friends

выход есть

От волос Перси пахнет куревом и каким-то обычным шампунем, а еще от него жарко жутко и рука затекает. Нико теребит чужие волосы и пытается разобраться в странном поведении Джексона. Снова. Видимо ди Анджело просто нравится ходить по кругу и копаться в проблемах, словно жизнь слишком спокойная. В отношении Перси он приходит только к одному в течение своих десятиминутных раздумий — ни к чему. Нико еще раз проводит по его волосам и за плечо дергает. Перси дышит ему в шею, никак не отзывается на прикосновение и только неосознанно ближе жмется. Нико, наоборот, отодвигается. Для него все еще странно общаться с этим с парнем и не просто поверить в то, что люди все-таки меняются. Ему продолжают сниться темные грязные закоулки, где тенью стоит Джейсон, блестит на него взглядом, сковывает. Иногда боль такая же яркая, как в реальности, и очередное бездействие уже достаточно знакомого бьет по сердцу тяжелым. У Нико в голове никак не складывается, что Джексон из прошлого, со своим безразличием, и этот, который отчаянно сейчас к нему прижимается, — один и тот же человек. Перси ведь не может приходить каждый раз к нему, потому что хочет и действительно другом считает, ему же только спор бы выиграть, правда? В голове пусто и никаких ответов не наблюдается. Нико утыкается подбородком в чужую макушку и избавиться от сомнений хочет. Перси теплый и лежит сейчас рядом, не бежит к Грейсу и даже другом зовет. Нико верить ему хочется, но не получается как-то. Перси временами на ребенка похож, потерянного такого и наивного, у которого конфеты горстями отбирают, а он продолжает из дома их таскать. У Нико чувство, что он от чего-то настырно бегает, пытается спрятаться у него в квартире так, что потом выталкиваешь еще пол дня. Глупый ребенок, который обратно притаскивается через день и смотрит растопырено и прямо внутрь. Такому обычно не противятся. Нико тоже не может, поэтому пускает, чаем напаивает и лечит. Перси поломанным выглядит, не собрался толком, а уже ломается. Сидит на стуле напротив блеклым пятном каким-то и кивает на попытки его разговорить. Ди Анджело кажется, что они ролями поменялись, и теперь Нико к нему пристает, а Перси в ответ только печально смотреть умеет. Он либо ребенок, либо отвратительный врун, поотвратительнее Джейсонов всяких. Его дыхание в очередной раз обжигает шею, а тело начинает ныть уже нестерпимо, Нико аккуратно отодвигается, вытягивая руку из-под него, придерживая чужую голову. Кладет обратно на подушку, челку с лба убирая, Перси мычит что-то и переворачивается на спину. Улыбка появляется сама собой, а это знак не самый хороший, Нико бы насторожиться еще больше, чтобы потом себя по осколочкам не собирать. За окном уже глубокая ночь, музыка внизу поутихла и вообще, видимо, большая часть разъехалась по домам, Нико закидывает половину свободного пледа на Джексона, тот опять что-то сквозь губы сказать пытается и руки к себе прижимает. Ди Анджело снова ухмыляется и тихое очаровательно бросает в темноту. Внизу и правда почти никого нет: пара тел на диване, еще в кресле, Аннабет, сидящая на нижних ступеньках лестницы и о чем-то спорящая по телефону, Хэйзел, снующая по этажу туда сюда и собирающая бутылки, и Фрэнк, по-медвежьи нелепо ходящий за ней с огромным черным пакетом. Нико кивает подруге и Чанжу, а потом заворачивает на кухню, сталкиваясь там с Джейсоном. Грейс наливает из огромной канистры в кружку воды, потом поворачивается и, заметив стоящего потерянным птенчиком в проеме Нико, скалится. Ди Анджело поспешно отводит глаза в сторону и старается не смотреть на него, собирает нутро, делает шаг, мир вроде стоит на месте и никуда не опрокидывается, поэтому делает еще пару шагов, оказываясь от Грейса на расстоянии метра, и тянется за кружкой. Джейсон толкает ногой к нему канистру и продолжает лыбиться хищно, у Нико периодически внутри сердце