ему руку. Рома надеется, что такой энтузиазм сохранится и в работе, а олень испарится в воздухе как галлюцинация усталого сознания. — Как на новой должности? — спрашивает он и целенаправленно не смотрит на Марка. Если олень успел доебаться до Леши, то Рома собственноручно спустит его с лестницы, потому что у каждого человека есть точка кипения, и Марк очень опрометчиво играет с температурой его конфорок. — Нормуль, — без запинки отвечает Алексей, и босс облегченно вздыхает. Все, теперь надо съебывать подальше от бородача, распиливающего его взглядом. — Слушай, у меня один вопрос был, — продолжает его новый архитектор, и Рома, не сбавляя шага, кидает: — Зайдешь попозже, расскажешь. — Хорошо, — мирно кивает Леша, и Роман Сергеевич нутром чувствует, что вот с ним проблем не будет. А еще он слышит чужие торопливые шаги за спиной и в очередной раз удивляется, каким образом умудрился подцепить этого офисного околоэнцефалитного клеща. Где теперь брать вакцину? — Рома! — зовет Марк, вцепляется в его руку и заскакивает на лестничную ступень выше, преграждая дорогу. — Я не понимаю, меня нет что ли? «По щучьему велению, по твоему хотению», — раздраженно думает босс. — «Все для тебя, Марк. Хочешь у меня работать? Пожалуйста! Хочешь уволиться? Ради бога». Рома настойчиво не смотрит на возмущенного оленя и крутит в голове одну мысль: почему именно этот восхитительно красивый кексик оказался с гнильцой, что за очередное неебическое везение в его жизни? — Привет, Марк. Прости, не заметил. Как ты? — Рома пялится на ступени, Марку на воротник, потом снова под ноги, пытается пройти дальше и посылает мысленные сигналы: «Намек улови уже». — Послушай, пожалуйста, я немного погорячился, — бывший сотрудник тормозит его руками и доверчиво заглядывает в глаза. — Может быть, я вернусь? У Романа Сергеевича километры намотанных на ус показательных истерик, и никто не может сказать, что он охотно проваливается в ту же самую трясину несколько раз. Вот уж нет. Сначала Катя, потом Марк — они одного поля ягоды, и пусть живут в лесу, а Роме нужно город застраивать, Роме нужны каменные джунгли. — Не-не-не, не надо, не надо! — отбрыкивается босс, гадая, как бы заставить Марка отвалить, чтобы тот больше не вернулся. — Отлично все получилось, ты очень красиво ушел… Давай, чувак, я в тебя верю. Удачи. «Надеюсь, больше никогда не увидимся», — мысленно заканчивает Рома. Он мастер обрубать концы, он за пять минут может начать все с чистого листа и уже делал так не раз: когда разругался с отцом, съехал от родителей и поступил в архитектурный вместо того, чтобы делать военную карьеру, когда развелся с Катей, разменял их трешку в Дмитровском районе на две однушки (тогда еще отвалилось большое количество товарищей, категорически не принявших его открытую ориентацию). По сравнению с этим, Марк — невесомая песчинка, умудрившаяся попасть в глаз, и Рома остервенело трет подвижное веко, чтобы поскорее избавиться от нее. Он пытается выкинуть сентиментальную ерунду из головы и сосредотачивается на работе, отвечает на дотошные Лешины вопросы, еще раз изучает презентацию. Если Катя согласится на клинику, то все лечение вылетит в копеечку, а на Роме еще висит кредит за машину, так что необходимо выиграть еще несколько тендеров, чтобы с комфортом вылезти из этой задницы. Он садится за стол, вызывает к себе сотрудника, с которым непосредственно занимался этим тендером уже долгое время, и пытается втюхать куда-нибудь старые, но не выгоревшие идеи из архива, чтобы сделать проект посимпатичнее. Банально, все банально. Через несколько часов он уже пиздецки устал, но проект перестает казаться конченой бесперспективной хуетой. Рома показывает на старые распечатки, задумчиво говорит: «Поменяй те и те местами… ну и нормально». Телефон жужжит, и босс надеется, что ребята из его команды прислали какие-нибудь неплохие новости, однако на экране высвечивается: «Ну как новенький? Ты показал ему свою СУПЕРСИЛУ?» «Это что, блядь?» — напрягается Рома и охреневше смотрит на дисплей. — «Это, блядь, что за ересь, Марк?» Роман Сергеевич, может, и безнадежен в плане определения чужого романтического интереса, но провокацию он всегда чует жопой. Чего этот контуженый вообще хочет добиться такими сообщениями? Мало того, что Марк ему всю нервную систему разворошил, так теперь и нормально уйти не может? Рома возводит глаза к потолку с немой просьбой ебануть его по башке чем-нибудь тяжелым, чтобы не мучиться. — Сейчас, извини, — говорит босс и встает из-за стола с однозначным намерением выматерить этого ебанутого дебила как следует, раз по-хорошему он не понимает. Больше никаких мягких замалчиваний логических провалов, больше никакого вербального приукрашивания. За любую претензию Роман Сергеевич размажет по стенке. Он выходит из кабинета и аккуратно закрывает за собой дверь, чтобы своей несдержанной речью (а она однозначно будет несдержанной) не мешать подчиненному работать. Рома крутит список контактов вниз до самого упора, до недавно переименованного «яолень Марк», который гордо стоит самым последним, чтобы не маячил перед глазами, и жмет вызов. — Придурок, что тебе от меня надо? Что ты доебываешься? — устало спрашивает он. В голове теплится мысль: «Только, сука, скажи мне что-нибудь сейчас. Хоть раз голос повысь». «Рома, давай поговорим, — неожиданно несчастно просит Марк. — Я хочу поставить точку». — Ну, говори. «Давай вечером в кафе. Полчаса, отвечаю», — слышится из трубки. Босс мученически вздыхает, но внезапно его гнев уходит, как стремящийся вверх гелий из развязанного шарика, и Ромино самообладание теперь не рвется из рук. «Кто-нибудь», — думает он, — «ниспошлите мне вечного терпения, ведь он же не отвяжется теперь». — Ну, скидывай адрес давай, — говорит Рома и обещает себе: «Вот это точно самый последний раз, когда я его вижу. Больше никаких рогатых мягкошерстных уебанов в моей жизни». Роман Сергеевич возвращается в кабинет и бездумно смотрит на перечерченный план. — Окей, а теперь давай в 3D, — говорит он, шаря глазами по листам, но так и не может снова сосредоточиться на проекте. Роме до зуда в жопе любопытно, что Марк хочет сказать в этот раз таким прискорбным тоном, и он уже просто кивает на все предложения своего сотрудника, думая, что шансы на победу в тендере были малы изначально. Зачем тогда голову ломать? Да что уж там, и с Марком шансы изначально были нулевые, однако талантливому Роману Сергеевичу этот факт совсем не помешал сигануть в душевные муки с головой. Он вставляет новую визуализацию в проект, сохраняет все на флешку, некоторое время смотрит в окно, обдумывая то завтрашнюю презентацию (неконкурентоспособная), то варианты развития событий с Марком (полная непредсказуемость, он может даже позвать Рому в кафе, чтобы попросить быть крестным для ребенка его бывшей невесты). Босс запирает свой кабинет и спускается на улицу к машине, напоминая себе, что пить сегодня нельзя, ведь он за рулем, а на носу тендер. Роман Сергеевич следует зову навигатора вглубь Западного административного округа, меланхолично смотрит по сторонам и пытается быстро выдрать из головы сорняки надежды и упрямого «ну, а вдруг». Нужное кафе по факту оказывается кафе-баром, и босс начинает подозревать подставу уже на подходе. Внутри Марк, на вид уже достаточно поддатый, неуверенно сохраняющий вертикальное положение, целится в диск дартса у барной стойки. Рома подходит, и олень, проезжаясь по нему тормозным и откровенно оценивающим взглядом, под одобрительное мычание запускает