сжимается, а тело все натягивается струной и ждет любого подвоха. Он каким-то неведомым чудом не промахивается мимо кружки, максимально старается держать канистру ровно и не трястись, делая вид, что все нормально, мне не страшно. — Ты ему даже не нравишься, — слышит он со стороны. Нико вздрагивает, пара капель оказываются на поверхности стойки. Когда ди Анджело поднимает глаза, то Джейсон продолжает лыбиться и облокачивается рукой на стойку, смотрит внимательно. — Что, прости? — Перси, — поясняет. — Ты ему не нравишься. — Да? Чего ж он тогда регулярно у меня дома отшивается? — в ответ усмехается Нико, плечи расправляя. — Люди так быстро не меняются. Нико смотрит максимально уверенно, как может, и виду старается не подать, что его задевает. А его задевает, потому что он сам в это верит. И правда, не меняются. Но и не ходят следом часами, когда до этого два года грязью считали. Не смотрят подолгу с каким-то сожалением и прости без пробела бегущей строкой. Не извиняются, слезы глотая, в глаза всем нутром заглядывая и искренностью светясь. — Надеюсь, что он с тобой хоть не спал, — говорит Джейсон, морщит нос и мимо проходит, задевая плечом. — Надейся, — только и может прошипеть Нико, понимая, что его снова уделали. Он одним глотком опустошает кружку и чувствует, как вода разливается холодным внутри по груди. Люди так быстро не меняются. На носке нелепая дырка, Нико смотрит на нее, и она только больше бесить начинает с каждой секундой. А еще бычок не стреляется в небо, от слова совсем. Пальцы стукаются друг об друга, парень матерится в очередной раз и заходит обратно в квартиру. На кухне пахнет лазаньей, Нико достает из микроволновки упаковку и печально смотрит внутрь, на картинке выглядело лучше, на вкус оказывается вполне сносно. Он медленно жует, копаясь в телефоне, смотрит какое-то идиотское видео на ютубе «десять фактов, что земля плоская», набирает комментарий для автора «мозг у тебя плоский», потом стирает, забивает и возвращается к лазанье. Под конец оказывается очень даже сносно, Нико немного жалеет, что взял в магазине только одну. Вечером приходит самое темное и нежеланное, Нико никогда к этому не готов, но и обратно выгнать никак не может. Ему нравится ночь, но чувства обостряются в раз десять, и мысли крутятся быстрее, раскидывая в голове только упорядоченное снова во все стороны. Перси Джексон. Ебаный Перси Джексон. Который псом у двери квартиры стоит, обнюхивает все углы вдоль и поперек и притягивает насильно. Нико нельзя привыкать, потому что он явно неудачливый и с людьми у него не ладится, а еще ему бы свалить с красивым размывающимся видом за окном и забыть прошлое. А еще чучуть и Перси явно не сможет размыться в мыслях и забыться. Нико что-то более разумное хочет и осмысленное, но разбираться и нырять в черную лужу, желания нет, поэтому проще ведь заново начать. Ему очень сильно хочется в это верить, потому что только эта мысль, даже в какой-то степени мечта, в отчаяние глубокое окончательно упасть не дает. Одиночество — не плохо, просто надо в правильном месте и состоянии в нем находится. У Нико не место, не состояние явно неподходящие. Как он привыкал к одиночеству, Нико не помнит, оно просто было и никогда его покидало. Отец у матери забрал его еще маленьким, дети себя в таком возрасте обычно не помнят. Воспоминания можно пробудить только каким-нибудь старым фотоальбом, который просматривают в семье раз в вечность и потом прячут в нижний шкаф комода. Фотографий с того возраста у Нико нет, а в воспоминаниях только жалкое прости и локон темных волос, который видимо он крутил в пальцах, когда мать взяла его в последний раз на руки. Бьянка тоже своим обществом часто не радовала: то школа, то подруги, потом истерика для отца и закрытая дверь. А потом вечное молчание и холод мурашками по телу из-за этой вечности. В квартире часто темно, минимальное количество