дротиком. — Извини, хотел в сердце, — промахнувшись, Марк пожимает плечами и выглядит по-даунски довольным. Босс, наконец, понимает, насколько сильно его наебали. Он приехал, как только его бывший подчиненный позвал, а оказывается, что по прихоти пьяной оленьей рожи, и теперь эта сволота кидает в него дротиком. Ну, как вообще? Входит в рамки нормального поведения? Ладно, с Марком уже все понятно, но сам Рома почему ведется на эту хуйню? Он поднимает дротик с пола и со злостью запускает им в своего бывшего сотрудника. Марк счастливо хихикает, будто с ним внезапно согласились поиграть в его любимую игру, и завывает, хватаясь за сердце: — Ооо, я ранен! — он сползает на пол. — Ты убил меня, проклятый Купидон! Короткое замыкание. У Ромы плавятся электрические провода и в голове пульсирует: «Что за хрень, Марк, сука, блядь, что ты несешь, что ты, блядь, делаешь, что, что». Рома думает: «Я сейчас правда тебя убью», — и скрещивает руки на груди, чтобы, не дай бог, реально не ввязаться в драку. Он взрослый и уравновешенный человек, но, когда дело касается Марка, у него зашкаливает все, что может зашкалить, он подходит к этому шизанутому оленю и представляет, как сейчас врежет ему, проедется кулаком по упитой морде, но к ним уже спешит охранник с криком:  — Эй, вставай! — Я не могу, мертвые не ходят, — пытается объяснить Марк, но мужик уже пинает его в плечо. — Слышь, вставай давай! Рома исподлобья смотрит на разгорающийся конфликт рогатого идиота с агрессивным качком и размышляет, хочет ли он вмешаться или нет. С одной стороны, Марку давно пора дать пизды, с другой стороны, воспитательный момент будет упущен, потому что отвесить ему должен именно Роман Сергеевич. — Ай, а вот пинать меня не надо, — тем временем доносится с пола, и олень недовольно поднимается. — Я, между прочим, кмс по шахматам, у меня в одной руке конь, а в другой ладья! Марк пытается изобразить собой то ли пьяного коня, то ли контуженную ладью, и Рома тяжко вздыхает, думая, что это случай запущенный и лечению не подлежит, значит, пора спасать чью-то жопу. Босс надеется, что его карме зачтется эта благотворительность. — Мой друг перебрал, я прослежу. Все нормально, — говорит он охраннику и с силой отводит разошедшегося оленя к барной стойке. — Повезло ему, — упрямо буркает Марк. — Ты что творишь, блядь? — тихо спрашивает Рома и тяжело смотрит на чужую окосевшую рожу. Олень показательно не замечает намека и смотрит на босса холодными, как дно стакана со льдом, глазами. — Ром, давай с тобой выпьем? Так, чисто два мужика. — Марк, я не буду с тобой пить. Зачем ты меня позвал? — Роман Сергеевич пытается держать себя в руках. Раз лоханулся и приехал, то надо хотя бы окончательно разочароваться в человеке, чтобы на практике закрепить теоретический материал. Надо узнать, что олень так жаждет ему высказать. — Правильно, не пей, — соглашается Марк, поднимает руку и ласково поправляет лацканы чужой куртки. — Тебе надо рулить. «Я его сейчас убью», — мысленно говорит Рома сам себе. — «Душу из него вытрясу». Если у босса и есть где-то предохранитель, то он сгорает прямо сейчас, и он думает: «Всё, хватит». — Так, я пошел, — Рома разворачивается и чувствует чужие пальцы на своем локте. — Погоди, погоди, Ром! Хочу сказать тебе одну очень важную вещь. Роман Сергеевич думает, что если сейчас выдернуть руку, хлопнуть входной дверью, то Марк пьяно запутается в своих ногах и не успеет за ним. Босс остается и выжидающе смотрит. — Ты знаешь… — серьезным тоном говорит олень и выпивает стопку с чем-то алкогольным. — Когда… Рома внимательно смотрит, и в голове роятся мысли, вопросы, что неужели Марк все же поднимет тему того укуренного вечера? Он поэтому напился? «Для храбрости» и до отсутствия тормозов? Марка