света и отчаянные попытки забыться в каком-либо сериале, фильме или игре. Тишина, стелющаяся по полу плотным слоем, и пустота в своем большинстве. Потому что на вешалке куртка одна, в мойке одинокая тарелка, на стойке никогда не исчезающая в ящике кружка и два стула около изящно компактного стола, один из которых никогда никем не занят. Нико идет домой, в окна смотрит, доходит до своего этажа взглядом, и его два прямоугольника, горящие темнотой, выглядят, как две черные огромные дыры, портящие окружающий пейзаж. В других холодный свет мигающего телевизора или теплый от люстры под потолком, вьющихся гирлянд, и силуэты снующих туда сюда людей. Дома пальцы пробегаются по корешкам книг, которые читать ну вообще не тянет, кнопки клавиатуры путаются, и маг под идиотским именем Король призраков в очередной раз погибает. Нико со вздохом исчезает в ванной, а после под темным одеялом. Самое сложное — засыпать. Потому что вечер снова прошел впустую, Нико не устал, а мысли валятся сверху грудой и бьют по голове со всей силы. Крутятся ворохом еще часа два, пока организм не отключается от банального безделья и Нико не улетает от самого себя подальше. С Перси легче. С Перси фильмы смотрятся быстрее, сериалы становятся интереснее, игры не кажутся бессмысленными. Стул напротив не пустует и даже куртке в прихожей не так одиноко как раньше. Даже если Джексон не в настроении, просто его присутствие уже упрощает жизнь на несколько единиц. — Какой же бред, — шепчет Нико. Перси с утра у Фрэнка выглядел еще больше опущенным в воду, чем обычно, смотрел опять, взглядом извиняясь, только вот за что, понятно так и не было. Нико ни о чем его не спрашивал, а просто предложил вместе доехать до его дома, на что Джексон спокойно кивнул и продолжал выглядеть до смерти уставшим. До дома они доехали молча, трясясь в мелком автобусе, за пыльными окнами которого постепенно больше расцветало солнце. Перси жил в странном районе, где напротив шикарной высотки могла стоять парочка стареньких пятиэтажек, а на помойке спал какой-нибудь брошенный жизнью бомж и можно было найти вполне рабочий классный телевизор. До двери они дошли также молча, Перси остановился, поворачиваясь к Нико, и впервые за утро решил открыть рот. — Спасибо, что ни о чем не спрашиваешь, а вчера не оттолкнул, — он смотрел в сторону. — Просто я в последнее время чувствую себя подавленно. — Я так и понял. Ничего страшного. Нико руки глубже в карманы куртки сует, голову в плечи втягивает и смотрит под ноги, на пятнистый асфальт, по которому свет разбросан в хаотичном порядке. Ноги не поворачиваются, с Перси просто хочется постоять еще, можно и молча. Голова тогда пустая и мысли не плескаются там волнами, Нико дышать нормально может и лишний раз не задумывается о том, что внутри сидит и жизнью спокойно не дает насладиться. Сам говорит кому-то, что не надо загоняться, и сам же каждый день в сугробе размышлений катается. Вверх ногами переворачивает, трясет, боль разносит по телу и снова обратно за сердце кладет. Оно бьется, выстукивая точное сбежать, а куда и зачем — хрен знает. Сбежать, а там посмотрим. Нико это тоже ужасно глупым и наивно-романтичным считает, но другого ничего не приходит, а дни продолжают тянуться цепочкой бессмысленных кадров, где только его одинокий темный силуэт перемещается из угла в угол. — Ладно, тогда пока, — говорит Перси, шаг назад делая. — Пока. Нико ловит его мимолетный взгляд, снова сожалением по горло захлебывается, а потом даже дыхание на пару секунд теряет. Потому что Перси идет к двери подъезда, ключ подносит и ручку хватает, а потом голову в профиль к ди Анджело поворачивает и убивает фразой. — Просто, я только с тобой настоящим могу побыть. Прости, — больше оборачивается, смотрит даже меньше секунды, а у Нико коленки подкашиваются, секунда раскручивается в бесконечную восьмерку и переливается. Джексон исчезает за этой чертовой дверью, бросает обескураженного Нико посреди дороги, а тому только и остается в пятна теплые уставиться и еще вечность минуту взгляд этот в голове прокручивать. У Нико и сейчас чувство, словно на него, как в зацикленном видео Перси продолжает этот взгляд кидать, а потом исчезать за прямоугольником двери, и так дальше по новой. Он бы очень хотел происходящее дружбой назвать, но это не дружба. Потому что друзьям доверяют, сокровенное рассказывают, а он подозревает Перси безостановочно и никак отделаться от странного чувства тревоги не может. С друзьями люди светятся, теплоту по окружению разносят огромной кистью, краской с размаху в холст брызгают, а Перси, такое чувство, что только тусклее становится, что еще месяц и сквозь него можно будет руку провести. У Нико отчаянное желание заботиться внутри сидит, скулит временами, потому что ди Анджело ошейник на шею натягивает, а потом и намордником рот затыкает. У самого руки трясутся, с застежками пальцы не справляются, но разум холодно чеканит в голове не привязываться, что Перси не заслуживает, картинки из прошлого подсовывает к глазам. Нико смотрит и желание это в чулане темном запирает, игнорирует то, как оно когтями в дверь скребется, дышит загнанно. Нико одинокий и ему вырваться надо. С Перси не получится никак. Перси часть всей этой огромной черной тени, которая за спиной стелется пятном неприятным, из пяток тянется и не исчезает даже в лучах самого ярчайшего солнца. Которое кругом неприкасаемым вверху висит, жжет, извести хочет, а эта темнота только скалится сильнее и такие же темные клыки обнажает. Он опять ворочается в кровати часа три, успевает раза четыре ленту пролистать, а потом столько же телефон отбросить и вернуть в руки. Нико солнце это в ладони смять хочет, нуждается буквально, но ноги к земле прикованы, привязаны чернотой. А оторваться он может только один, в невесомость окунуться и улететь уже к этому чертову ослепляющему свету, из-за которого ничего не видно. Перси тоже к земле прикован. Но у Перси эта тень не от пяток тянется, а от самого сердца. Обвивает тело, к низу спускаясь, и, кажется даже, под землей продолжается. Джексону эти корни выдергивать еще долго, если они вообще выдергиваются, а не до другого конца планеты вьются. Перси может и ублюдок, врун ужасный и мало, что других не уважает, да и себя тоже, но он поломанный и разбитый. Это в каждом взгляде его читается и в каждой треснутой улыбке. Перси, кажется, больше Нико одинок, потому что у ди Анджело хоть он сам есть. У Перси походу и себя нет. Он либо псина Джейсона, верно за его ногами бегающая и со страхом в глаза смотрящая, либо… Нико в очередной раз телефон хватает, пишет короткое спасибо причине своей головной боли и обратно швыряет за подушку. Ему спать очень хочется, рот от зевков уже разрывает, а гребаная голова продолжает настырно не вырубаться, новый караван крутит разноцветными пятнами. Нико поднимается, смотрит печально на темноту в окне, переворачивает подушку и обратно падает. Под ухом прохладно становится, Нико сильнее носом утыкается в ткань, притягивает одеяло, ногами обнимает и старается в сон провалиться, а не ждать вибрацию телефона. Ебаное спасибо нифига не ответ. Оно жжется и никак в руках не приживается, потому что не из сердца, да и не в сердце. Нико отбрасывает это осознание толчками, от себя руками отодвигает, упирается. Нельзя потому что, потому что можно ложь во спасение, пожалуйста, и все. Он сильнее одеяло к себе жмет и глаза зажмуривает, телефон не отвечает, а сон вроде бы наконец-то шаги навстречу делает. — Талия, если человек относился к тебе как к говну, даже поспорил, а потом приклеивается так, что не отдирается, и еще говорит, что только с тобой настоящего себя может показывать, что это может значить? — спрашивает Нико, смотря на коротко стриженную девушку, стоящую у кофейной машинки