тошнит. Блядь. Рома поднимает голову к потолку, смотрит по сторонам на неодобрительно косящихся посетителей кафе, призывает все свое терпение, спрашивает у бармена, где находится туалет, и тащит туда почти бессознательного оленя. Почему жизнь так его наказывает, что он сделал, как он вообще оказался в этой ситуации? Потому Роман Сергеич любопытный и полный надежды тридцатидвухлетний дебил, который не видит дальше своего носа, отказывается учиться на своих ошибках и раздает еще-одни-шансы, как флаеры у метро. Рома сует Маркову голову под струю холодной воды, тот отфыркивается, когда капли попадают ему в нос, трясет мокрой башкой, и брызги падают на кафельный пол, отражаясь грязными отпечатками подошв. — Я никому не нужен, понимаешь? Никому! — сдавленно произносит Марк в раковину, и Рома закатывает глаза: «Началось». — У меня никого не осталось. Жена ушла к другому… «Не жена, а невеста», — мысленно поправляет он. — «Тем более что решение о расставании было обоюдным». — Ребенка от меня скрывает, — продолжает ныть Марк, и Рома молчит о том, что нет пока никакого ребенка, а если бы и был, с таким неадекватным поведением от этого идиота и болонку ручную скрывали. — Дядя выгнал из дома… «Потому что ты олень», — думает босс. «Вот какого хера увольнялся, если такая сферическая жопа?» — Я думал, у меня друг появился, — и на этих словах Рому вымораживает изнутри. Друг, значит, — ориентир, а сейчас и тебя могу потерять. То есть все же ничего романтического. Совсем ничего. Ну и похуй. Рома чувствует жуткое раздражение на Марка, на самого себя за то, что напридумывал себе идеального человека и влюбился как идиот, еще и откопал где-то признаки взаимного интереса: не просто мимолетного желания, именно глубинного влечения как к личности. А Марк просто накурился. Хотя да, по накурке Рома тоже готов целовать практически любую приятную на вид физию. «Ну, блядь», — думает он, — «сколько можно сливать мне сопли, ты мужик или нет?» Тем временем олень отлепляется от крана и разворачивается к Роме: — Ты прости, что на тебя это все вываливаю, просто… Рома отвешивает ему смачную оплеуху, и Марк давится своими словами. Сначала тот втирается человеку в доверие, потом обламывает, унижает, а потом стоит пьяный и мокрый в туалете бара и ноет! Ну, пиздец. — Что ты как баба. Ну что ты как баба? Что это за фигня? Марк вообще не знает, что такое настоящее дно, а разводит как минимум апокалипсис. Рому самого начинает нервно трясти, и он вцепляется руками в лацканы чужого пиджака, мотает оленя из стороны в сторону: — Сколько себя можно жалеть? Что ты как баба! И себя Рома жалеть не будет: бесполезно. Никого не жалко, никого. — Тих-тих-тих, все нормально! — Марк мгновенно трезвеет и пытается отцепить судорожно сжатые пальцы. — Тихо! Я успокоился. Все нормально, — он глубоко вздыхает. — Собрался. Олень стоит некоторое время и со сложным выражением лица смотрит на Рому, а потом идет к двери, придерживая ее за собой, и босс тяжело ступает за ним. Они выходят в зал, Марк поднимает руку, обращая на себя внимание бармена: — Два двойных эспрессо, пожалуйста. Рома смотрит на муки оленя и думает, что пристрелить бедное животное было бы намного гуманнее. Он вертит шестеренки в голове и соображает, что сейчас, наверняка, Марка прорвало только потому, что он закупорил в себе эмоции, все сопрело, забродило и окатило босса с головы до пят. Катя тоже так делает (блядь, блядь, как же они похожи): закрывает в голове мысль, держит ее, пытает, вымучивает, раздувает до вселенских масштабов, а потом выжигает себя и всех окружающих своими приступами. Рома вздыхает и дает чисто человеческий совет: — Хватит все держать в себе. Не нравится что-то — бьешь в морду, обидно — плачешь. Марк смотрит на