и протирающую гладкую блестящую поверхность. — Ну, либо ты ему просто дорог, что навряд ли, либо дорог настолько, что он знатно в тебя втрескался. Нико пропускает мимо ушей быстрое навряд ли и возвращается к купюрам в руках. Он сегодня закончил свою первую неделю в кафе, на часах девять, они с Талией ответственны за закрытие. Нико старается максимально сосредоточиться на пересчитывании кассы, потому что как-то не хочется потом выслушивать выговор администратора и смотреть на его разочарованное лицо. Этого разочарования и в глазах других хватает. А еще работа вполне себе нормальная и лучше ему не найти, поэтому Нико пытается стараться. Выбрасывает все эти мысли о печальном Перси подальше от себя, ногой под кровать запинывает, чтобы перед глазами не маячили и не напоминали. У Нико жизнь-то только и состоит теперь из работы, одиночества дома и визитов Джексона. — У тебя что, какая-то привлекательная девочка маячит на горизонте? — спрашивает Талия, подходит к столику около витрины, за которым Нико сидит. — О, сегодня много. — Ага, у меня даже, кажется, пальцы стерлись, — смеется Нико. — Да нет, я в фанфике читал. — И что? — Что? — Что там в итоге вышло? Талия облокачивается на руки и в глаза заглядывает, продолжает улыбаться. Нико теряется на пару секунд, деньги обратно в одну плотную пачку собирает и резинкой закрепляет, потом в ответ смотрит, делает вид, словно вопроса не слышал, губу кусает, максимально невинное лицо строит. — Что в итоге? — повторяет девушка, забирает у него купюры из рук и сама к кассе подходит. — Он еще не кончился, не знаю. — Не думала, что ты фанфики читаешь. — Ну семь книг Гарри Поттера мне было недостаточно, — улыбается Нико, по столу руки растягивает и голову на одну кладет. — Это правда, недостаточно, — улыбается в ответ Талия. Нико мычит утвердительно в ответ, ждет пока девушка кассу раскладывать закончит, следит за ее руками и мысленно продолжает пихать мысли в темноту под кровать. Перси ответил такое же короткое и приличное пожалуйста, Нико с утра посмотрел на эти несчастные буквы и быстро заблокировал телефон, засовывая в задний карман джинс. Было бы намного легче, если бы он просто написал меня все заебало, я наврал, ненавижу тебя, а не это еще больше сближающее их пожалуйста. Нико теперь себя обязанным чувствует, словно Джексон ответственность за себя ему передал, а еще в глаза слишком верно заглянул, перевязал руки и за собой теперь тащит. Нико бьется лбом о поверхность стола и сдавленно матерится. Он слышит, как Талия задвигает ящик кассы, брякает ключами, а потом хлопок двери подсобки. Нико не хочет никем и ни к чему быть привязанным, потому что тогда диск солнца меньше становится, сужается, сжимается в мелкую точку. Остается еще раз проматериться в стол и уткнуться носом еще больше. Может ди Анджело повезет и он сольется с этим чертовым столом в одно целое, будет просто стоять в каком-то захудалом кафе и вообще почти не существовать — Что делаешь? Нико резко поднимается, так, что у него даже в глазах темнеет. Перед ним силуэт Талии, она что-то ему протягивает, и судя по запаху, то это его куртка, только от одежды Нико может настолько сильно нести куревом. Он благодарит девушку кивком и сует руки в рукава, промахиваясь мимо левой раза три, Талия хихикает и терпеливо рядом ждет. — Что, ты сейчас куда? — В свою одинокую холодную квартиру, где меня не ждет ни ужин, ни теплая ванна, — саркастично отвечает Нико. — Если, конечно… Парень замолкает и кивает головой в сторону, к выходу из кафе подходит и за ручку тянет. За ним Талия шагает, хлопает по выключателю и смеется над тем, как Нико галантно дверь придерживает. — Что если? — Да не важно, — отвечает ей ди Анджело, попутно пачку из кармана достает и сигарету пальцем цепляет. Если только Джексон рядом с дверью снова стоять не будет. Нико ужасно этого не хочет, потому что ему все еще стыдно за это малодушное спасибо и пожалуйста, которое не пожалуйста, а кусачее неверно. Он очередной взгляд не вынесет, серьезно, у него уже плечи с каждым разом только сильнее болят. Он и так идеальной осанкой не отличался, а с таким продолжением вообще к земле загнется раньше времени. — Окей, но если твое настроение готово упасть в пучину отчаяния, то у меня есть предложение, — Талия щурится и шутливо бровями дергает. — Хах, и какое? — хмыкает Нико, затягивается и вроде держится, потому что пучины отчаяния под ногами точно нет, но темная неприятная прорубь вполне присутствует. — Как насчет марафона Гарри Поттера и попкорна? Телефон брякает настолько неожиданно в тишине такси, что даже рядом сидящая Талия вздрагивает. Нико лезет в карман куртки, нащупывает сначала пачку, а потом телефон, на экране без пятнадцати десять тонкими цифрами и смска от Джексона.       «где ты?» — Кто это? — спрашивают справа. — Перси, — не поворачиваясь, говорит Нико, смотрит в телефон, а разблокировать никак не может. — А, тот печальный напившийся парень. Печальный. Именно. Нико снова взглядом последним обдает как кипятком, он сжимает телефон в руках, позволяет еще больше веревки на запястья намотать и снова обязанным себя чувствует. Вдруг у Перси реально никого нет, а он только Нико и может довериться? Вдруг он правда пустой, пугающе пустой, а Нико все равно во внутрь пускает? Нико в очередной раз хочет просто в ладони лицом упасть и не решать ничего больше, потому что слишком изматывает. И больно тоже слишком. Он знает, что надо сделать, но потом обратно шагать будет ужасно стыдно и почти невозможно. Нико прекрасно знает, что ответить надо, но это означает, что узел он сам себе на руках завяжет. А еще он сам этого на каком-то подсознательном уровне хочет, и это пугает. Телефон в ладонях мокрым от пота становится и чуть ли не вылетает, когда парень его перехватывает, чтобы сообщение напечатать.       «если все, что ты говоришь правда, то приходи в любое время, я помогу», — пишет.       «постараюсь стать хорошим другом», — пишет, и сам же потом готов себе пальцы переломать. Отправка. Талия сбоку обеспокоенно смотрит, потому что у Нико взгляд, наверно, совершенно бешеный, а еще его потряхивать начинает, он пальцами в бедро впивается, успокоиться пытается, сам не понимает, что с ним творится. Масштабы трагедии мелкие, ничтожно мелкие, но Нико все равно как-то слишком чутко их переживает, сам над собой смеется. Все, у него над головой красное и четкое потрачено висит. Нико носом шмыгает, смотрит в окно, за которым город проносится, по его профилю мажет теплым ночным светом фонарей, синяки темнее становятся под глазами, в две огромные лужи превращаются. Нико ждет, терпеливо сжимает в руках телефон и даже уже не знает на что надеяться. На то, что Перси играет, или на то, что совсем не играет.       «внезапно. что на тебя нашло?» — приходит.       «просто мне кое-что сказали, и если ты искренен,       то я не могу отказывать.» Не может. Потому что если такое игнорировать, то это значит камень в сердце кинуть, с размаху, просто булыжником по груди дать, так, чтобы ребра разом треснули, а легкие одной большой лепешкой стали. Нико камни кидать не умеет, и вообще слишком слабый для булыжников.       «такие вещи обычно друзьям, тем более не очень близким, не говорят.       звучит, все с каким-то намеком.» Нико хочет ответить, что такие вещи как и Перси не говорят, но старается усмирить это темное я внутри. Выдыхает рвано, глаза на пару секунд закрывает и старается обратно вернуться, в оболочку свою плотную и любимую.       «я рад, что ты можешь шутить.»       «я не шучу.» Врет. Нико убеждает себя, что врет.       «смешно, джексон. до завтра.»       «где ты?» — снова.       «еду к талии, у нас будет марафон по поттеру :)))» Перси больше ничего не пишет, а Нико и не ждет.

но я не знаю, где мне выйти