него, как на пророка, и кивает. «Хочешь засосать какого-нибудь мужика — берешь его голову в захват, чтобы не дергался, и целуешь так, будто тебе потом не расквасят фейс», — мысленно добавляет Рома. Нет, слишком сомнительный и общий совет. Может, еще прямолинейнее: «Хочешь перейти в другую плоскость со мной — берешь и делаешь уже что-нибудь очевидное, а не проворачиваешь меня в своей эмоциональной мясорубке». Но сейчас уже поздно для таких советов, сейчас Роман Сергеевич полностью выпотрошен. Сейчас он сам ни на что не пойдет, даже если дорогу в оленью постель ему выстелят узорной янтарной плиткой. Хотя кто его вообще туда пригласит? Мимо проходит какой-то немытый здоровяк, задевает Марка плечом, и тот злобно бурчит себе под нос: — Вот урод, даже не извинился. Рома задумчиво смотрит в спину амбалу, а потом разворачивается к насупленному оленю: — Вот что это сейчас было? — В смысле? — Марк упивается кофе из крошечной чашки и морщится. — Посмотри мне в глаза! — требует босс, и олень моментально поворачивается, как послушный и на все готовый ради хозяина пёс. — Что ты чувствуешь? Лишь бы не закупорил все назад, а то снова будет звонить, писать всякую хуйню в разгар рабочего дня, а то еще хуже — припрется и устроит скандал. Совсем как Ромина бывшая жена. — Ну как бы обидно, — тихо говорит Марк, и босс думает: «Нифига, не». — Что ты чувствуешь? — медленно повторяет он. — Обидно! — уже увереннее отвечает олень, и Рома мысленно качает головой. Если б было обидно, сейчас бы дрожал небритый подбородок и хлюпал нос. Не обидно, не. — Что ты чувствуешь? — настаивает босс, и Марк, наконец, рожает: — Меня бесит! Рома молчит в ответ и намекающие поднимает брови, чувствуя, как со скрипящим вж-вж-вж начинают работать маленькие механизмы в оленьей голове, потом Марк поворачивает голову и фокусируется на оскорбившем рогатые чувства здоровяке. Он стартует в его сторону, а Рома, облокотившись на барную стойку, готовится лицезреть очередную хуйню за этот вечер. Ну, по крайней мере конкретно в этой выходке будет виноват Роман Сергеевич, но он не чувствует раскаяния, только немного мстительный задор. Марк начинает о чем-то тереть с немытым амбалом, оглядывается на босса, и тот кивает ему, мол, что стоим, почему тебя еще не возят мордой по полу, ведь это отлично проясняет сознание. Сам Рома, правда, предпочитает, когда в особо буйном состоянии его вжимают лицом в подушку/пол/стол/стену и жестко ебут, ну, или, например, когда есть возможность выматываться на баскетболе, но Марк, как оказалось, в этом спорте не силен, да и радости пассивной роли в постели тоже открыть не готов. Пусть хоть так выместит. Амбал встает и бьет Марку в нос, тот боулинговской кеглей заваливается на спину, потом поднимается, трогает лицо, с шоком смотрит на кровь на пальцах и растерянно-возмущенно оглядывается на Рому, мол, ты не говорил, что будут бить именно меня. Босс невинно смотрит на заставленные бутылками полки барного угла, потом с любопытством скашивает глаза на разворачивающееся действо, когда Марк тараном сносит амбала на пол и набрасывается на него с кулаками. К ним тут же подбегает охранник, но распаленный олень и ему отвешивает по роже. Это почти возбуждающее зрелище, но всё, Рома понял намек и закрывает романтическую поляну. Босс смекает, что уже запахло жареным, торопится оттащить Марка от мужиков, и олень, врубив в ситуацию, вприпрыжку сматывает из кафе, успевая посылать воздушные поцелуи в ответ на разъяренный мат охранника, тяжело спешащего за ним. Рома тоже ускоряется. — Поехали, поехали, поехали! — кричит довольный Марк, затариваясь в машину, и Рома надеется, что тот не зальет ему кровью салон. — Чувак, ты видел? Ты видел, как я ему вломил? Это ж бойцовский клуб, мать его! — радуется Марк, и Рома смотрит на него с усталостью. Он думает, что такая эйфория очень быстро пройдет, а проблемы-то останутся. Лишь бы бывший архитектор не сложил опять жертвенные копытца. — Ты прав, — продолжает олень, — нельзя держать в себе, надо раскрываться, надо драться! Всё. Всё, он точно завязывает с этой хуйней, ни дня больше, всё, всё, всё. Никакие сомнительные боевые качества, никакая внезапно проснувшаяся доминантность и способность постоять за себя его не обманет. Всё, хватит. — Я зверь! — ликует Марк. — Ты олень, Марк, — вымотанно говорит Рома. Он выжат до самой лимонной корки и не может больше играть в этой ободряющей детсадовской песочнице. Марк смотрит пораженно, будто щенок, который не понимает, за что его наказали. — Куда тебя везти? — спрашивает босс. — Домой, — потерянно отвечает Марк, шмыгает носом, и добавляет: — Хотя… — Что? — «Ну что ещё?» — Знаешь какой-нибудь отель? Рома вспоминает, как по пути к кафе-бару проезжал нечто подобное, предлагает такой вариант, и Марк окончательно теряет свой боевой запал: — Мне теперь все подойдет. «Нельзя сочувствовать, нельзя», — твердит себе Роман Сергеевич. Марк разглядывает помятый костюм, порванный воротник своей рубашки и молчит, погружаясь в раздумья. Машина мягко тормозит у нужного дома. — Спасибо, что довез, — говорит Марк, ощупывая свой разбитый нос. — Давай, удачи, — максимально бесстрастно кивает босс и смотрит на дорогу. — Ром, а как дальше там? Что мне делать? Он с удивлением косится на оленя. «Что делать с бывшей невестой, ребенком, выставившим тебя дядей и долбоебизмом, заставившим уволиться с работы?» — проносится в голове. — «Ооо, здесь Рома тебе не помощник, Рома сам ничего не знает». — Марк, ты всё хочешь, чтобы тебе кто-то другой ответил. «Сам в это дерьмо залез, теперь будь мужиком и изволь разгрести», — мысленно продолжает босс. Он же залез в свое, и теперь чинно разгребает последствия. — Ты должен решить. — Что решить? — Что ты хочешь, — объясняет он, как маленькому ребенку. И что Марк хочет конкретно от Ромы? Он сначала глаз с него не спускает, тянется к губам с определенными намерениями, потом говорит, что не гей, потом пытается сесть на шею, потом показательно увольняется, потом просится назад, пишет неадекватные сообщения, мелет пьяный бред про купидонов, потом называет старшим товарищем… Что это вообще за хуйня? Что за ебанутый пинг-понг в отдельно взятой голове? — В смысле? — расстроенно спрашивает Марк, будто Рома сейчас толкает речь на китайском. — В смысле что ты, сука, блядь, хочешь? — повышает тон босс, мысленно добавляя: «И почему именно я должен за тебя решать?» — Не знаю! Надо думать, — Марк с мученическим выражением лица трет глаза. — Столько сегодня произошло всего… Рома смотрит на него и думает, что, может быть, тепличного оленя просто переклинило на нервах. Он уже открывает свой слабый и безвольный рот, чтобы спросить: «Ну что у тебя там еще?», но вовремя тормозит и обрубает себя, вспоминая, что и так своих проблем по горло, говорит лишь: — Давай, пока. Потому что бесполезно, все эти корявые попытки втянуть Марка в пустующую нишу его жизни бесполезны. Всё, всё, никакой больше хуйни, только адекватные, стабильные и определившиеся люди в его окружении. Рома упирается взглядом в конец улицы и ждет, когда хлопнет дверь машины и обрубит уже их неуклюжие танцы вокруг друг друга. Марк грустно хмыкает: «Ну, пока», — и с трудом вылезает из автомобиля. Рома немедленно отъезжает, и в зеркале заднего вида уменьшается фигура Марка, провожающего его взглядом. Почему эта хуйня всегда происходит с ним? Роман Сергеевич останавливает машину за углом, некоторое время сидит молча, потом с силой барабанит ладонями по рулю, пару раз глубоко вздыхает и врубает радио.